"Знали бы они, - думал Авдул, - как я близок нашему повелителю, что мне, может быть, суждена великая слава, и сами они могут испытать тяжесть моей руки и гнева!" Ему хотелось крикнуть об этом, но понимал: вызовет лишь смех. У них не было прежнего страха перед Великой Ордой. В этих простых ратниках жило чувство той же сознающей себя силы, какую он угадывал в воеводах. Для них настоящим татарином был не сотник сменной гвардии Авдул, а некий кожемяка Каримка, смеющийся над повелителем Золотой Орды. Если б над Авдулом издевались, он не проронил бы слова, сохраняя гордое молчание связанного орла, терзаемого мелкими зверями, но перед спокойной сдержанностью русских Авдул робел. И… отвечал на вопросы, как думал сам. Это было непонятно. Ведь он не боялся смерти и ненавидел врагов. Хотел мстить за унижение и помнил, что в полону его не тронули пальцем, видели в нем человека, хотя и врага. Нет, ничего не утаил от Мамая Авдул, кроме того, что оказалось выше его понимания.

Весть о гибели Темир-бека на поединке Авдул вначале принял не без удовольствия. И этот выскочка побит русским боярином, чего же Авдулу стыдиться? И теперь-то, заменив начальника тумена, Авдул сумеет своим мечом разрубить непонятные сети, коими русы опутали его душу… Когда вассалы бежали от русских мечей, сваливаясь крикливой толпой за левое крыло тумена, в низину между Нижним и Средним Дубяком, Авдул умышленно пропустил их, готовый бросить тумен в сечу без особого сигнала. Он не сомневался - русские конные отряды увлекутся преследованием сброда и подставят ему свое крыло, а в таких случаях ордынские военачальники обязаны не дремать. Но пронеслась перепуганная пестрая конница, и он увидел на поле только разбегающихся с воплями спешенных всадников да порубленные тела; русские сотни возвратились на крыло своей огромной рати. По спине Авдула прошел холодок: ему померещилась Вожа. С таким опытным, искусным и осторожным противником Орде раньше не приходилось иметь дела.

- Наян, стяги! - испуганно закричали наблюдатели.

Над Красным Холмом снова заклубились черные дымы, и стяги туменов второго эшелона наклонились вперед. Закачались значки тумена "Черные соколы", железный шелест прошел по рядам передовых сотен, колыхнулись черные перья на шлемах, воины задних рядов вынимали луки - на подходе они засыплют русское войско разящими стрелами. Тумен пошел рысью, ускоряя движение, и Авдул мчался в первом ряду головной тысячи, направляя коня в середину русского конного полка на правом крыле московской рати.

Тумен шел одним валом, кроме двух отборных тысяч, оставшихся позади, - они резерв темника и в бой вступят, либо спасая тумен от разгрома, либо там, где обозначится успех - чтобы тотчас развить его… Русские приближались. Авдул видел, как первые ряды их опустили копья, другие сверкнули вынутыми мечами, и не менее половины полка качнулось навстречу. Привычные к битвам степные лошади безбоязненно скакали через конские трупы, наступали на человеческие тела. Воинственный клич тумена взмыл к небу, распугав ворон в приречном лесу, и встретился с таким же громким и яростным. Впереди русской лавины, блистая золотом шлема и зерцала, мчался князь, высоко подняв узкий прямой меч. Белоснежный плащ трепетал за его спиной, подобно крылу птицы, и казалось, князь вот-вот взлетит с упругой земли, словно кречет с ладони охотника. И нельзя, невозможно обойти, охватить широкий вал броненосной конницы врага, потому что справа колюче сверкали копья подавшейся вперед русской пехоты, слева неровной стеной вставал дубовый коряжистый лес над притоком Непрядвы. "Куда ж мы? Зачем?! Все уже было!.. Вожа… И хлебное поле в знойном мареве, шеренга русских витязей, боярин в посеребренном шлеме и его прожигающий взгляд из прорези забрала… И гремучая молния, и степь, ускользающая из-под ног в неведомое и страшное пространство… И мухи над трупами… Было!.."

Что за колдовская сила дернула руку Авдула вместе с поводом? Конь захрапел, не желая уступать первенства другим в гонке навстречу смерти. Ах, кони, кони! Сколько вас бьют и увечат, а вы рветесь в битвы, едва заслыша боевые трубы и клич войска. И не догадаетесь сбросить обезумевших хозяев, умчаться в просторные степи, в вольный ветер мирных кочевий, травянистых лугов и синих озер. Пусть они воюют сами, своей собственной силой, злобные и алчные двуногие твари!..

Сотни одна за другой обходили Авдула, вот уже пошли те, что скачут с натянутыми луками, готовые затмить небо роем ядовитых стрел. "Я не десятник и даже не тысячник теперь. Я командую туменом и должен командовать, а не рубиться, как простой всадник. Это знает каждый…" Он думал правильно, и все же поднимались в душе, переполняя ее, отвращение к себе и слабость. Впереди все смешалось, звенела сталь, визжали кони, неслись к небу крики ярости, мольбы и проклятья, и все ближе взлетал стремительный прямой меч князя среди сотен других молниевых вспышек. В лобовом столкновении русские имели ощутимое превосходство, благодаря своим рослым лошадям, они уверенно прорубались к знаменам тумена, несмотря на злобу и отчаянность ордынцев. Авдул повел обе отборные тысячи, в которых лошади по силе и весу не уступали русским, в обход сражающейся русской конницы справа, сметая и давя мятущихся аланов, затиснутых между его туменом и туменом Темучина, атаковавшего большой русский полк. Своим обходом Авдул рассчитывал отсечь увлеченную битвой часть русских всадников, которые далековато оторвались от пехоты, а затем вырубить или погубить в буреломах Нижнего Дубяка, но его неожиданно встретили четыре свежие сотни русов, может быть специально приготовленные князем на этот случай; они дрались так, словно дали обет непременно погибнуть, и пока ордынцы пробивались сквозь отчаянный заслон, дружина князя стремительно отпрянула на крыло своего полка, оставив за собой груды убитых и раненых людей и коней. К тому же и глазомер подвел Авдула: вторая тысяча, разворачиваясь при обходе русской конницы, правым крылом налетела на пешую рать. Всадники, осыпаемые стрелами и сулицами, вздыбливали коней, пытаясь перескочить выставленные копья, ворваться в русский строй и смешать его, но те, кому это удавалось, тут же падали с седел, пораженные секирами, топорами, ножами и чеканами. Большинство же увеличило кровавый завал перед русской пехотой своими телами и бьющимися лошадьми с проткнутыми и распоротыми животами. Перед этим завалом, который все больше становился бастионом для русского полка, даже видавшие виды ордынские кони шарахались в стороны, сотни всадников стали крутиться на месте, как поток, ударившийся в каменную преграду. Авдул, вырвавшись со своей первой тысячей на открытое пространство перед самым краем русской рати, увидел лишь, как за отошедшей дружиной князя сомкнулись свежие конные сотни русов, готовые к новому удару. Его тумена в тот момент не существовало: он частью побит, частью рассыпался и стал похож на одну из тех презренных орд степного сброда, что мечутся по полю, словно загнанные стада дзеренов. Как в тяжком сне, Авдул приказал трубить отход, чтобы собрать остатки тумена. Пусть на него обрушится гнев повелителя - иного выхода нет. Славу победы здесь он готов уступить хану Тюлюбеку, чей тумен уже надвигался, занимая освободившееся пространство.

Будь проклят тот, кто затиснул конницу Орды на это поле, перегороженное русскими копьями, где она лишена свободы движения, где мысль военачальника становится похожей на посаженную в клетку птицу. Будь проклята вислоухая собака, перепутавшая смелую легкую конницу с железным тупым тараном, который годится только для того, чтобы им колотить в стены. Авдул не сомневался, начать битву здесь Мамаю присоветовал выскочка Темир-бек… Авдул скакал мимо леса, откуда неслись душераздирающие вопли на всех языках - там умирали всадники и лошади, распятые на буреломе, искалечившиеся в овраге… "Так вот почему они там, в полону, не били меня! Они знали, что еще успеют это сделать…" Страшно, когда во главе государства и войска оказываются люди, алчущие лишь отличий, почестей и богатств. Темучин, Темир-бек, Бейбулат… Эти шакалы оплели повелителя, толкнули его в сражение, торопясь получить новые почести, нахапать нового добра. Хорошо, если бы вслед за Темиром и другие отведали русских мечей. Их бы прежде в Москву свозить, может, перестали бы думать лишь о самих себе… А Есутай ушел. Почему ушел мудрый и бесстрашный Есутай? Если б можно было спросить его!..