— Спасибо, — говорит он, вонзая в него вилку и ухмыляясь (он полагает, что это обаятельная улыбка). — Но по крайней мере ты можешь хотя бы подумать насчет этих билетов?

— Подумаю. — Я великодушно улыбаюсь, потому что думать — это мое обычное занятие. Я честно пытаюсь во всем разобраться. Пытаюсь быть любезной. Но не сегодня. — Я подумаю о билетах, а ты подумай об этом! — сладко говорю я и одним резким движением смахиваю со стола омлет, кофе и стакан апельсинового сока; все летит Биллу на колени. На его белой рубашке, прямо посредине, расплывается большое пятно кетчупа.

— Что ты делаешь? — кричит Билл, вскакивая и ударяясь коленом о ножку стола. Надеюсь, это его больное колено.

Я гордо вскидываю голову — второй раз за сегодняшнее утро — и направляюсь к двери. Люди правы — месть сладка. Но и грязи от нее хватает.

Придя в офис, десять минут я трачу на просматривание бумаг, а потом в изнеможении вытягиваюсь на кушетке. Но не сплю, хоть и очень устала, а разглядываю в окно водонапорную башню на соседней крыше. Конечно, это совсем не то, что вид из окна в Тайм-Уорнерс, но сойдет. Если найти нужный ракурс и вытянуть шею (и если день ясный), то вдали будет виден силуэт Крайслер-билдинг.

Многое случилось за минувшие сутки, но отчего-то в моей голове все крутится и крутится фраза Эрика: «Я слышал о твоей сестре». Эмми была на шесть лет младше. Я ее обожала, а она мне чуть ли не поклонялась. Я читала ей на ночь сказки, водила ее в школу и помогала решать длинные примеры на деление (и почему четвероклассникам не позволяют использовать калькулятор?). Делая уроки, я выглядывала из окна и наблюдала, как моя сестренка крутит на заднем дворе сальто. Когда я поступила в колледж, Эмми часто меня навещала. Мы вместе хихикали в комнате, и я знакомила ее со всеми своими друзьями.

Этого мне никогда, никогда не следовало делать.

Моя милая Эмми. Очаровательная, забавная, верная Эмми. Я снова вижу ее счастливое личико в тот последний день. Она и представить себе не могла, что я не сумею ее защитить. А я не могла себе представить, что мы больше никогда не будем смеяться вместе.

Я верчусь на кушетке, пытаясь устроиться поудобнее и задремать, но по-прежнему думаю об Эмми. Фраза Эрика пробудила в моей памяти ту ужасную ночь. Не в силах заснуть, я сажусь за стол и снова принимаюсь за бумаги и письма, которые накопились в мое отсутствие. Через пару часов в глазах у меня темнеет, и я, измученная, наконец ложусь и засыпаю непробудным сном.

Когда я просыпаюсь, в кабинете темно. Я не сразу понимаю, что сейчас — вечер субботы и делать мне решительно нечего. Конечно, я могла бы полететь с Эриком на Бермуды. В его личном самолете. Но я сделала свой выбор. В животе у меня урчит. Я проголодалась. Конечно, измазать омлетом Билла — это приятно, но не слишком разумно. Я смотрю на часы. Начало девятого. Роюсь в рекламках на столе своего ассистента — они предусмотрительно собраны вместе, в блокноте. Мексиканские, китайские, итальянские, индийские, тайские, ливанские, канадские рестораны. Канадская кухня? Сейчас я не в том настроении, чтобы есть бекон и лосятину.

Я захлопываю блокнот. Мне не хочется сидеть одной в пустом офисе субботним вечером. Можно пойти домой и проверить, не прибыли ли еще заказанные мной новые фильмы. А можно дерзко отправиться в какой-нибудь манхэттенский ресторан и поужинать в полном одиночестве. Почему бы и нет?

Я выхожу из офиса и пешком иду к «Брассери», где не была уже много лет. У входа — целая толпа, я немедленно ввинчиваюсь в нее. Метрдотель быстро отправляет партии новоприбывших к их столикам; когда наступает моя очередь, молодая служащая рассеянно улыбается мне.

— Пожалуйста, отойдите и дождитесь остальных, — любезно просит она.

— Я и есть остальные, — отвечаю я, стараясь говорить как можно беззаботнее.

