«Если мне предстоит умереть от жуткого недуга, я и их с собой заберу. Сейчас мы поиграем».
Ругань прекратилась. И настала пауза. На одну минуту головоломка с экранов исчезла, вместо нее появилось очередное четверостишье, предупредившее подопытных о сроках выполнения поставленной задачи.
ВЫ КРИЧАЛИ, ВЫ БОЛТАЛИ,
ВАШИ ЯЗЫЧКИ УСТАЛИ.
НО ВДРУГ ВЫ ЧТО-ТО ПОТЕРЯЛИ —
ВРЕМЯ, КОТОРОЕ ВАМ ДАЛИ.
— Господи… — проглотил слюну мэр, — Чуть не забыл, мы не в том положении, чтобы ругаться. Будем думать, хоть как-то пытаться спастись…
Луиза считала аналогично — если они хотят выжить, любые ругательства будут неуместны, да и «на ножах» ничего не решить. Уже через минуту на мониторах снова красовались разноцветные пазлики. Заключенные начали вспоминать школьные годы для имитации надежды…
— Вы помните что-нибудь? Уроки, занятия… — спросила Сименс, которая сама не помнила ничего. Даже имя учителя, ведшего историю, не то что даты эпохальных событий!
Сет с горечью признал:
— Нет, ничего не помню…
— Все, что у меня когда-то было в голове… — загрустила девушка, — Все это ушло…
— Наш случай — один из редко встречающихся — мэр всё еще признавался сам себе, насколько все плохо, — Ситуация, когда школьные знания могли бы спасти…
И это было нельзя не признать.
— Если мы не знаем ничего, значит, и не спасемся? — Сименс посмотрела в уставшие глаза Картера.
Тот чуть не заплакал…
Психиатрическая клиника Антнидас.
Как лейтенант Фернок и говорил, доктора слили Бёрку информацию, «за отдельную плату». Денег, которые дал полицейский, хватило на покупку сведений о регулярных посещениях прокурорского.
Отблагодарив любезнейшего Эрне Бартоломью парой добрых слов, офицер немного потоптался на месте, затем взял волю в кулак и зашел в камеру. В камеру под номером двадцать пять!
В одиночном помещении по-прежнему томилась черная душа.
По-прежнему черная не от угрызения совести, а от отсутствия ближних, от серой, сплошной, непроглядной занавесы, называемой тоской.
«Помню последний день предыдущей осени, отмеченной безрадостностью последних лет, такой же незаметной, как и остальные времена года. Во сне мне лучше, чем наяву, и близкие там не такие, как в жизни, от этих образов веет добром, а не злостью. В моей ситуации единственный выход — быть одинокой, потому как любой, кого коснется моя аура, сойдет с ума от подхваченной инфекции страданий, и возможно, разделит мою незавидную участь — с головой уйдет во тьму, в которой обитает ныне умершая не плотью, так духом носительница негатива Скарлетт Кригер».
Уолтер планировал было сразу поднадавить на субъекта. Но… не думал, что она — сильно страдающая женщина, вид которой пробуждал в человеке теплые ощущения — ощущения грусти, угнетающие и одновременно вызывающие крепкое сострадание.
Внутренний баланс угнетенности и жалость — то, из чего состояла аура узницы. Уолтер, сердце у него не холодное, скорее, наоборот, на редкость чувственное, раскрыт рот только спустя десятиминутья загробного молчания.
— Я навестил вас, чтобы помочь — начал офицер, — Если вам трудно разговаривать, простите за нежданный приход. Но, надеюсь, вы мне поможете.
Пациентка повернулась к полисмену, и тот понял по ее отечному лицу — она недавно плакала, возможно, больше, чем просто лила слезы. Горевала, как горюют немногие… на чью долю выпадает участь «молчаливой куклы».
— Вас зовут Скарлетт Кригер — Бёрк вспомнил, о чем только что болтал с врачами, — Но ваше имя уничтожили, его просто стерли из вашей памяти… — и этим очевидно необдуманным действием спровоцировал у женщины истерику: после долгого пребывания в практически коматозном состоянии больная закричала, схватилась за голову, забилась в угол камеры и начала звать на помощь.
