Схватил разорванную рубашку Дарьи, брошенную в светелке, скомкал, сунул под кафтан, тихо вышел на подворье. Все еще спали. От будки вблизи ворот поднялся с соломенной подстилки бурый волкодав, зевнул, раскрыв крокодилью пасть, словно показывая хозяину, что его желтые, чуть скошенные назад клыки готовы послужить всякой хозяйской воле. Даже дикие вепри сваливаются в агонии, когда эти клыки смыкаются на их щетинистых загривках.

- Тоже проспал оборотня? - сердито спросил Бастрык. - Небось сунули тебе чего-нибудь вечером, вот и проспал. Жрешь што ни попадя - то-то и всполошился, хозяина прокараулил. Отслужи теперь.

Пес преданно смотрел в лицо Бастрыка мутно-красными глазами, но хвостом не вилял - волчья порода сказывалась. Бастрык, оглянувшись, дал ему понюхать рубашку Дарьи, отстегнул ошейник, позвал за собой. Засов калитки отодвинут - недавно прошла Дарья. За тыном Бастрык еще раз сунул скомканную рубашку в нос волкодава, приказал:

- Ищи!

Пес тут же прихватил след, сверкнул на хозяина глазом.

- Взять! - приказал Бастрык и, когда волкодав с места пошел крупной рысью, повторил: - Взять!.. Души!..

Уходя, Дарья торопилась незамеченной скрыться в лесу. Ей казалось теперь лучше умереть, чем вернуться в страшный дом, она уж и на Серафиму не рассчитывала - сами тиунокие стены ее пугали. Еще день и ночь в этом доме?.. Ни за что!

Она слышала - за Холщовом пронскую дорогу пересекает тульская, и выбрала последнюю. Захочет Бастрык догнать - он, конечно, кинется пронской дорогой. Однако и на тульскую лучше выйти вдали от села, через перелески. Налегке, с узелком сухарей в руке, Дарья бежала через посветлевший лесок, миновала широкие сухие поляны, бесстрашно углубилась в темную дубовую рощу, надеясь за нею сыскать дорогу. За рощей дороги не было. С немалой опаской девушка минула глубокий овраг, заросший лещиной и жгучим шиповником, и перед нею открылась широкая пустошь. Идти открытым местом она еще побаивалась, но делать нечего - пошла. Позади, из-за рощи, вставало солнце, просыпались птицы, шуршали в траве мыши, за ними охотился ранний степной лунь, скользя и зависая над самой травой, канюк ходил кругами в небе, сторожа вспархивающих из-под ног девушки перепелов и высматривая сусликов, - все знакомо и привычно для Дарьи, выросшей в лесостепи. Впереди вставали небольшие дубравы, за ними она непременно разыщет дорогу - любую, только бы подальше увела от ненавистного тиуна, от его дома, где ни запоры, ни стены не охраняют от незваных гостей… Как хорошо, что нет росы - в высокой траве теперь промокла бы насквозь.

На середине поля ее словно кто-то окликнул, она оглянулась. От рощи отделился темно-бурый ком, покатился по полю в ее сторону. Девушка пригляделась из-под руки - волк?.. Уставив морду в траву, зверь что-то вынюхивал, - видно, шел по следу. По ее следу? Обыкновенных волков Дарья не боялась, они бывают наглыми, но страшны животным - не людям: коня под тобой зарежет, а самого не тронет. Но чтобы волк, летом, гнался за человеком по следу! На это способен лишь взбесившийся зверь, а с ним лучше не встречаться. Волк был громадный - Дарья сразу разглядела.

Бросив узелок, она со всех ног кинулась к лесу: там спасение - на дереве зверь ее не достанет. Сарафан был просторный, но он цеплялся подолом за траву, и Дарья подняла его выше колен. По голым ногам хлестал жесткий остец, резалась полевая осока, больно жегся осот, повилика подстерегала, словно коварные силки, но Дарья бежала во весь дух и оглянулась уже вблизи перелеска. Зверь заметил ее, он бросил след и огромными скачками мчался напрямую через пустошь, стремительно приближаясь. До опушки оставалось совсем близко, но Дарья уже видела: не успеет. Она почувствовала, как на голове дыбом встают волосы, и закричала… Кто мог услышать в малолюдном краю одинокий крик в этакую рань, вдали от больших дорог? Хлебные поля, где работали мужики, лежали в стороне - Дарья сама выбрала путь, где ей никто бы не встретился. Но крик ее уловили не только рощи и поле…

Совсем близко послышались настигающие скачки, Дарья обернулась, вытянула пустые руки навстречу летящему на нее бурому страшилищу с оскаленной клыкастой пастью, свисающим на сторону кровавого цвета языком и мрачными людоедскими глазами.