Она непонимающе смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Эта красивая девушке в мини-юбке, примерно двадцати трех лет от роду, явно озадачена: неужели кому-то взбрело в голову поужинать в одиночестве; она не ошиблась?

Какой-то напористый мужчина легонько толкает меня в спину:

— Простите, милочка, но мы ждем. Столик на четверых. Вы можете нас посадить?

— Да, сэр, — отвечает девушка куда любезнее, чем он того заслуживает, и провожает его к метрдотелю, потом снова смотрит на меня. Я — проблемный клиент. — Вы одна? Совсем одна? — недоверчиво спрашивает она.

Я что-то бормочу, пытаясь не привлекать к себе внимания.

— И больше никого?

Ну что она заладила? Голос у нее такой громкий, что его слышат, наверное, все, а тон такой, будто она намекает, что мне нужна помощь. Можно, конечно, сказать, что у меня есть семья, а совсем недавно я обнималась со своим бывшим парнем. Но вместо этого я утвердительно киваю головой и глубоко вздыхаю.

— Мы приходим в этот мир одни и умираем в одиночестве, — мрачно отвечаю я.

Девушка удивлена. Посетители, которым не терпится получить столик, обычно приводят уйму доводов, но мой явно неповторим. Кто еще попытается обрести свою порцию бифштекса с помощью метафизических головоломок?

Что удивительно, это срабатывает, и вскоре меня уже провожают к моему столику. Мы спускаемся в зал по широкой, как в театре, ярко освещенной лестнице. Она просто создана для эффектных появлений! В многочисленных экранах на стене отражается каждый гость, так что хозяева ресторана могут видеть, кто приехал. Знаменитости, политики, актеры здесь частые посетители, но одинокая женщина — это огромная редкость.

И разумеется, мне не дают об этом забыть.

— Вы кого-то ждете? — спрашивает официант, наливая мне минеральной воды.

— Да, — отвечаю я. — Годо[1].

Он колеблется.

— А когда будет мистер Годо?

— Бекетт задал нелегкий вопрос. Разве все мы в той или иной мере не ждем Годо?

Официант пожимает плечами. Все, чего он ждет, — это хороших чаевых, и слегка беспокоится, можно ли рассчитывать на меня в этом плане.

Я страшно голодна и быстро проглядываю меню.

— Салат и ягненка.

— Ягненка готовят на двоих, — говорит он, указывая на надпись петитом.

Понятно, почему такая безумная цена, но я в любом случае хочу ягненка и потому просто киваю и закрываю меню. Официант неуверенно смотрит на пустой стул рядом со мной, но потом решает оставить все как есть. Он поспешно отходит, а я понимаю, что мне абсолютно нечем заняться в ожидании заказа, кроме как наблюдать за веселыми парочками вокруг. Я снова зову официанта и прошу бокал каберне.

— Хороший выбор, — отзывается тот, и я улыбаюсь. Мне приятно его одобрение.

Я жую хлеб и с любопытством обозреваю то, что происходит в ресторане. Толпа хорошо одетых одиночек бродит в баре, подыскивая себе партнеров на вечер. У парочки за тридцать, слева от меня, явно первое свидание. Мужчина усиленно флиртует и пытается произвести на свою спутницу впечатление, а та скучает и рассеянно поглаживает ножку бокала. В конце концов он поймет, что не нравится ей. Я качаю головой и думаю, что ни за что не пошла бы на свидание с незнакомым человеком. Однажды я это попробовала — и вышла замуж за Билла, да еще была вне себя от счастья. Если бы я только знала…

Если бы кто-нибудь заранее сказал мне, что субботним вечером двадцать лет спустя я буду сидеть одна в ресторане, интересно, дала бы я свое согласие Биллу (этому лицемерному, самовлюбленному идиоту, который бросил меня ради Эшли, а теперь беспокоится лишь о том, чтобы не пропали билеты на матч)? А если нет, за кого бы я тогда вышла замуж?

Я потягиваю вино. Излишняя самоуверенность мне не свойственна, но, конечно, у меня были и другие возможности — не только Эрик. Я вспоминаю самые значительные свои романы и ощущаю прилив гордости. Интересно, где сейчас все эти парни? Может быть, кто-нибудь из них сейчас тоже сидит где-нибудь один?

Официант возвращается с тяжелым подносом и ставит на стол самую огромную порцию жаркого, которую я когда-либо видела. Он снова смотрит на пустой стул.