Зал ответил понимающим хохотом. Лед недоверия таял.

— Каково же будущее планеты? — прозвучал вопрос, и смех оборвался. Спрашивающий не представился, никто не требовал этого. Вопрос затрагивал всех: и здесь, и сидящих у экранов телевизоров.

— Ничего сверхъестественного не произойдет, — ответил Момот и продолжил после маленькой паузы: — Если возобладает разум.

Разум… Где ж его взять и по каким полкам разложить гордыню, тщеславие, алчность, а еще и совести закуток нужен и чести…

«Что-то не получилось у Творца с образом и подобием, все больше засранцы возобладали. Отрекся от них Всевышний, а с Адамом эксперимент не пошел, не вышла чистая раса, на одного толкового Жванецкого до тыщи швондеров, которых среди шариковых не спрячешь, не растолкаешь», — размышлял у телевизора Пармен. Смотрел репортаж с пресс-конференции, пощипывал ржаную корочку и размышлял. Его побаивалась братия, хотя он форменным образом мухи не обидел: был справедлив, разумен. За эти качества приблизил его усопший патриарх. Ушел — возложив на Пармена тяжкую задачу.

Братие, побывавшие в Зоне, рассказывали о тамошних перерожденцах. Внешне похожие на людей, растеряли они коим-то образом желейный состав своего естества, который отличает человека от робота. Что греха большого в том, если человек приврет, незлобиво потешится над промашкой другого или в драку полезет, отстаивая правду? Утрачено это, ходульно выглядят превращенцы, хотя честны и справедливы, мир для всех живущих отстаивают…

«А еще сказывают братие, что суровы они, будто сползло теплое мясо с легких костей. Как у евреев получилось: «мак-бенах» — мясо от костей отделяется. Когда они хорошего человека грохнули и закопали тайно. От этого мак-бенаха масоны пошли. Как бы из Зоны еще чище секта не произошла. Глядеть братиям разрешили, а рта не открывать».

Второго дня послал Пармен верных людей к Гречаному порассуждать о грядущем на Руси. Велел Пармен намекнуть на помощь Церкви в правом деле. Гречаный толковал с ними на равных вроде, только от помощи отказался: православные каноны пора менять, иначе Россия опять в болоте утопнет.

«А без владыки тяжко. Был и нет, замены не дал другой, — вздохнул Пармен. — Епископы, митрополиты, архимандриты переругались, каждый норовил облить грязью более сильного в праве на патриаршество. Собор готовят, на кучки разбились друг против друга…

Злые, аки пчелы без меда, о величии забыли».

Наедине с собой Пармен ответствовал: не осталось святости ни в ком из высших избранных, и была ли она: единственного, назначенного владыкой, паралич разбил, лишил дара речи, и в том перст Божий.

«И как мне волю владыки, сиречь Божью, донести? — раздумывал над задачей Пармен. — К кому податься за благоволением?»

Приезжавший вчера и вчера же убывший несолоно хлебавши Бьяченце Молли внес большую сумятицу в стан Христовой церкви. Тут уж возопили едино: «Сами! Не надо ничего от католиков!»

«А на Поклонной горе иноверцы замыслили новую мечеть ладить».

Поразмыслив и дожевав хлебную корочку, решил Пармен вдругорядь не соваться к Гречаному, а довериться генералу Судских. Сказывали, в президенты предлагали — отказался.

«Странный человек, — готовился отходить ко сну Пармен, — владеет запредельными тайнами, а прост, высоким чином облечен, а скромен. Вот кому бразды власти, а не берет…»

Кто бы мог подумать, что Пармен отходит ко сну и не творит молитвы!.. В узкой келье стол, стул, кровать деревянные, тюфяк тощеват и одеяло солдатское, лампадка да иконка с едва различимым от копоти ликом. Ни Библии, ни требника. Чернец Пармен никогда ничего не заучивал и не запоминал так, как принято везде — от сих до сих. Он прочитывал нужное и сопоставлял с другим прочитанным. Зато в любое время суток мог ответить, кому принадлежат произнесенные слова, однако спросить — слов этих не повторит. От большого соблазна грызть сухой ржаной хлеб он периодически страдал язвой, стоически излечивал ее травами в Чудском монастыре, чтобы через полгода язва открылась заново. Не было у Пармена страстей, а страстишки отсутствовали по причине недоразвитой мошонки, из-за этого недуга он еще в молодости отказался от прихода, позже от сана, снискал наговоры о юродивости, а потому, что разуверился в Христе, неспособном излечить его недуг. А чтобы слабости не испытывать, выучился древнему русскому искусству обороны, несмотря на мошонку недоразвитую и язву. Присмотрел его усопший патриарх еще архиереем, да так и возил с собой, как возят книжку со многими необходимыми сведениями. Не толковый словарь, а записную книжку.

