«Да, мой Господь, – сказал я, – но все же страдание – это зло».

«Чему Я учил тебя, Мемнох, когда ты впервые пришел ко Мне, говоря, что разложение – это плохо, смерть – плохо? Разве ты не ощущаешь величия в человеческих страданиях?»

«Нет, – отвечал я. – Я вижу гибель надежды, гибель любви, семьи, потерю душевного равновесия; я вижу невыносимую боль; я вижу человека, согнувшегося под этой ношей, отравленного горечью и ненавистью».

«Ты воспринимаешь недостаточно глубоко, Мемнох. Ты всего лишь ангел. Ты отказываешься понимать природу, и таков твой путь с самого начала.

Я привнесу в природу Свой свет через плоть, и будет это длиться три года. Я научу людей наимудрейшим вещам, которые узнаю и смогу высказать, обретаясь в этом теле, созданном из плоти и крови, и имея мозг; а затем Я умру».

«Умрешь? Как это? Что ты имеешь в виду под смертью? Твоя душа покинет...» – Я в нерешительности замолчал.

Он улыбнулся.

«У Тебя все-таки есть душа, Господи? То есть Ты мой Господь в облике сына человеческого, и свет заполняет каждую частичку Тебя, но Ты... у Тебя ведь нет души, верно? У Тебя нет человеческой души!»

«Мемнох, эти различия не имеют значения. Я Бог Воплощенный. Как может у Меня быть человеческая душа? Важно то, что Я останусь в этом теле, когда его терзают и убивают, и Моя смерть будет доказательством Моей любви к тем, кого Я создал и кому позволил так много страдать. Я разделю их боль и узнаю их боль».

«Пожалуйста, Господи, прости меня, но что-то мне кажется неверным в самой идее».

И снова Ему показалось это забавным. Его темные глаза заискрились сочувствующим молчаливым весельем.

«Неверным? Что неверно, Мемнох, – то, что Я приму форму умирающего бога природы, которого мужчины и женщины воображали себе и о котором мечтали и пели с незапамятных времен, умирающего бога, символизирующего природный цикл, в котором все, что рождается, должно умереть?

Я умру и потом воскресну из мертвых, подобно тому как тот бог воскресает в любом мифе всех народов мира о вечном приходе весны после зимы. Я стану Богом поверженным и Богом восставшим, только теперь это произойдет непосредственно в Иерусалиме, а не во время специального ритуала с человеческими исполнителями. Сам Сын Божий инсценирует эти мифы. Я решил освятить эти легенды Своей настоящей смертью.

Я восстану из гроба. Мое воскресение подтвердит вечный приход весны после зимы. Оно подтвердит то, что все в природе подвержено изменениям.

Мемнох, Меня будут помнить именно благодаря Моей смерти. Смерти! Она будет ужасной. Меня запомнят не из-за Моего воскресения – ибо это нечто такое, чего многие просто никогда не увидят и во что не поверят. Но Моя смерть – да, Моя смерть станет веским подтверждением правоты мифов, и она явится жертвой со стороны Бога во имя познания Его Творения. Это именно то, о чем ты Меня просил».

«Нет, нет, погоди, Господи, здесь что-то не так!»

«Ты всегда забываешься и забываешь, с кем разговариваешь, – мягко произнес Он, а я, глядя на Него, по-прежнему был зачарован этой смесью человеческого и божеского, потрясен Его красотой и божественностью, снова и снова охваченный собственным предчувствием, что все неправильно. – Мемнох, Я только что поведал тебе то, чего не знает никто, кроме Меня, – молвил Он. – Не говори со Мной так, будто Я не прав. Не трать понапрасну мгновения, проведенные с Сыном Божиим! Разве не можешь ты ничему научиться у Меня, облеченного плотью, как учился у людей из плоти и крови? Разве Мне не о чем поведать тебе, возлюбленный мой архангел? Почему ты сидишь здесь и допрашиваешь Меня? Что могло бы означать твое слово “неверно”?»

«Не знаю, Господи, не знаю, как Тебе и ответить. Не могу подобрать слов. Знаю просто, что ничего не получится. Прежде всего кто будет мучить и убивать Тебя?»

«Жители Иерусалима, – ответил Он. – Мне удастся вызвать всеобщее раздражение – и косных иудеев, и бессердечных римлян; каждый будет раздосадован пронзительным посланием чистой любви и тем, что любовь требует от человека. Я выкажу презрение к обычаям других людей, к их ритуалам и законам. И попаду в машину их правосудия.

