В новых американских колониях только один страх был сильнее страха перед восстанием негров. Это страх перед тем, что недовольные белые присоединятся к чернокожим рабам, чтобы низвергнуть существующий порядок. Особенно в первые годы функционирования рабовладельческой системы, когда расизм еще не укоренился как образ мышления, а к белым сервентам часто относились так же плохо, как к неграм-рабам, существовала вероятность их совместных действий. Вот как представляет это Э. Морган: «Есть намеки на то, что две группы презренных изначально видели друг друга разделяющими одну судьбу. Например, среди сервентов и рабов были обычным делом совместные побеги, похищение свиней, попойки. Среди них не было необычным предаваться совместным любовным утехам. Во время восстания Бэкона один из последних сдавшихся в плен отрядов состоял из восьмидесяти негров и двадцати сервентов-англичан».

Как считает Морган, хозяева рабов, «по крайней мере изначально, воспринимали рабов примерно так же, как сервентов… считая их бестолковыми, безответственными, неверными, неблагодарными, бесчестными». И «если фримены, чьи надежды не оправдались, объединятся с невольниками, которым нечего терять, результаты могут быть хуже всего того, что сотворил Бэкон».

Поэтому принимались соответствующие меры. Примерно в то же время, когда законодательной ассамблеей Виргинии были приняты кодексы о рабах, предусматривавшие дисциплинарные меры и наказания, правящий класс колонии, провозгласивший верховенство всех белых над чернокожими, пошел дальше, предложив представителям низших классов (но с белым цветом кожи) целый ряд поблажек, в которых им ранее было отказано. В 1705 г. был принят закон, требовавший от хозяев предоставлять белым сервентам, срок контракта с которыми заканчивался, до 10 бушелей зерна, 30 шиллингов и ружье, а женщины, отработавшие по контракту, получали 15 бушелей зерна и 40 шиллингов. Также недавно освобожденным сервентам полагался надел в 50 акров земли.

Морган приходит к следующему заключению: «Как только владелец небольшой плантации чувствовал меньший налоговый гнет и начинал понемногу процветать, он становился менее беспокойным, менее опасным, более респектабельным. Он мог увидеть в более состоятельном соседе не вымогателя, а сильного защитника их общих интересов».

Теперь мы видим сложную паутину исторических нитей, заманившую чернокожих в сети рабства в Америке: отчаяние голодавших поселенцев, особую беспомощность оторванных от родины африканцев, мощные мотивы выгоды работорговцев и плантаторов, соблазн более высокого статуса для белых бедняков, тщательно продуманные меры контроля по предотвращению побегов и бунтов, юридическое и общественное наказание за сотрудничество между чернокожими и белыми.

Суть заключается в том, что элементы этой паутины обусловлены историей, а не являются «естественными». Это не означает, что их можно легко распутать и устранить. Это означает одно: существует возможность того, что обстоятельства сложатся иначе в других исторических условиях. Одним из таких условий было бы устранение той классовой эксплуатации, которая заставляла белых бедняков стремиться к повышающим их статус подачкам и предотвратила возможность единства черных и белых, необходимого для совместного восстания и пересмотра устоев.

Примерно в 1700 г. палата депутатов Виргинии провозгласила: «Сервенты-христиане в этой стране – по большей части худшие представители народов Европы. И поскольку… сюда в таком количестве прибыли ирландцы и представители других наций, многие из которых участвовали в недавних войнах, то в наших нынешних обстоятельствах мы едва в состоянии управлять ими, а если бы в их распоряжении было оружие и при попустительстве хозяев эти люди смогли бы объединиться, тогда нам бы следовало справедливо опасаться, что они восстанут против нас».

Это было своего рода проявление классового сознания, классового страха. В первые годы существования Виргинии и других колоний происходили события, подтверждавшие эту тревогу.

