Таким образом, первоначальное смутное и даже противоречивое представление о семи мудрецах со временем оказалось забыто. Они превратились просто в добрых духов. Их без усилий получаемое покровительство распространялось на всю «страну Шумера и Аккада». Только они в VI веке связывали, казалось бы, не имеющие отношения друг к другу вещи: выкинутые зародыши, царя и Вавилон — новый Эриду. В их образах соединялись цивилизаторские усилия и царская власть. Они принадлежали к самой глубокой, допотопной древности, были двигателями и творцами новой цивилизации. В общем, многочисленные легенды о них довольно солидно обосновывали и возврат к древности, и обращение к чудовищам. В конечном счете достаточно было прибегнуть к их помощи, чтобы беды «нового времени» утихли. Ведь этот унифицирующий миф учил тому, что надо в случае чего обращаться к ученикам Адапы и его наследников — к мастерам заклинаний. Именно они разносили образ семи мудрецов за стенами своих храмов — разносили, чтобы укрепить свое влияние и поднять свой престиж. Им это вполне удалось, причем без особого труда. Их искусство решало все проблемы; во всяком случае, нашедшие с его помощью утешение вавилоняне были в том убеждены. Оно позволяло уходить от неприятной действительности, избегать препятствий как отдельным лицам, так и всему обществу. И никто не спорил с тем, что для них это возможно. Но и это учение, в общем, отрицало вероятность прогрессивного развития, и в целом перед жителями Вавилонии во времена Навуходоносора стояла (хотя и не столь остро) та же проблема невозможности движения вперед, что и перед всей империей. Мог возникнуть и такой ход рассуждений: положение в настоящем недурно, но не следует ли поискать новых решений на длительную перспективу? Кончилось тем, что Набонид выработал такую «положительную» идеологию для всего «Благодатного полумесяца». Она должна была пойти на пользу и Междуречью, и остальной империи — так он думал.

Навуходоносор умер в октябре 562 года (последняя табличка от его имени датирована 8 октября) «от болезни», как пишет Берос, не уточняя диагноза[49]. После его 43-летнего царствования начался период политической нестабильности. Сын Навуходоносора Амель-Мардук («Человек Мардука») оставался на престоле до августа 560 года; его зять, муж дочери Навуходоносора Нериглиссар[50] («Нергал, храни царя») царствовал с августа 560 по апрель 556 года; после его смерти сын его и внук Навуходоносора Лабаши-Мардук («Да не постыжусь я, Мардук») оставался у власти всего два месяца, с мая по июнь 556 года. С его убийством пресеклась династия Набопаласара. У нас есть свидетельство современника об этих событиях — повествование Набонида; но оно изначально было очень лаконично, а сейчас, к сожалению, еще и повреждено. Этот текст был выбит на стеле, стоявшей в одном из храмов Вавилона. Тем самым гарантируется его достоверность хотя бы в общих чертах (перед лицом богов говорить неправду не имело смысла). Во всяком случае, потомки не ставили ее под сомнение.

По-видимому, Набонид был ярым врагом Амель-Мардука, но причина такой конфронтации нам точно неизвестна: фрагмент надписи, содержавший ее объяснение, не сохранился. Царское окружение, очевидно, было с ним согласно. Сановники были до того недовольны сыном Навуходоносора, что решились умертвить его. Между тем политическое убийство было чуждо вавилонской традиции (в отличие от прежней, ассирийской). Согласно одному гораздо более позднему, но хорошо осведомленному источнику, новый царь правил «не почитая законов» и «бесстыдно». Сегодня нам трудно вложить в эти формулы какое-либо конкретное содержание. После смерти Навуходоносора мать Набонида не осталась при дворе Амель-Мардука. Отъехала она добровольно или была изгнана новым царем, она не сообщает. Но возможно, что эта опала коснулась и Набонида, отчего он затаил обиду.

Нериглиссар, вне всякого сомнения, был в числе тех, кто решил убить его шурина Амель-Мардука; да и сам заговор, так же несомненно, был задуман ради того, чтобы привести его к власти. Новый владыка принадлежал к тем кругам при дворе, в которых личное богатство шло рука об руку с официальными должностями и скреплялось семейными связями. Нергал, в честь которого он был назван, был богом войны, популярным на востоке Вавилонии. Надо ли видеть в этом указание на профессию его отца (возможно, военного) или на место рождения Нериглиссара? Благодаря браку с дочерью Навуходоносора он вошел в царскую семью, был богатейшим землевладельцем и притом служил тестю — являлся его помощником во время Иудейской войны 587 года.