Я буду осужден за богохульство, когда стану говорить о Своем божественном происхождении, о том, что я Сын Божий, Бог Воплощенный... и за самую Свою миссию Я претерплю такие муки, что этого никогда не забудут; Моя смерть через распятие тоже не будет забыта».

«Распятие? Владыка, видел ли ты людей, умирающих от этого? Ты знаешь, как они страдают? Их пригвождают к деревянному кресту, и они задыхаются, вися в таком положении, слабеют, не в состоянии приподнять вес своего тела на пригвожденных стопах, и в конце концов погибают от удушья – в крови и боли».

«Разумеется, видел. Это обычная форма казни. Отвратительно и вполне в духе людей».

«О нет, нет! – воскликнул я. – Это не должно произойти. Ты же не собираешься завершить свое учение столь явным провалом и жестокой казнью, от которой погибнешь?»

«Это не провал, – сказал он. – Мемнох, Я стану мучеником идеи, которую несу людям! Невинный агнец приносился в жертву доброму Богу еще на заре истории человечества! Люди бессознательно жертвуют Богу самое дорогое, чтобы показать свою любовь. Кому, как не тебе, тайно наблюдавшему за их алтарями, слушавшему их молитвы и склонявшему Меня к тому же, известно это лучше других? У них жертва и любовь связаны воедино».

«Господи, они жертвуют из страха! Это не имеет ничего общего с любовью к Богу, так ведь? А сами их жертвы? Дети, приносимые в жертву Ваалу, и сотни иных отвратительных ритуалов по всему миру. Они делают это из страха! Зачем бы любовь потребовала жертв?»

Я зажал рот ладонями. Я был не в состоянии доказывать дальше. Меня объял ужас. Мне не удавалось вытянуть нить этого ужаса из всего удушающего полотна. Потом я заговорил, рассуждая вслух:

«Это все неправильно, Господи. Уже одно то, что Бог должен так низко пасть, будучи в человеческом обличье, само по себе неслыханно; но то, что людям будет позволено учинить над Богом такое... Но будут ли они знать, что делают, что Ты – Бог? Я думаю, это невозможно... Господи, все это произойдет в смятении и непонимании. И повлечет за собой хаос, Владыка! Мрак!»

«Естественно, – молвил Он. – Кто в здравом уме стал бы распинать Сына Божиего?»

«В таком случае, что же это означает?»

«Мемнох, это означает, что Я предам Себя людям во имя любви тех, кого сотворил. Я воплощен, Мемнох. Я воплощен уже тридцать лет».

«Умереть вот так – это неправильно, Господи. Это гнусное убийство. Отче, это чудовищная кровавая жертва, которую Ты вознамерился принести человеческой расе! И Ты еще говоришь, они запомнят Тебя за это? Запомнят лучше, чем после воскресения из мертвых, когда Божественный свет изойдет из Твоего человеческого тела, заставив Твои страдания сойти на нет?»

«Свет не изойдет из этого тела, – молвил Он. – Это тело умрет. Я познаю смерть. Я сойду в ад и останусь там на три дня с теми, кто умер, а потом вернусь в это тело и воскресну из мертвых. Да, они запомнят именно Мою смерть, ибо как смогу Я воскреснуть, не умерев?»

«Не делай ни того ни другого, – взмолился я. – Правда, умоляю Тебя. Не приноси Себя в жертву. Не окунайся в их самые вопиющие кровавые ритуалы. Господи, Ты когда-нибудь приближался к смраду их жертвенных алтарей? Да, я просил Тебя прислушаться к их молитвам, но никоим образом не подразумевал, что Ты опустишься со своих высот, чтобы вдыхать зловоние крови и плоти мертвых животных или видеть немой страх в их глазах, когда животным перерезают глотку! Ты видел когда-нибудь младенцев, которых бросают на растерзание огненному богу Ваалу?»

«Мемнох, это путь к Богу, избранный самим человеком. По всему свету в мифах поется одна и та же песнь».

«Да, но это потому, что Ты никогда не вмешиваешься, чтобы прервать ее, Ты позволяешь этому совершаться, Ты позволяешь человечеству развиваться, и они в ужасе оглядываются назад на своих животных предков, и они видят, что смертны, и стремятся умилостивить Бога, который обрекает их на все это. Господи, они ищут смысл, но находят в этом одно бессмыслие».