Дружбу с братией Пармен не водил, заговаривал с тем, на кого указывал владыка. Презирающие чернеца растворялись вокруг невидимыми, уважающие отшельника приходили сами.

Одного из таких Пармен просил созвониться с генералом Судских о встрече. Наутро встреча должна состояться, и Пармен спокойно выспался без молитвы, умылся в келье из медного тазика, пеше добрался до метро. Ржаной сухарик припас на потом, чтобы вознаградить себя за обременение мирскими заботами.

Судских просьбе Пармена не удивился, не раздумывал о причинах. По прежней работе он был наслышан о чернеце, которого выделял сам патриарх.

Пармена проводили на второй этаж коттеджа. Домочадцы уехали проведать сына Судских в Петрограде, и внуков чернец не испугал.

Судских встал навстречу гостю. По глазам монаха он понял, что визит особенный. Пахнуло запахом, который сопровождал Судских все годы в коме. Он не боялся визитера, какой ни мрачный вид был у того. Держался гость с достоинством, несмотря на худосочную фигуру.

«Тогда ему есть что сказать важное», — отметил Судских.

Пармен заговорил первым, и Судских не успел пригласить гостя на веранду. Да и гость не хотел, видно, мирских соблазнов. Стал вкопанным у дверей, так и началась беседа у порога.

— Исполняя волю усопшего владыки, хочу поведать его наказ, — сказал он неторопливо. — Вот знак облеченности моей…

До этих слов Пармен держал руки перед собой в рукавах сутаны. Он вынул левую и выставил перед Судских ладонь.

«Так я и знал, — увидел Судских «веди» с острой верхушкой. — Ключ архангела Михаила. — Мельком он вспомнил, что когда-то Орион до катастрофы имел точно такую форму. — Важный посланец…»

Пармен убрал ладонь в рукав сутаны и продолжил:

— Владыка завещал мне оберегать вас в миру. Всевышний доверил вам меч свой…

Судских хотел возразить, не нравились ему многозначительные высказывания, сродни комплиментарности, отчего он чувствовал неловкость, но взгляд гостя настойчиво просил слушать и верить ему.

— Владыка завещал мне способствовать тем, кто возвеличивает Русь, где бы он ни был.

Судских слушал учтиво и молчал учтиво, как ученик.

— Угодно будет Лебедю спросить что? — закончил Пармен неожиданно для Судских.

— Прежде всего спасибо за визит и заботу, — ответил Судских первое, пришедшее на ум. Теперь выжидал монах.

— Хватит ли нести такую ношу? — передал ему вопрос Судских.

— Что вам подсказывают раздумья? — парировал искренний монах.

Пришлось высказываться:

— Они подсказывают следующее: относясь с должным уважением к Православной церкви, я не могу довериться архаичности ее взглядов. Лучше будет каждому делать свое дело.

Монах не спускал с него вдумчивых глаз.

— Принимая помощь Православной церкви, — продолжал Судских, — я должен буду служить ей, вынося на первое место.

— Вы нашли другое пристанище своей душе? — спросил Пармен, не размыкая рук в сутане.

— Я верую в Бога и ни одной религии не приемлю.

— Я такой же, — неожиданно для Судских вставил монах. — Хотя и нахожусь в лоне Православной церкви. Подобно чернокнижнику Момоту, который преуспел во многих культах, силен безмерно и пришел на помощь ратианам.

— Ия пришел им на помощь, — испытующе смотрел Судских, монах отвечал таким же взглядом.

— Вот и достаточно для начала. Вы и я поняли наказ владыки, — бесцветным голосом подвел итог Пармен.