Мамай вздохнул. Однако это мысль - надо велеть записать ее в книгу мудрых поучений: раздели народ врага на отцов и детей, брани старших и льсти молодым, пачкай грязью прошлое и хвали чужеземные порядки - тогда государство врага станет подобно дереву, источенному червями.

Холодно глядя в напряженные лица братьев, медленно произнес:

- Я сказал: о вашей матери сведаете от меня на развалинах Москвы. И, может быть, не только о ней. Служите мне верно - я ничего не забываю.

Провожая взглядом синие камзолы, подумал: "Не нажить бы мне нового Хасана. А то и двух сразу". Нет, Мамай дважды не обжигается на одном огне. Если приблизит этих, то лишь на московском пепелище, когда у них не останется выбора. И пусть они искупают мечи в русской крови…

Снова примчался вестник от Батарбека, и как ни ошеломляюща была новость, Мамай поверил сразу: московское войско накануне перешло Оку и теперь подходит к Осетру, в каких-нибудь сорока верстах от устья Непрядвы, где Мамай назначил встречу своим союзникам. Димитрий лез на рожон. Впервые за полтораста лет после Калки русские сами искали встречи с войском Великой Орды. Впрочем, была еще Вожа… И эта ошеломляющая быстрота переходов!

Похожий на бочку с взрывным зельем, которую лижет невидимый адский огонь, Мамай рассылал со своего холма свирепых гонцов, поднимая тумены в ночной поход; помчались вестники и к союзным князьям - Мамай теперь не назначал никаких сроков, он требовал идти самым скорым маршем, во что бы то ни стало опередить Димитрия с выходом к Дону у слияния с Непрядвой. Опытный полководец, он знал, как часто сильнейшие армии терпят неудачу, застигнутые противником в момент переправы. За Доном ровная степь, раздолье для ордынской конницы.

Багровый закат в полнеба красил оборванные тучи, медленно уходящие к югу, и в ольховых берегах Красивой Мечи струилась узкая красная бездна. Глядя в нее, Мамай испытал темное, безошибочное чувство самосохранения, которое заставляет зверя рыть запасной выход, далеко относя землю от норы. Он приказал оставить на месте свой богатый шатер, семейные кочевья, большую часть скота, казну, дочь с рабынями под охраной двух сотен сменной гвардии. Командовать лагерем приказал опытному наяну из преданных тысячников, велел держать людей, стада и кибитки в готовности к немедленному выступлению.

- Когда я разобью Димитрия, тебе придется быстро догонять войско.

Тысячник молча наклонил голову - он все понимал. Поколебавшись, Мамай решил оставить при нем еще три сотни "алых халатов". Пятьсот отборных нукеров - сила, с которой можно прорубиться сквозь целый тумен. Пусть половина его гвардии останется вдали от поля битвы, не подвергаясь никакому риску, в сражении всегда существует опасность потерять ее. Так он говорил себе, втайне думая о худшем. Полководец, проигравший сражение, не побежден, если сохранит гвардию. С пятью сотнями нукеров он быстро соберет новое войско, а без них и золото не поможет - слишком много врагов нажил Мамай на пути к власти…

По дальним холмам бесконечными колоннами черных муравьев двигались всадники Орды на фоне багрового заката, под низкими черно-багровыми тучами. В красном воздухе с севера медленно плыл косяк розовых молчаливых птиц, они снизились вблизи речки, высматривая знакомые присады, но всюду по берегам двигались люди, паслись стада, блистали огни и курились дымы костров; птицы пошли на большой круг, заиграв оперением в закатных лучах - то бело-розовым, то темно-багровым. Несколько всадников отделились от своей колонны, остановились - было видно, что они вынимают луки. Скоро косяк дрогнул, стал набирать высоту, лишь одна птица покачнулась, часто махая крыльями, отлого пошла вниз, в сторону холма, и двое всадников поскакали за ней. Проследив, как птица вдруг провалилась в воздухе и белоснежным комом упала в низину, Мамай приказал начальнику стражи:

- Пошли узнать, кто позволил охоту во время марша. С начальника десятка вычесть цену двух лошадей, стрелкам - по десять плетей. Лебедя отдай моему повару.

Выступив из Коломны 26 августа, русское войско в два перехода достигло устья Лопасни и здесь, соединясь с большим полком московского пешего ополчения под командованием тысяцкого Тимофея Вельяминова, в один день переправились через Оку.