- Лю-ди!.. Спаси-ите!..

Даже последний крик отчаянья, заставляющий хищника отпрянуть, дать жертве лишний раз вздохнуть перед смертью, тут не подействовал - бурый зверь распластался в прыжке, готовый сомкнуть на горле смертную хватку, но словно бы этого прыжка ждал тот, кто минутой раньше услышал человеческий крик. Клыки судорожно схватили воздух, бурая тяжесть ударилась о землю возле Дарьиных ног, алые брызги рассыпались по траве, и Дарья увидела в боку зверя две черные оперенные стрелы, похожие на ту, что торчала из горла деда… На краю дубравы неподвижно стояли конные татары.

До Коломны отряд Тупика почти не придерживался дорог. Неутомимые рыжие кони - помесь высокорослых русских скакунов с выносливыми монгольскими лошадьми, - специально выведенные для разведки и дальних набегов, легко несли всадников лесостепным бездорожьем - через поля и кусты, болота и рощи, ручьи и реки. Воины наезжали на работающих крестьян, спрашивали об ордынцах и слышали один ответ: "Бог миловал!" Быстрый отряд еще опережал слух, это хорошо, потому что слух множит врагов бессчетно. В лесах с пути шарахались звери, в поймах и логах тревожно кричали чибисы, ругая непрошеных гостей непотребным словом, кулики нахваливали свои болота, болтливые сороки разносили весть о всадниках, а Васька, не слушая их, грустил. Даже удовольствие, что везет князю важного "языка", не заглушало грусти. Не отпускали Ваську глаза-васильки, смотрели сквозь слезы с укором, бередили душу. Вот напасть нежданная! Однажды не выдержал, упрекнул Копыто: ты, мол, с толку сбил - надо было взять сироту до Московской земли.

- Што ж ты сам-то, начальник? - рассердился рыжий воин. - Полюбилась, дак и взял бы. Я ж тя выручить хотел: вижу, прилипла девка, ты вроде и не знаешь, как отбиться.

- Пропадет девица, - сокрушенно вздохнул Тупик.

- Не пропадет. В беду народ дружней. Хто ни есть пригреет.

- Да уж пригреет. Тиун какой-нибудь.

- Хучь и тиун. Сам не пригрел, дак че ей теперь?

Утешил! А Копыто развивал мысль:

- Такую-то бесприютную, ее за полонянку бы взять можно.

- "За полонянку"! Я, может, такую-то в жены взял бы.

- Чего ж не взял? - опять озлился Копыто. - Не больно, видать, хотелось взять. А ныне ко мне пристал. Говорю - я тя выручить думал… Девица-то и правда ладная…

"Помоги ей, господи, - обратился к небу не слишком набожный Тупик. - Только до Москвы помоги добраться, отслужу тебе за дело православное". И поверилось: минут новые беды казачку-рязаночку. Если минут они русскую землю…

Вторую крепкую сторожу, высланную великим князем, встретили за Коломной. Едущие из Москвы дружинники радостно обступили пятерых усталых разведчиков, расспрашивали наперебой, бесцеремонно разглядывали пленника, которому Тупик велел оставить серебряный знак сотника.

- Важная птица, - заметил начальник сторожи боярин Климент Полянин. - Быть и тебе, Васька, сотским.

Воины обступили вьюк с оружием.

- Троих потеряли, - мрачно сказал Тупик.

Один из всадников тронул торчащую наружу рукоять меча.

- Значит, и Петра нет… Жена да четверо мальцов остались.

- Не надо бы нам, кметам, в такое время детей заводить.

- Скажешь! Кто ж после нас будет Москву защищать?..

От встречи со своими у разведчиков словно сил прибыло. Скакали, меняя лошадей, на привалах едва смыкали глаза, пока кони хрупали зерном, потом - снова в седла.

В Москву прибыли ночью. На перевозе у Коломенской дороги горел костер: лодочник по приказу князя дежурил круглые сутки. На окраине посада заливались собаки. Когда проезжали темными улицами, кое-где заскрипели калитки. "Волнуется Москва", - подумал Тупик. На мосту через ров, соединяющий Неглинку с рекой Москвой и запирающий кремль в водяном треугольнике, стояла усиленная стража. Начальники тихо обменялись паролем, охрана расступилась, знакомые голоса негромко приветствовали разведчиков: