В связи с этими расследованиями Плиний был информирован об отрекшихся христианах и о форме и деятельности христианских общин. Он считал эту информацию настолько важной, что сообщал ее Траяну. «Вина» или заблуждение тех бывших христиан состояла в том, что «они собирались обычно в определенный день перед восходом солнца, пели хвалу Христу, как своему богу, и связывали себя клятвой не совершать воровства, разбоя, прелюбодеяния, не злоупотреблять доверием, не отказываться отдавать по требованию доверенное имущество. После исполнения этих действий у них принято расходиться и снова собираться на трапезу, совершенно обычную и безобидную; даже это они по моему указу прекратили, когда я в соответствии с твоим распоряжением запретил существование гетер».
Эти познания показались Плинию столь важными, что он проверил правдивость показаний двух дьяконисс, вырванных под пыткой. Он констатировал: «Я ничего не нашел, кроме безгранично пагубного ложного убеждения». Обстоятельное обсуждение всех обстоятельств казалось ему необходимым прежде всего по причине большого числа подвергающихся опасности: «Много людей любого, возраста, любого сословия, даже обоих полов подвергались подобным расследованиям или будут еще подвержены. Не только в городах, но и в деревни проникла эта заразная ложная вера; однако кажется, что это можно сдержать и привести в порядок. По меньшей мере ясно, что они посещают снова ранее опустевшие храмы, приносят правильные жертвоприношения, которые долгое время не приносились, что повсюду продается мясо жертвенных животных, на которое, правда, редко находится покупатель, Судя по этому, легко можно представить, сколько людей может быть приведено на путь истинный, если оставить им возможность к раскаянию и исправлению».
Траян на это ответил: «Расследование, мой дорогой Плиний, которое ты провел при проверке заявлений против христиан, производит хорошее впечатление. Их не нужно разыскивать; если же на них заявили или поймали на месте преступления, они должны быть наказаны, однако если кто-то отрицает, что он христианин и доказывает это делом, то есть жертвоприношением нашим богам показывает свое раскаяние и исправление, он должен быть вне подозрений. Анонимные заявления при любом обвинении не могут приниматься во внимание. Так как это был бы пагубный пример и недостойный нашему времени».
Как доказывает запрос Плиния и ответ Траяна, оба ни в коем случае не думали о систематическом подавлении христианства. Для обоих первоочередной целью была реинтеграция христиан в римское общество. С другой же стороны, жертвоприношения богам превратились в доказательство религиозной и политической солидарности. В этом проявилась непоследовательность политики римского государства по отношению к христианам: преступление, которое по заявлению должно было караться смертью, вообще активно не преследовалось, и можно было очиститься от этого преступления несколькими жертвоприношениями. К тому же такая практика предполагала отклонение от древней религиозной терпимости, когда жертвы фактически принуждались. Христианская апологетика без устали указывала на эти противоречия, и поэтому понятно, что даже сам Траян в рамках исторической интерпретации христианства получил очень неоднородную оценку. Переписка с Плинием приводилась как вещественное доказательство преследования христиан, а он сам, например, у Евсевия, считался преследователем. С другой стороны, церковь не забыла да не судимы будете, и так в середине века родилась легенда, что Траян при посредничестве папы Григория I (590—604 гг.) без крещения вознесся на небо, легенда, которую упоминает Данте, и по поводу которой Фома Аквинский предпринял теологическое оправдание.
То, что траяновскими директивами фактически были предвосхищены основные черты римского поведения, показывает Евсевий в церковной истории, где передает рескрипт Адриана наместнику провинции Азия. Адриан в определенном смысле уточняет нормативы Траяна тем, что общим обвинениям в сумбурной форме не нужно давать ход и что процесс против подозреваемого в принадлежности к христианству может быть открыт только тогда, когда обвинитель по всей форме перед открытым судом выдвинет свои обвинения. При ложных заявлениях доносчик подлежит наказанию. Рескрипт Адриана одновременно указывает то направление, в котором заложены основы для неоднородности римских действий: это была оглядка на настроение староверческих масс.
