— У меня было много планов по поводу того, что можно сделать. Например, разорвать тебя в клочки.

— А у меня было много дней, когда я жалел, что ты этого не сделала. — Дик смотрит на меня почти жалобно. — Чем еще я могу искупить свою вину?

Я стискиваю кулаки. Неужели я и в самом деле готова расстаться со своей ненавистью к Дику? До сих пор я охотно ее подпитывала скорбью по Эмми. Мне казалось, что простить Дика — значит забыть сестру. Но теперь, по-моему, я нашла куда более удачный способ сохранить о ней вечную память.

— Ты можешь еще кое-что, — говорю я. — Пусть тебя выберут в конгресс. А когда ты туда попадешь, сделай что-нибудь хорошее.

Дик смотрит на меня с признательностью.

— Спасибо. Может быть, это звучит наивно, но я и в самом деле полагаю, что сумею что-нибудь сделать.

— Надеюсь, — отвечаю я, смотрю вдаль и на приличном расстоянии замечаю одну из колонн нэшвиллского Парфенона — точной копии греческого. — Единственное, о чем я тебя попрошу: если ты пройдешь в конгресс, не строй в Теннесси Колизей, — пытаюсь я разрядить атмосферу шуткой.

Дик улыбается мне и тянется скрепить наш договор рукопожатием, но вместо этого я обнимаю его. Мы оба вытираем слезы.

— Умоляю, никаких Колизеев! — хлюпаю я носом. — Никогда не понимала, почему вы, южане, копируете знаменитые постройки других стран. Едва ли греки будут воздвигать у себя статую генерала Ли.

— А что? Колизей — не такая уж плохая идея, — перехватывает шутку Дик и оглядывается, делая вид, что подыскивает для него подходящее место. — Мы не копируем — мы улучшаем. Слышала когда-нибудь о Фоумхендже в Виргинии? Это полный дубликат Стоунхенджа, но гораздо легче. Целиком сделан из пенопласта, а не из камня.

— Один из величайших памятников старины — за вычетом веса. По крайней мере никто из строителей не заработал себе грыжу.

Мы улыбаемся друг другу.

— Ты могла бы стать королевой Юга, — говорит Дик.

У меня текут слезы. Мне жаль всех этих несбывшихся возможностей. Дик пожимает мне руку и встает.

— Хэлли, спасибо тебе еще раз. Трудно выразить это словами.

— Все в порядке, — отвечаю я. Так оно и есть. Я снова откидываюсь на спинку скамьи. После того как я не переставая думала об Эмми в течение двадцати лет — и после этого безумного дня, — я искренне радуюсь моменту покоя.

От посещения могилы Эмми мне всегда становится грустно, но, возвратившись в Нэшвилл, я сразу еду на кладбище. Впервые мне не хочется плакать, когда я ступаю за кованую железную ограду. На земле еще лежит тонкий слой снега, и сквозь него радуют глаз небольшие лужайки…

Кладбище старое; идя по ухоженным дорожкам, я замечаю пару искусно выполненных надгробий в честь «любимого отца и мужа», умершего в 1897-м, и его «преданной жены и спутницы Мэри Элис». Она дожила до 1917-го. Двадцать лет без него. Я пытаюсь себе представить, как одиноко ей было в последние годы. Интересно, страшила ли ее необходимость самостоятельного существования, пыталась ли она начать новую жизнь? Появился ли в ее постели новый мужчина? У одиноких женщин в те времена было не так уж много вариантов.

Я смотрю на другие надгробия и в очередной раз поражаюсь, насколько быстротечна жизнь. Моя встреча с Диком чудесным образом освободила меня; теперь мне кажется, что я скорее должна радоваться тому, что провела какое-то время с Эмми, нежели скорбеть о том, что потеряла ее.

Я подхожу к ее могиле и нежно касаюсь пальцами камня.

— Это тебе, — говорю я и кладу наземь желтые розы.

Сажусь на влажную землю и подтягиваю к груди колени. Наверное, Эмми будет приятно узнать о моем разговоре с Диком. Я рассказываю ей все, что случилось в последние два дня. Я представляю себе, как она улыбается, узнав о музыкальной кафедре имени Эмми Лоуренс. Она всегда была скромной девочкой; я буквально слышу, как она шутливо выговаривает мне за излишнее рвение. «Классно, — говорит она, — но что это значит? Студенты будут изучать творчество Лоретты Лин?»

