Ранняя община жила в ожидании дня Страшного Суда, исключительно углубившись в свою веру. Только во второй фазе ее истории, в фазе интеграции, проблемы церковной организации приобрели относительное, но всегда подчиненное значение. Тогда не существовало единой общинной структуры; она зависела, как правило, от местных предпосылок. Во главе отдельных общин стояла сначала коллегия старейшин, пресвитеров, из которых позже стал выбираться епископ. Активная забота о спасении души доверялась дьяконам, однако сначала любой верующий христианин мог выполнить священническую функцию. Только со 2 в.н.э. более старые структуры вытеснило более строгое монархическое руководство. 2 в.н.э. принес тогда первые попытки упорядочения общин, а также новые импульсы к унификации религиозного вероисповедания.

Как и еврейство, христианство долгое время сталкивалось с серьезными предубеждениями, недоразумениями и клеветой. Уже приблизительно в 200 г.н.э. Муниций Феликс в своем диалоге «Октавий» вложил в уста своего собеседника Цецилия следующие суждения, которые очевидно соответствовали широко распространенным взглядам на христианство: «Из самых низших подонков собрались там невежды и легковерные женщины, которые из-за подверженности чужому влиянию, свойственной их полу, и без того попадаются на любую удочку; они образуют общую банду заговорщиков, которая братается не только при празднествах с постом и недостойной человека пищи, но и в преступлениях; подозрительное, светобоязненное общество, немое на людях и болтливое по углам; они пренебрегают храмами, как будто они могильщики, плюют перед изображениями богов, высмеивают священные жертвоприношения; глядят свысока — можно ли вообще об этом упоминать? — и с сожалением на наших жрецов; сами полуголые, они презирают должности и звания. О, эта невообразимая глупость, о, эта безграничная наглость! Они считают нынешние пытки ничем, потому что боятся неизвестных будущих; потому что боятся умереть после смерти, а сейчас умереть не боятся. Ложная надежда на воскрешение утешает их и лишает всякого страха.

И так как зло всегда особенно пышно произрастает, день ото дня распространяется это бесчинство по всей земле, множатся отвратительные культовые места этой богопротивной секты.

По тайным знакам и признакам они узнают друг друга и любят друг друга, прежде чем познакомятся. Все без исключения совершают они род ритуала любви; они называют друг друга братьями и сестрами, так что у них обычный разврат благодаря употреблению этого святого слова становится инцестом. Так их бессмысленное и бессодержательное суеверие хвастается своими преступлениями» (М.Минуций Феликс «Октавий», 8, 4—9, 2).

Ввиду тесного переплетения римской политики и религии был, правда, еще и другой козырь, разыгранный против христианства староверческой стороной. Боги римского Пантеона проявили свою превосходящую силу не в последнюю очередь в том, что они дали римлянам господство над столь многочисленными народами.

Этот критерий успеха использовал во 2 в.н.э. платоник Цельс в своей известной благодаря Оригену полемике против христиан: «Не будете же вы ждать, что римляне в угоду вашей вере отрекутся от своих религиозных и политических традиций и будут умолять вашего бога, Всевышнего, или как там вы его называете, чтобы он спустился с неба и боролся за них, как будто они не нуждаются в другой помощи. Ведь тот же самый бог, как вы сами говорите, еще раньше пообещал своим верующим то же самое и даже еще большее. Теперь вы видите, какую услугу он оказал евреям и вам: евреи вместо ожидаемой мировой империи не имеют даже горстки земли и очага; и некоторые из вас слоняются еще вокруг, но их схватят и поведут на смерть» (Ориген «Речь против Цельса», 8, 69).

Если христианские авторы поздней античности ретроспективно рассматривали отношения между Римской империей и христианством, то для них исторический процесс до Константина определялся цепью гонений. Начиная с Евсевия и Иеронима, возник канон десяти гонений, которые отождествлялись с десятью египетскими муками, канон, который на долгое время формировал христианское понимание истории. Причем местным преследованиям отдельных христиан (при Домициане) придавалось такое же значение, как и большим систематическим гонениям (во времена Деция и Диоклетиана), исторические связи разрывались, неопределенное и часто только предполагаемое возводилось в ранг очевидных фактов. Прежде всего поведение римского государства персонифицировалось и считалось следствием решений различных принцепсов.

На самом же деле столкновения между Римской империей и христианством происходили на трех разных уровнях администрации: сначала на уровне городов и их самоуправления, потом на уровне наместников в провинциях, которые вмешивались только тогда, когда имелось обвинение, и наконец, на уровне самого принцепса. На низшем уровне, по свидетельству истории апостолов, еще миссионерская деятельность Павла вызывала целую цепь беспорядков в греческих городах, в римских колониях и, наконец, в Иерусалиме. Еще тогда было понятно, что городские власти по требованию еврейских и нееврейских горожан принимали решительные меры против христианских миссионеров, которые являлись угрозой для общественного порядка. Тем не менее здесь прослеживается достаточно много попыток успокоения натравленных народных масс со стороны чиновников, как и сдержанность наместника Ахаи, который отказался в Коринфе принять жалобу тамошних евреев, потому что считал, что речь шла о чисто внутриеврейских вопросах веры.

Хотя и существовало много предубеждений против христиан, как правило, ни городские магистраты, ни провинциальные наместники не настаивали на проведении многочисленных процессов против христиан. К тому же их постоянно донимали заявлениями и обоснованными жалобами, они достаточно часто шарахались от вмешательства в незнакомый для них культ, вместо этого старались успокоить и дать возможность обвиняемым оправдаться. Большая опасность угрожала христианам не из-за религиозных убеждений, а потому, что принадлежность к христианству сама по себе — из-за политизированности и казни основателя религии со времен Нерона — при публичном признании обвиняемого или при его однозначном изобличении каралась смертной казнью.

Проблема, возникающая на практике перед римской администрацией из-за заявлений на христиан, известна прежде всего из переписки Плиния Младшего с Траяном. Во время своей деятельности в Вифинии и Понте Плиний в 3 в.н.э. столкнулся с христианским вопросом. Так как до этого он никогда не участвовал в судебных следствиях против христиан, то был не в курсе, за что и в каком объеме нужно наказывать. Поэтому обратился к Траяну («Письма», X, 96), чтобы получить от него недвусмысленные указания. Особенно Плиний был не уверен, нужно ли обращать внимание на возраст обвиняемых, учитывается ли при помиловании раскаяние, наконец, «...человеку, который был христианином, отречение не поможет, и следует наказывать само имя, даже при отсутствии преступления, или же преступления, связанные с именем» (т. е. ритуальные. — X, 96).

Прежде всего Плиний был против тех, кто доносил ему на христиан за их веру:

«Я спрашивал их, христиане ли они. Если они признавались в этом, я спрашивал еще раз и в третий раз и угрожал смертью; если они упорствовали, я приказывал отвести их на казнь. Так как я не сомневался, что в любом случае они должны быть наказаны за свое упорство и свое несгибаемое упрямство». Римских граждан этой категории отсылали в Рим.

Большие трудности возникали перед Плинием, когда он занимался анонимными доносами, так как некоторые из обвиняемых отрицали, что они вообще были христианами, другие признавались, что были ими в прошлом, и подчеркивали, что давно отреклись. Плиний их отпускал, «если они по моему требованию взывали к богам и твоему изображению, которое я приказал внести вместе со статуями богов, совершали жертвоприношения с ладаном и вином и чернили Христа, то есть ко всем вещам, к которым никто не может принудить того, кто настоящий христианин».