Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и какое-то время молчал.

«Ты меня разочаровываешь, – молвил Он затем тихо и кротко. – Ты ранишь Меня, Мемнох, ты ранишь Мое человеческое сердце». – Он протянул вперед руки и прикоснулся загрубевшими ладонями к моему лицу. То были руки человека, немало поработавшего в этом мире, потрудившегося, как никогда не трудился я во время своего краткого визита на землю.

Я закрыл глаза, я молчал. Но что-то на меня нашло! Откровение, прозрение, неожиданное осознание таящейся во всем этом ошибки, но как мог я аргументировать свою мысль? И мог ли я вообще говорить?

Я снова открыл глаза, не высвобождая своих рук из Его и чувствуя мозоли на Его пальцах. Я глядел в Его изможденное лицо. Как же Он голодал, как страдал в этой пустыне и как трудился все эти тридцать лет! О нет, это было несправедливо!

«Что, мой архангел, что несправедливо?» – вопрошал Он меня с бесконечным терпением и человеческой тревогой.

«Господи, они выбирают эти сопряженные со страданием ритуалы, потому что не могут избежать страдания в материальном мире. Материальный мир необходимо преодолеть! Почему должен кто-то испытывать те же страдания, что и человек? Господи, их души являются в преисподнюю изуродованными, перекрученными от боли, черными, как пепел из горнила потерь, несчастий и насилия, кои им пришлось испытать. Страдание – вот зло в этом мире. Страдание – это смерть и разложение. Это ужасно, Господи. Ты не можешь думать, что подобные страдания для кого-то благо. Эти муки, эта невыразимая способность истекать кровью и познать боль и истребление – они должны быть преодолены в этом мире, если человек хочет приблизиться к Богу!»

Он не ответил мне, а лишь опустил руки.

«Мой ангел, – молвил Он наконец, – ты вызываешь во Мне еще большую симпатию сейчас, когда у Меня в груди бьется человеческое сердце. Как ты наивен! Как далек ты от понимания материального мироздания».

«Но ведь именно я уговорил Тебя сойти вниз! Почему ж я далек? Я – ангел-хранитель! Я вижу то, на что другие ангелы не осмеливаются даже взглянуть из страха, что разрыдаются, и это вызовет у Тебя гнев».

«Мемнох, просто-напросто ты не понимаешь, что такое плоть. Эта концепция чересчур сложна для тебя. Что, по-твоему, сделало твои души в преисподней совершенными? Разве не страдание? Да, они, возможно, являются туда исковерканными и испепеленными, если на земле на их долю достались одни страдания, и некоторые их них могут разочароваться и исчезнуть. Но ведь кто-то из них, даже будучи в преисподней, просветляется и очищается.

Мемнох, жизнь и смерть – это составляющие цикла, а страдания – его побочный продукт. И человеческая способность познать страдания никого не минует! То, что просветленные души, коих ты вывел из преисподней, познали их, то, что они научились принимать красоту мира во всех ее проявлениях, сделало их достойными пройти через небесные врата!»

«Нет, Отче, это неверно! – сказал я. – Ты понял неправильно. О, я понимаю, что произошло».

«Понимаешь? Что ты пытаешься втолковать Мне? То, что Господь Вседержитель, проведя тридцать лет в человеческом обличье, не постиг правды?»

«Именно так! Все это время Ты помнил, что являешься Богом. Ты упоминал моменты, когда Тебе казалось, что Ты сошел с ума или все позабыл, но то были мгновения! Краткие мгновения! И теперь, когда Ты замышляешь собственную смерть, Ты знаешь, ктоТы, и Ты этого не забудешь, верно?»

«Нет, конечно. Мне надлежит быть воплощенным Сыном Божиим, чтобы выполнить Свое пастырство, исполнить Свои чудеса. Суть в этом».

«В таком случае, Господи, Ты не ведаешь, что означает быть во плоти!»

«Как смеешь ты полагать, будто это тебе известно, Мемнох?»

«Когда Ты оставил меня в этом плотском обличье, когда низверг меня к дщерям человеческим, чтобы они исцелили меня и позаботились обо мне, в те ранние времена на этой самой земле, мне не было обещано, что меня возьмут обратно на небеса. Господи, Ты ведешь нечестную игру в этом эксперименте. Ты с самого начала знал, что вернешься назад, что снова станешь Богом!»

«Но кто лучше Меня поймет, что чувствует эта плоть?!» – вопрошал Он.

«Любой смертный, висящий сейчас на кресте на Голгофе за стенами Иерусалима, поймет лучше Тебя!» – отвечал я.