Я невольно смеюсь, и проходящий мимо сторож бросает в мою сторону суровый взгляд. Мне хочется сказать ему, что нельзя грустить вечно. Но можно постараться совершить что-нибудь хорошее — и жить дальше.

Жить дальше. Именно это я и пыталась сделать с тех самых пор, как ушел Билл. Нужно наконец признать, что путешествие в прошлое вывело меня на правильную дорогу. Неужели я и вправду думала, что счастливый брак с Эриком, Рави или Кевином был возможен? Да, это было бы очень мило, некоторые действительно спустя много лет выходят замуж за своих первых возлюбленных. Но даже если в моем случае ничего подобного не произошло, эти встречи мне столько дали!

Отчасти мне даже хочется повидаться с Биллом, но ясно, что толку из этого не будет. Билл и Эшли. Билл и куколка Кэнди. Билл и кто-нибудь еще — только не я. Я была хорошей женой, всегда готова была его поддержать. Я забирала вещи из химчистки, готовила эту дурацкую лазанью и раз в месяц выщипывала ему из ушей волосы — это тоже дорогого стоит. Я не заслужила того, чтобы меня столь унизительным образом бросили.

Я снова касаюсь надгробия Эмми. Увы! Кто сказал, что мы всегда получаем то, что заслуживаем? Но наилучшим для себя образом распорядиться тем, что нам выпало, — это мы обязаны сделать. Я встретила Дика и простила его. И с полным правом я могла бы прождать еще двадцать лет, прежде чем помиловать Билла, поскольку он не заслужил иного. Но, к моей чести, я готова простить его прямо сейчас.

Я встаю, смотрю на даты под именем Эмми и думаю: люди вроде меня, которых отделяет от собственной юности целое поколение, полагают, что это очень грустно, когда девушка умирает такой молодой. Но может быть, все мы окажемся достаточно мудры для того, чтобы извлечь урок из ее короткой жизни и понять: единственное, что нам под силу, — это не тратить даром отпущенное нам время.

Несмотря на то что предыдущие несколько дней были сверх меры насыщены, жизнь моя течет своим чередом. Я разговариваю с детьми по телефону, принимаюсь за разбор двух новых дел, готовлю себе по утрам овсянку. Впрочем, овсянка — новшество. И явно прогрессивное в сравнении с моими обычными батончиками мюсли на завтрак. На работе я получаю букет цветов от Чарльза и Мелины. Они только что открыли собственное рекламное агентство. Если я когда-нибудь начну сниматься в кино, они будут работать со мной бесплатно.

У Беллини свои новости, а точнее, сюрприз.

— Бармен сделал мне предложение! — вопит она, едва успев выпрыгнуть из такси на углу, где мы договорились встретиться после работы.

Я в таком ошеломлении, что роняю пакет и даже не огорчаюсь, когда слышу, как разбивается вдребезги только что купленная за четырнадцать долларов венецианская вазочка.

В справочниках по этикету пишут, что не следует говорить невесте «поздравляю», но и мой вариант трудно назвать уместным.

— Ты ведь сказала ему «нет»? — выдыхаю я.

— С чего бы это? — торжествующе вопрошает Беллини. — Ты же видела его голым. Красавец. Супергигант!

Наверное, есть и худшие поводы для брака, но сейчас в голову не приходит ни одного.

— Мне не кажется, что вы настолько близки. — Тут я вспоминаю, что даже не знаю, как зовут этого супергиганта. И не уверена, что Беллини знает.

— Я и сама не думала, что мы настолько близки, — отвечает она, и я преисполняюсь уверенности, что этот тип — всего лишь номер следующий из тех девяти или десяти претендентов, за которых моя подруга собиралась замуж после первого же свидания.

— А как именно он сделал тебе предложение?

— У нас был невероятный секс, а потом он положил руку мне на ляжку и сказал: «Как ты думаешь, может, нам пожениться?» Разве это не предложение?

— Никогда не верь в то, что говорит мужчина, когда держит тебя за задницу, — сухо советую я. Этот же совет я дала Эмили.

— К твоему сведению, утром он сказал мне то же самое. Мы чистили зубы, — повествует Беллини.