Тяжелый кризис империи при Марке Аврелии показал это особенно наглядно: тогда как отдельные мученичества, такие, как старого епископа Поликарпа из Смирны, приходились на начальную стадию этого принципата, ситуация для христиан драматически обострилась во время второй половины правления. Снова внешняя oпacность, войны, политические неудачи, чума и другие катастрофы этого времени считались причинным следствием пренебрежения к старой религии и, не в последнюю, деятельности христиан. Так, в 177 г.н.э. в Лугдуне население потребовало казни христиан. Когда некоторые обвиняемые под пытками признались в приписываемых христианам жестокости и бесчеловечности, таких, как детоубийство и пожирание человеческого мяса, ожесточение масс достигло предела. Обвиненные галльские христиане нашли смерть в застенках и на арене.
Ввиду значения, которое имели мученичество и почитание мучеников для утверждения и распространения христианства, нужно вспомнить о том, что еще Тертуллиан в своем написанном в 197 г.н.э. «Апологетике» правильно оценивал воздействие мученичества и торжествующе закончил свое произведение: «Вы, добрые наместники, кажетесь намного лучше народу, если приносите ему в жертву христиан; распинайте, пытайте, осуждайте нас, уничтожайте — ваша несправедливость есть доказательство нашей невиновности! Бог позволяет, чтобы мы все это претерпели. Совсем недавно, когда вы христианку предпочли отправить в бордель, а не на арену, вы ответили, что потеря девственности для нас ужаснее, чем любое наказание и смерть. Однако ваша изощренная жестокость не помогает: она скорее приманка для нашей общины. Мы только будем многочисленнее от того, что вы будете нас уничтожать: семена — это кровь христиан. Много есть среди вас тех, кто призывает к стойкому перенесению боли и смерти, как когда-то Цицерон в Тускуланских беседах, как Сенека в произведении о случайностях, как Диоген, Пиррон, Калиник; однако их слова нашли не столько учеников, как христиане, которые учат поступками. То упорство, в котором вы нас упрекаете, и есть урок. Ибо кто при его виде не попытается выяснить, в чем заключается суть дела? Если это выяснено, кто не присоединится к нему, не захочет страдать, чтобы заслужить Божью милость, чтобы получить от него прощение ценой собственной крови? Ибо все грехи прощаются за этот поступок. Поэтому мы здесь, на этом месте, благодарим за ваш приговор. Вражда отделяет божественное от человеческого; если вы нас осудите, мы будем оправданы Богом».
Представление о мученике в современном понимании как об убитом за веру страдальце, стремление к мученичеству и, наконец, особое положение мученика и его почитание, не были распространены в начале раннего христианства. С понятием «мученик» в Новом Завете не было прямо связано мученичество как таковое; у Павла акцент поставлен не на одноразовую искупительную жертву за веру, а на постоянную неутомимую работу всей жизни. Свидетельством истинной веры всегда являлась готовность пострадать за веру. С середины 2 в.н.э. к этому присоединилось желание приравнять собственное страдание к поведению и смерти Христа, как это видно в сообщении о мученичестве Поликарпа.
Теологическое понимание мученичества в ранней христианской церкви было многогранным. Тем не менее все эти позиции по своему значению не достигли силы христианского поверья. Для него мученичество было кровавым крещением, которое влекло за собой не только прощение всех грехов, но и обеспечивало как бы привилегированное место на небе, представление, которое вызвало стремление к мученичеству.
Самые ранние признаки почитания мучеников, как это доказывает мученичество Поликарпа, возникли спонтанно. Члены общины собрали его останки; было решено отмечать ежегодно день его смерти, как его небесный день рождения. Этим и другие мученики также укоренились в христианской литургии, уже в 3 в.н.э. в годовщину мученика читалась история его страданий, страсти. У могил мучеников в конце концов начали совершаться службы в их память и поминальные трапезы, останки укладывались в алтари.
