Чтобы довести дело до конца, по дороге в город я остановился у сыскного участка на Пэрдью-стрит. Сержант Принс пылал такой яростью, что его напарник Яновски даже начал волноваться за него. Ночью умерла Лорел Смит.

Когда я взбирался в свой офис на третьем этаже, у меня дрожали колени. Стенные часы показывали несколько минут одиннадцатого. Я позвонил в телефонную службу и выяснил, что около десяти мне звонил из Сан-Франциско Уилли Мэки. Я перезвонил ему и застал его в конторе на Гири-стрит.

— Лью, ты как раз вовремя. Я только что пытался созвониться с тобой. Этот твой Флайшер снял номер в «Сэндмен-мотеле» около трех ночи. Я приставил к нему наблюдателя и договорился с ночным портье. Он заступил на смену на коммутаторе после полуночи. Флайшер велел разбудить его в половине восьмого и, как только встал, сразу же позвонил в «Боумен-отель» некоему Элберту Блевинсу. Флайшер прибыл в город, и они с Блевинсом вместе позавтракали в кафетерии на Пятой улице. Затем вернулись в гостиницу Блевинса и, по-видимому, находятся и сейчас там, в его номере. Тебе это что-нибудь говорит?

— Фамилия Блевинс да. — Эта фамилия стояла на карточке социального страхования Лорел. — Постарайся выяснить о нем все, что удастся, и встречай меня в сан-францисском аэропорту.

— В котором часу?

Я достал из ящика стола расписание самолетов.

— В час в баре.

Я заказал билет на самолет и поехал в аэропорт. День для полета был превосходный. Когда наш самолет снижался над заливом, Сан-Франциско словно вырос из воды на фоне синей дуги горизонта. А за ним вдоль всего полуострова тянулись на юг крыши небольших домов в маленьких городах.

Я нашел Уилли в баре аэропорта. Он пил коктейль. Он был умным, опытным работником, но во всем подражал стилю расфранченных сан-францисских адвокатов, которые часто пользовались его услугами. Свои деньги Уилли тратил на женщин и одежду и всегда выглядел разряженным, как и на этот раз. Его седые волосы когда-то были черными. А вот зоркие черные глаза за двадцать лет, что я знал его, не утратили зоркости.

— Элберт Блевинс, — сообщил он., — проживает в «Боумен-отеле» уже около года. Это гостиница для пенсионеров, притом одна из лучших.

— Сколько ему лет?

— Наверное, шестьдесят. Точно не знаю. Ты дал мне не слишком много времени, Лью.

— Времени у нас почти нет.

Я объяснил ему почему. Уилли любил деньги, и глаза его заблестели, как антрациты, когда он услышал о богатстве Хэккета.

Уилли хотел заказать себе еще коктейль, а заодно и пообедать, но я повел его к лифту и дальше к автостоянке. Задним ходом он вывел свой «ягуар», и мы помчались к городу. Непрестанное движение голубой воды и растянувшийся до бесконечности низкий илистый берег всколыхнули во мне воспоминания детства, от чего вдруг защемило сердце.

— Какое отношение имеет Элберт Блевинс к похищению Хэккета? — вторгся в мои мысли Уилли.

— Не знаю, но какая-то связь тут, несомненно, есть. Женщина по имени Лорел Смит — она умерла прошлой ночью, ее убили — называла себя также Лорел Блевинс. Пятнадцать лет назад в Родео Сити Флайшер встречался с ней. Примерно в то же время и в тех же местах попал под поезд неопознанный мужчина. По всем данным, это был отец Дэйви Спеннера. Занимался этим делом помощник шерифа Флайшер, который квалифицировал его как несчастный случай.

— А ты считаешь, что это было не так?

— Пока я воздерживаюсь выносить решение. Есть тут еще одна взаимосвязь. Спеннер был жильцом Лорел Смит и ее работником.

— Это он убил ее?

— Не думаю. Но суть в том, что имена и места действия начинают повторяться. — Я рассказал Уилли про ночную сцену на железнодорожном переезде. — Если мы заставим Флайшера и Блевинса разговориться, мы быстро расколдуем это дело. Особенно Флайшера. В течение последнего месяца он вел подслушивание в квартире Лорел в Пасифик Пэлисейдс.

— Значит, ты думаешь, он убил ее?