Его глаза расширились при взгляде на меня. Но Он не стал бросать мне вызов. Его молчание тревожило меня. И опять меня поразила мощь выражения Его лица, сияние божества в человеке, что призывало ангела во мне просто замолчать и пасть к Его ногам. Но я не стал это делать!

«Господи, когда я сошел в преисподнюю, – молвил я, – то не знал, вернусь ли когда-нибудь на небеса. Понимаешь? Никто не давал мне обещания, что мне позволят вернуться на небеса, разве не так? Меня учили страдания и мрак, ибо я рисковал тем, что никогда не преодолею их. Разве не видишь?»

Он долго обдумывал мои слова, потом печально покачал головой:

«Мемнох, ну как ты не можешь понять! Когда же человечество ближе всего к Богу, если не в минуты страдания ради любви друг к другу, те минуты, когда один человек умирает во имя жизни другого, когда люди движутся к смерти ради защиты оставшихся позади или защиты той правды о жизни, коей научило их мироздание?»

«Но миру не нужно всего этого, Господи! Нет, нет и нет. Миру не нужны кровь, страдания, войны. Не это учит людей любви! Людей учат теплота и привязанность друг к другу, любовь к детям, любовь в объятиях возлюбленных, способность понимать страдания других людей и желание защитить их, подняться над дикостью, образовав семью ли, клан ли, племя ли, что означает покой и безопасность для всех!»

Надолго воцарилось молчание. А потом Он лукаво рассмеялся.

«Мемнох, ангел мой. То, что ты узнал о жизни, ты узнал на ложе».

Я ответил не сразу. Его комментарий был, разумеется, пропитан презрением и иронией. Потом я заговорил:

«Это правда, Господи. Но страдания людей столь ужасны, несправедливость столь пагубна для их душевного равновесия, что все это может свести на нет усвоенные на ложе уроки, как бы великолепны они ни были!»

«О-о, но когда любовь приходит через страдание, Мемнох, она приобретает силу, которую никогда не придаст ей неискушенность».

«Зачем Ты говоришь так? Я не верю этому! Думаю, Ты не осознаешь всего. Господи, послушай меня. Есть только одна возможность доказать это, как я это понимаю. Одна возможность».

«Если ты хоть на мгновение помышляешь о том, чтобы помешать Моему пастырству и Моей жертве, если полагаешь, что сможешь повернуть вспять поток неудержимых сил, направленных на исполнение этого события, тогда ты более не ангел, а демон!» – молвил Он.

«Я не прошу об этом, – ответил я. – Доведи это дело до конца. Наставляй их, унижай их; пусть Тебя схватят, пытают и казнят на кресте, да – соверши все это. Но соверши как человек!»

«Я и собираюсь».

«Нет, Ты все время будешь помнить, что Ты – Бог. А я говорю: забудь, что Ты Бог! Сокрой Свою божественность во плоти так, как это происходит с Тобой временами. Сокрой ее, Господи, оставив Себе лишь веру в небеса, как если бы она пришла к Тебе через всеохватное и неопровержимое откровение.

И сокрой в этой пустыне правду о том, что Ты Бог. Тогда Ты выстрадаешь все, как выстрадал бы человек. И Ты познаешь саму суть этого страдания. Ты увидишь то, что видят люди, когда рвется и раздирается плоть, когда течет кровь – Твоя собственная. Это отвратительно!»

«Мемнох, люди каждый день гибнут на Голгофе. Важно то, что Сын Божий сознательно умирает на Голгофе в человеческом облике».

«Нет, нет! – вскричал я. – Это катастрофа».

Он вдруг показался мне таким опечаленным, что я подумал, Он сейчас зарыдает из жалости ко мне. Его губы запеклись и потрескались от жары, руки были такими тонкими, что просвечивали вены. У Него был вид самого обыкновенного человека, изнуренного годами тяжелого труда.

«Посмотри на Себя, – сказал я, – голодного, испытывающего жажду, страждущего, изможденного, потерявшегося во мраке жизни, среди недобрых стихийных проявлений природы и мечтающего о триумфе после прощания с этим телом! Какого рода урок может преподнести такое страдание? И кого Ты оставишь с чувством вины за Твою гибель? Что станет со всеми теми простыми смертными, что отвергли Тебя? Нет, пожалуйста, выслушай меня, Отче. Если Ты не откажешься от своей божественности, не делай этого. Измени Свои намерения. Не умирай. И самое главное, не дай Себя убить! Не свисай с дерева подобно лесному божеству из греческих мифов. Пойдем со мной в Иерусалим, и Ты познаешь и женщин, и вино, и песни, и пляски, и рождение младенцев, и всю радость, которую может вместить и выразить человеческое сердце!