Адам не смотрит на Эшли и сердито оборачивается к отцу.

— Значит, ты собирался пригласить свою новую подругу на ужин? — спрашивает он.

— Нет, конечно, — уверенно отвечает Билл. — Эшли приехала вместе со мной, но она собиралась пойти в книжный магазин. Я даже предложил ей сходить в кино.

Какая щедрость. Интересно, не намекнул ли он, что она может воспользоваться студенческой скидкой?

— Я уверена, твой отец вовсе не хотел, чтобы вы с Эшли встретились, — говорю я, как будто вся ситуация мне абсолютно ясна.

Билл благодарно улыбается — он думает, я пришла ему на помощь. Я отвечаю ему такой же улыбкой и, взяв Адама за руку, заканчиваю:

— Он просто привез сюда свою подружку, чтобы с ней спать. Мы ведь не хотим, чтобы он провел целую ночь в гостиничном номере в полном одиночестве? Нам нужно его понять, Адам. Твой отец — обыкновенный мужчина среднего возраста, который полагает, будто может получить все, что хочется.

Все, что хочется Биллу прямо сейчас, так это чтобы Эшли исчезла. Он быстро находит выход — лезет в карман, достает бумажник и протягивает Эшли двадцатку:

— Почему бы тебе не зайти в тот магазин и не купить мне рубашку с эмблемой Дартмута? Серую, с зелеными буквами. И не самый большой размер.

Билл гордо поглядывает на меня, дабы удостовериться, что я поняла: он похудел.

Эшли, кажется, удивлена этим поручением.

— Да, и себе купи тоже, конечно. Купи все, что захочешь. — Он достает еще двадцать долларов и пытается всучить ей, как будто девушка сможет пуститься в разгул, имея при себе всего лишь сорок баксов. Впрочем, это Нью-Хэмпшир — вероятно, здесь такое возможно.

Но Эшли опускает руку.

— У меня есть деньги, Билл! — В ее голосе обида. — Не нужно от меня откупаться.

— А я бы не отказался от сорока баксов, — замечает Адам.

Билл после недолгого колебания отдает деньги ему. Адам действительно нуждается в наличных. Жизнь в колледже обходится в целое состояние. И это не говоря о плате за обучение. Настоящие расходы — это ночная доставка пиццы и круглосуточный Интернет.

— Я, пожалуй, пойду, — холодно говорит Эшли Биллу. А потом, обращаясь ко мне и Адаму, добавляет: — Была рада встретиться с вами.

Очень мило! Не помню, чтобы нас кто-то официально представил друг другу.

Она поворачивается, чтоб уйти, но сталкивается с компанией баскетболистов — они уже заметили Адама и окружили наш столик.

— Эй, Адам, это твоя сестра?

— Ты говорил, у тебя классная сестренка!

— Да, у меня классная сестренка! Но это… — Адам поднимает глаза на разлучницу. — Она уже уходит.

— Ну если вы уже уходите, пойдемте с нами. — Баскетболист опускает мощную руку на плечо Эшли. Она оглядывает юного красавца в полосатой маечке, подчеркивающей его скульптурный торс.

— А куда вы идете?

— На площадку, играть в тарелочку.

— У меня это неплохо получается, — заявляет Эшли. Она явно рада, что ей представилась возможность заняться чем-то иным, нежели покупка Биллу рубашек.

Компания отбывает на спортплощадку. Через пару минут я тоже прощаюсь. Мороженое растаяло, круг тем исчерпан… Кроме того, Билл и Адам должны побыть наедине, как отец с сыном.

Я крепко обнимаю Адама.

— С днем рождения, милый. Я тебя люблю. Ты самый лучший в мире.

Он обнимает меня; уходя, я позволяю себе слегка улыбнуться Биллу и нагибаюсь, чтобы шепнуть:

— Приятного вечера. И не смущайся, что твоя подружка сняла баскетбольную команду!

Я все еще помню его телефон! Я не общалась с Кевином Талбертом с одиннадцатого класса — тогда подружки говорили мне, что следует подождать, пока он сам позвонит. Я решила ослушаться и сейчас уверенно беру трубку. Почему эти десять цифр намертво впечатались в мою память, в то время как в банкомате я постоянно забываю четырехзначный пароль?

После первого гудка я рассеянно покручиваю шнур (взять на заметку: в доме должна быть хотя бы одна наземная линия связи на случай урагана) и думаю о том, как это странно, что Кевин после школы никуда не уехал. Хотя, возможно, по тому номеру живет его мать.