— Возможно. Или знает, кто убил.

Мы въехали в город, и Уилли сосредоточился на уличном движении. Машину он оставил в подземном гараже на Гири-стрит. Я поднялся с ним в его офис, чтобы выяснить, не звонил ли «хвост» Флайшера. Он звонил. Флайшер ушел от Блевинса из «Боумен-отеля» и во время нашего разговора находился в копировальном ателье «Акме». Он заходил туда еще по дороге в «Боумен-отель».

Я тоже отправился туда. Все копировальное ателье состояло из одного человека, работавшего в узком помещении на Маркет-стрит. Худой человек, кашляя, трудился у копировальной машины. Я сунул ему пять долларов, и он сказал мне, какие копии делал у него Флайшер. Первый раз это была первая страница старой газеты, во второй раз — еще более старое свидетельство о рождении.

— Чье свидетельство о рождении?

— Не знаю. Подождите-ка. Чье-то, кого звали Джаспер. По-моему, это имя, а не фамилия.

Я подождал, но больше ничего не услышал.

— А что было в газете?

— Не читал. Если бы я читал все, что копирую, я бы ослеп.

— Вы сказали, газета была старая. Какого года?

— Я не видел, но бумага уже совсем пожелтела. Мне пришлось обращаться с ней очень осторожно. — Он закашлялся и тут же по привычке закурил сигарету. — Вот все, что я могу сообщить вам, мистер. А что все это значит?

Этот вопрос я прихватил с собой в «Боумен-отель». Он находился в закопченном, из бывшего белого кирпича, здании, четыре ряда окон на фасаде которого глядели на железнодорожный тупик. К некоторым окнам с внешней стороны были приколочены деревянные ящики-холодильники.

Вестибюль был запружен пожилыми мужчинами. Я задал себе вопрос: а куда девались все пожилые женщины?

Один из этих мужчин сказал мне, что номер Элберта Блевинса на третьем этаже в конце коридора. Я поднялся и постучал. Сиплый голос спросил:

— Кто там?

— Моя фамилия Арчер. Мистер Блевинс, я хотел бы поговорить с вами.

— О чем?

— О том же, о чем говорил с вами ваш предыдущий посетитель.

Ключ повернулся в замке. Элберт Блевинс приоткрыл дверь на несколько дюймов. Он был не таким уж старым, но на лице, изрезанном морщинами, застыла печать закоренелого, упрямого неудачника. Светло-голубые глаза сохранили странно безмятежный взгляд человека, которого общество так и не сумело сломить окончательно. Таких мужчин можно встретить в маленьких городках, в пустыне, на дорогах. А теперь они собираются в опустевших центрах больших городов.

— Вы мне заплатите столько же, сколько тот человек?

— Сколько?

— Тот человек дал мне пятьдесят долларов. Спросите его сами, если не верите. — Страшное подозрение вдруг исказило его лицо. — Эй, вы случаем не из благотворительного общества?

— Нет.

— Слава те, господи! А то в кои-то веки перепадут денежки, думаешь, удача! А тебя за это лишат благотворительности. И фьюить — твоя удача.

— Да, нехорошо это.

Своим ответом я угодил ему. Блевинс открыл дверь пошире и рукой пригласил зайти в номер. Размером комната была с десятифутовый куб, и стояли в ней стул, стол и кровать. Единственное окно перечеркивала наискосок железная пожарная лестница.

В номере стоял кисловатый дух времени. Исходил он, насколько я мог судить, от чемодана из искусственной кожи, лежавшего раскрытым на кровати. Кое-что из его содержимого было выложено на стол, как будто Блевинс, рассортировав эти вещи, приготовил их для продажи.

Некоторые вещи можно было разглядеть сразу: рыбацкий нож с широким лезвием, к которому, словно высохшие слезы, пристала рыбья чешуя; свидетельство о браке, истертое в местах сгиба; пачка писем, перевязанная коричневым шнурком от ботинок; несколько ружейных пуль и серебряный доллар в сетчатом мешочке; небольшая шахтерская кирка, две старинных трубки, плохо сохранившаяся кроличья лапка; несколько сложенных пар чистого белья и носки; стеклянный шарик, в котором, если его потрясти, начинался снежный буран в миниатюре; павлинье перо, следящее за вами своим синим глазом, и еще орлиный коготь.