Димитрию уже было ясно: рязанский князь не станет под его знамя; избегая густо населенных рязанских волостей, Димитрий исключал и возможность столкновения с войском своего давнего соперника - для того и был совершен обходной марш-маневр вдоль северных рязанских границ. И все же за Окой лежала земля Ольга, идти предстояло краем его великого княжества, поэтому Димитрий строжайше наказал воеводам: "Да не упадет ни единый волос с головы рязанцев, не будет потоптан ни единый колосок на рязанских полях, ни единая курица задавлена на рязанских дорогах, ни единая вишенка сорвана с ветки! Не я начал распрю с Ольгом, но он, Святополк окаянный, первым отошел от русского дела. Видит бог, собери ныне Рязань против Орды силу, равную нашей, стал бы я под руку ее князя с великой радостью. Но судил господь Москве поднять Русь на битву за волю нашу, и скорблю я, что завистник мой Ольг не принял сего ни душой, ни разумом. Народ его в том не виновен, народ обязан слушать государя, но пусть видит народ рязанский, что не врагами его, а спасителями идут на Дон полки московские. И скажет ли народ спасибо князю своему, коли заодно с Ордой он станет против нас! А захочет Ольг в стольном своем граде отсидеться - пусть сидит, тревожить не станем".

Димитрий безошибочно рассчитал, что слова его разнесутся далеко, дойдут и до Ольга, ибо в войске было много торговых гостей из Рязани, - купцам и распри государей нипочем, шла бы торговля бойко. Димитрий сам подсказал соседу-сопернику лучший для него образ действий, он в душе понимал рязанского князя: в победу Москвы не верит, идти заодно с Мамаем не хочет, ибо ненавидит Орду да и страшится проклятья русских людей, но и открыто разорвать союз с Мамаем тоже страшится: тогда, в случае победы Орды, его княжество первым исчезнет с лица земли. "Сиди дома, - как бы говорил Димитрий сопернику. - Повода для вражды я тебе не дал и не дам, а посему не будет тебе даже малого оправдания, коли на меня исполчишься с татарами заодно".

Тревожил еще Ягайло, который стремился обойти полки своих братьев с юго-запада и получить свободный путь к Мамаю. Двинуть бы Ольгердовичей прямо на него, навязать встречное сражение, отбросить на запад. Пусть у Ягайло силы побольше, но как воины и полководцы Андрей и Дмитрий не чета своему брату, а главное их превосходство в духе войска: уже несколько русских бояр и литовских панов с дружинами тайно покинули Ягайло и перешли к его младшим братьям. И сколько еще готово перейти при случае! Но не хотелось Димитрию проливать славянскую кровь до решающего сражения, все мечи соединенной рати братьев Ольгердовичей надо сберечь и направить на самого страшного врага. Димитрий по-прежнему рассчитывал встретить Мамая прежде, чем встретит его Ягайло, который не переставал оглядываться на своего рязанского союзника.

На переправе через быстрый Осетр великого князя разыскал разведчик Васька Тупик…

Отряду Тупика не удалось избежать столкновения с преследователями. Враги настигли беглецов за Пронском, сели на хвост, погнали, на скаку меняя коней, и уже над головами русских запели черные стрелы, уже испытанные лошади сакмагонов задыхались на встречном ветру, роняя с боков клочья пены, - лишний заводной конь, имевшийся у каждого из врагов, решал исход долгого состязания и судьбу русских разведчиков. Тут бы Ваське и его товарищам последний раз употчевать врагов белым железом и красным вином, да и самим отведать того же угощения, тут бы неприбранные тела их растащили жадные звери и птицы, и остались бы тайной для великого князя судьбы его отчаянных пограничных стражей, но, видно, кто-то сильно молился за синеглазого московского рубаку. Вблизи той самой речки Вожи, что стала проклятьем для Мамая, дорогу погоне перерезал полусотенный отряд конных шишей*, как потом выяснилось, шедший на зов князя Димитрия. Звероватые лесные мужики, ражие парни на лохматых крестьянских лошадях, размахивая ослопами, чеканами, топорами и самодельными мечами, с гиком и свистом кинулись на татар сбоку, из негустого березового перелеска. Те, ошеломленные нежданным нападением, сдержали коней, Тупик моментально повернул отряд, ударил на растянувшихся преследователей. Силы оказались равными, но рубка длилась недолго - ордынцы бежали, потеряв с десяток воинов; Тупик остановил преследование: кони сакмагонов выдохлись, а посылать в погоню одних мужиков - значит погубить их. Перевязав раненых и похоронив убитых, одним отрядом двинулись на север, соблюдая осторожность, - враги могли вернуться, скрытно следовать по пятам, выжидая удобный момент для нападения. Редкие рязанские заставы не задерживали московских разведчиков и шишей. Будто и не замечали их. От рязанцев Тупик выведал, что Димитрий ушел из Коломны. Надежда на отдых отпала, двигались на закат бездорожьем - так быстро, как могли нести кони, пока наконец услышали строгий оклик певучим московским баском, который сказал Тупику больше, чем пароль… (* Шиши - вольные люди, ушедшие в леса для ведения партизанской войны против иноземных захватчиков, национальных изменников и угнетателей народа.)