Бёрк напугался.
«Даже страшно представить, что этот человек чувствует сейчас, какую душевную рану ей нанесли, и главное, за что?»
Затем Кригер (неожиданно для копа) взяла себя в руки. Тяжелое дыхание, сопровождающееся громкими, прерывистыми постанываниями, прошло через несколько минут. Ужас частично спал с лица бедняжки, отображающего все пережитые испытания, что подкинули ей братья-подонки.
— У меня нет имени, вы правы. Я не человек, не личность…
Бёрку становилось все труднее и труднее находиться рядом со Скарлетт, которая, как казалось, пыталась обрести связь с высшими силами путем самоугнетения — полюбиться богу через ненависть к себе.
— Это не так — возразил Бёрк, — Вы личность, и, более того, у вас есть имя, а человек вы куда больше, чем все мы, вместе взятые, и страдаете вы не по своей вине, я уверен в этом… — он посмотрел на нее, вновь отвернувшуюся к окну, и продолжил, — Вас обвинили в похищении, в сексуальных домогательствах и в избиении учеников школы для бедных детей, расположенной на Атлантик-стрит. Скажите, почему вы позволили себя оболгать? Ведь мне видно, что вы, обладательница невероятно чистой души, незлая, бескорыстная, искренняя, добрая, просто неспособны на такое преступление. Почему, а?
Бёрк не устрашился коснуться гладкой руки с виду умалишенной Скарлетт. Она бы почувствовала желание офицера помочь, и отблагодарила бы, если б не действие препаратов, которые продажные эскулапы заставляли ее глотать в огромных дозах.
— Мое добро осквернили змеиной ложью… — произнесла Скарлетт, — Вот, что значит быть незлой — гнить, увядать и страдать незаслуженно…
— Я понимаю… — Бёрк так хотел помочь ей, что уже задался этой целью.
— Плевать, если тебе принесли боль посторонние — люди, которых ты не знаешь… — еще раз оглянув в узкое окошко окрестности лечебницы, пациентка повернулась к озадаченному копу, — Но когда предают близкие, перестаешь хотеть жить… — затем показала золотую цепочку и крестик, чтобы дать понять — она верующая, — Но самоубийство — грех, я не могу так…
— И не надо — Бёрк все еще пытался успокоить загнанную в угол Скарлетт, — Я кое-что предприму в ближайшие сроки, и вас выпустят, обещаю. Только ответьте на вопрос…
— Что вас интересует?
Уолтер недолго думал над ответом, так как точно знал, о чем хочет спросить. Собственно, он бросил все и пришел сюда только ради этого.
— Кто похитил детей и после избил? Тот, кто вас определил сюда, да? Брат?
Скарлетт закивала.
Дальше понеслись сопровожденные слезами, жалобные, нечленораздельные визги, выражающие боль…
Убийца подарил Сименс и Картеру ровно час на решение мозаики. Застыв, поняв, что ничего не выйдет, заложники стали ждать последствия их неподготовленности. Как ни странно, ничего не стряслось.
Час прошел.
— Что теперь? Мы ведь не смогли… — подал голос Сет, в котором чувствовалась лишь… давно ждущая выхода, изголодавшаяся паника.
Мозаика исчезла с экранов, вместо нее появилась видеозапись убийства напарника мисс Сименс — Руперта Уолберга. На видео было видно, как убийца душит бедного парня и как потом избавляется от тела, сжигая квартиру.
Совет, как убрать следы шока, пригодился бы девушке как нельзя кстати. Ее лицо не просто покраснело, оно чуть не загорелось от заведенного внутри механизма страха.
— Мы не могли помочь ему…
Любые успокоения, тем более, тщетные попытки Картера, не к месту, ведь речь идет о потере напарника, с которым Сименс роднило десятилетие добрососедства, дружбы и сотрудничества.
— Он не должен был так умереть… — произнесла потерявшая последнюю причину верить Луиза, и мысленно:
«Не должен».