В 1676 г., спустя 70 лет после основания Виргинии и за столетие до того, как она сыграла ведущую роль в Американской революции, в колонии произошло восстание белых жителей пограничья, к которым присоединились рабы и сервенты. Угроза этого восстания была столь велика, что губернатору пришлось бежать из горящей столицы – Джеймстауна, а в Англии решили отправить через Атлантику 1 тыс. солдат, надеясь таким образом сохранить порядок среди 40 тыс. колонистов. События вошли в историю как восстание под предводительством Натаниэла Бэкона. После того как бунт подавили, Бэкон умер, а его сподвижники были казнены, в отчете Королевской комиссии об этом человеке сообщалось следующее:

«Говорили, что ему 34 или 35 лет, он среднего роста, но строен, у него черные волосы, и в его задумчивости и печали присутствует нечто зловещее, ему свойственны губительные и всегда очень логичные атеистические высказывания… Он заставил грубых и невежественных людей (а таких в каждом графстве было две трети) поверить в то, что все их надежды и чаяния связаны с Бэконом. Затем этот человек обвинил губернатора в том, что тот беспечен и нечестив, вероломен и ни на что не способен, назвал законы и налогообложение несправедливыми и тяжелыми и провозгласил абсолютную необходимость перемен».

Таким образом, Бэкон вдохновил мятеж, и, когда возбужденная толпа пошла за ним, сохраняя верность, он слушал единомышленников, когда они составляли длинное обращение и ставили под ним подписи по кругу, с тем чтобы зачинщиков впоследствии было невозможно определить. Заворожив и заманив их в этот круг, угостив бренди, чтобы закончить свой магический обряд, Бэкон связал этих людей клятвой верности друг другу и ему самому, и эта клятва была принесена. Затем он отправился в графство Нью-Кент, чтобы поднять там восстание.

Восстание Бэкона началось с конфликта по поводу того, что делать с индейцами, которые жили поблизости, у западных границ колонии, постоянно угрожая ей. Белые поселенцы, чьи интересы были проигнорированы при распределении огромных земельных наделов вокруг Джеймстауна, ушли в поисках свободных земель на запад, где и столкнулись с коренными жителями Америки. Были ли эти виргинцы из пограничных районов возмущены тем, что политиканы и земельные аристократы, контролировавшие колониальную власть в Джеймс-тауне, сначала вытолкнули их на западные индейские земли, а потом проявляли нерешительность в борьбе с аборигенами? Этим можно объяснить характер бунта, который сложно классифицировать как антиаристократическое или антииндейское выступление, поскольку в нем были элементы и того, и другого.

А губернатор Уильям Беркли со своей джеймстаунской свитой – не заняли ли они более примирительную позицию по отношению к индейцам (ведь некоторых из этих людей они сделали своими шпионами и союзниками), после того как монополизировали земли на востоке, чтобы использовать белых жителей фронтира как буфер и гарантов необходимого мира? Похоже, что у властей в их отчаянных усилиях по подавлению восстания был двойной мотив: с одной стороны, выработка политики в отношении туземцев, которая вызвала бы среди племен раскол, с целью установления контроля над ними (ведь в Новой Англии в то же самое время сын вождя Массасойта Метаком угрожал объединить под своим началом племена и нанес серьезный ущерб поселениям пуритан в «войне короля Филиппа»); с другой – необходимо было приучить белых бедняков в Виргинии к мысли, что от восстания нет проку, показав превосходящие силы, вызвав подкрепление из самой Англии и устроив массовые повешения.

Эскалация насилия происходила на фронтире и до мятежа. Группа индейцев доэгов забрала несколько домашних свиней для возмещения долга, и белые, вызволяя животных, убили двух туземцев. Тогда доэги убили белого пастуха, после чего отряд белых ополченцев уничтожил 24 индейца. В свою очередь это привело к индейским набегам, численно превосходившие поселенцев аборигены прибегли к партизанским методам. Палата депутатов в Джеймстауне объявила краснокожим войну, одновременно предложив не трогать тех из них, кто склонится к сотрудничеству. Похоже, это разозлило жителей пограничья, которые требовали тотальной войны, но при этом сопротивлялись повышению налогов на оплату военных расходов.