Мать Кевина. Об этом я как-то не подумала.

Я бросаю трубку, прежде чем кто-либо успевает ответить. Меня, конечно, не обязаны все любить. Но Жанетте Талберт я прямо-таки внушаю ненависть. И началось это с того самого дня, как я с ней познакомилась (в шестнадцать лет). Она сразу стала питать ко мне исключительное отвращение. Она обвинила меня в тщеславии, когда я стала редактором школьный газеты, и так и не смогла простить мне пятерку по латыни (в том же самом семестре Кевин провалил экзамен на водительские права). Ей не нравились моя одежда и моя челка, хотя, наверное, если бы я выставила на всеобщее обозрение свой прыщавый лоб, она бы возненавидела меня еще сильнее.

Нет, перспектива общения с невозможной Жанеттой пугает меня сильнее, чем встреча с террористом. И зачем мне вообще звонить Кевину? Телефон мебельного магазина я, например, тоже помню наизусть, но ведь не собираюсь же туда звонить!

И тут раздается звонок.

— Да? — с надеждой спрашиваю я. Теперь, когда Билла нет, я поняла, что мне, в конце концов, нужен новый мужчина.

— Кто вы и зачем меня побеспокоили? — ворчит трубка голосом Жанетты.

Ах вот в чем дело! Я — далеко не единственный объект ее ненависти. Она ненавидит всё и вся. Мне следовало бы догадаться об этом раньше.

Я молчу, довольно долго, и она сердито продолжает:

— И бросьте притворяться, что вы тут ни при чем. Вы что думаете, я не знаю этих ваших штучек? Я вас поймала. Я знаю, что вы мне звонили. Я набрала *69.

Я застываю при этих словах. Жанетта назвала меня шалавой, застав нас с Кевином — мы невинно целовались. Почему вообще телефонная компания утвердила именно эту рискованную комбинацию цифр, не говоря уже обо всех возможностях обратного вызова? Мальчишки, должно быть, целыми днями развлекаются тем, что набирают *69 и хохочут до упаду.

— Жанетта, это вы? — спрашиваю я самым любезным тоном. — Я Хэлли Лоуренс.

— Хэлли Лоуренс, та самая шалава? — Эта женщина ничего не упускает! И старческого маразма у нее нет.

— Нет, Хэлли Лоуренс, которая произносила прощальную речь на выпускном вечере. Я дружила с вашим сыном Кевином.

— Я отлично помню, кто ты, — отрывисто отвечает та. — И ты по-прежнему носишь свою ужасную челку?

— Теперь в ней нет нужды.

Если сейчас у меня и начнутся какие-то проблемы со лбом, я не буду выставлять себя на посмешище таким образом. Просто отправлюсь к пластическому хирургу.

— И что тебе надо? — спрашивает Жанетта.

«Телефон Кевина». Но это прозвучало бы слишком грубо.

— Я просто вспомнила вас, всю вашу семью, и мне стало интересно, как вы поживаете. Я часто вспоминаю, как мы ужинали вместе…

Мясной салат, в частности, был явно заражен сальмонеллой, пусть даже мне и не удалось бы доказать, что Жанетта сделала это нарочно. Если посмотреть на оборотную сторону медали, то после того, как меня рвало двадцать шесть часов подряд, я похудела почти на целый килограмм.

Очевидно, никто еще не говорил Жанетте добрых слов по поводу ее стряпни, потому что она внезапно смягчается.

— Да, хорошие были времена, — почти с нежностью говорит она.

— Мы жили наполненной жизнью, — продолжаю я в том же сентиментальном духе.

— Могла бы как-нибудь приехать ко мне на ужин, — нетерпеливо заявляет Жанетта. — Я что-нибудь приготовлю. С прошлой недели у меня остался салат с помидорами.

Отлично. Сальмонеллы и плесневый грибок.

— Я была бы рада, но у меня диета. Мне нельзя есть то, что начинается на букву «П», — на ходу сочиняю я во имя спасения своего желудка.

— Паштет? — спрашивает Жанетта.

— Исключено.

— Персиковое пюре?

— Вдвойне.

— Шоколадная паста?

Могу поклясться, вопрос с подвохом.

— Тоже нельзя. Пусть даже на «п» начинается всего лишь второе слово.

— Жесткая диета! — Жанетта явно потрясена.