В Вавилонии он имел старые и тесные связи с храмами. У него были деловые отношения с «Домом правды» в Барсиппе (дочь Нериглиссара вышла замуж за храмового эконома), и ему же было поручено провести перестройку сиппарского «Блистательного дома».

Таким образом, 13 августа 560 года к власти пришел многоопытный человек. Внутри страны Нериглиссар вернул себе контроль над храмами, заменил тех клириков, что были враждебны его власти, умножил число своих сторонников и укрепил связи с ними. За четыре года царствования он восстановил несколько священных зданий, вел ремонт ступенчатой башни в Сиппаре, а кроме того — старого дворца и одного из каналов в Вавилоне. Нериглиссар всегда принадлежал к сторонникам архаизации.

Из его деяний вне империи мы знаем только о победоносной войне с царем Киликии, который вторгся в Сирию, но был разбит и оттеснен в свою страну. Морская операция вавилонян позволила им разорить побережье Киликии на всем протяжении, взяв в плен шесть тысяч человек. Но, одержав победу, царь вернулся в Вавилон: он явно не имел намерения расширять империю на северо-восток; границы, очерченные Навуходоносором, были для него непреложны.

Смерть Нериглиссара была несчастьем для страны: уже через два месяца власть нового царя, Лабаши-Мардука, стало невозможно терпеть. Набонид выносит ему приговор парой строк: «Когда прервались дни его (Нериглиссара. — Д. А.) и пошел он путем судеб, Лабаши-Мардук, юный сын его, не знавший приличий, сел на царский престол против воли богов». Прежде всего текст проясняет причину кончины Нериглиссара; обе формулы однозначно указывали вавилонскому читателю на «естественную» смерть. Это событие было в порядке вещей — вот что хотел сказать составитель. Совсем не так случилось с его сыном и наследником — он погиб насильственной смертью. Его убийцы, как и участники заговора против Амель-Мардука, видимо, были придворными; речь и в этом случае явно идет не о народном восстании. Мнение, принятое позже, в III веке, утверждало, будто молодой царь был «во всем дурен». Что же имел в виду Набонид — современник событий? Все знали, что Лабаши-Мардук ко времени своего восшествия на престол был еще ребенком, и нечестно было бы ставить ему это в вину. В конце концов, можно было установить регентство до его совершеннолетия. Личных видов у заговорщиков наверняка не было — никто из них не воспользовался вакантностыо престола. Действовать им пришлось по одной, но важнейшей причине: новый государь был неугоден богам. Этому напрашивается лишь одно объяснение: Лабаиги-Мардук с детства страдал психическим расстройством. Вавилонские врачи были вполне способны поставить подобный диагноз, а царское окружение, скорее всего, посчитало опасным оставлять такого царя на троне. По крайней мере, именно такую гипотезу подсказывают источники.

Как бы то ни было, в конце июня 556 года период шатания власти завершился.

Царство вручили Набониду («Набу возвеличен») — к его собственному изумлению; тот принял титул, но всегда утверждал, что не искал его. Это публичное заявление он повторял вновь и вновь до самого конца своего правления. В тот момент он был «простым подданным, никого <за собой> не имевшим, не помышлявшим о царстве». У нас нет причин не верить ему. В рассказе о его вступлении на престол, помещенном на вавилонской стеле, не хватает всего двух строк; но именно они, вероятно, были ключевыми, дававшими представление о причинах переворота. Но это всего лишь гипотеза, без этих строк суть кризиса власти остается для нас непонятной. После лакуны текст сообщает, что «великие в Вавилонии» признали Набонида царем и новым государем, и комментирует это так: «Повелением Мардука поднят я до владычества над страной; я получил желанное, и нет мне соперника; я надежный поверенный Навуходоносора и Нериглиссара, царей, бывших прежде меня. Войска их мне были вверены; я делал, что они помышляли, и они остались довольны». (Эта декларация относится к началу царствования и отражает тогдашние умонастроения нового царя; затем он изменил мнение о том, кому был обязан нежданным величием.) Такая программа объясняет также выбор заговорщиков и их дальнейшие намерения: их кандидат должен был продолжать политику двух своих великих предшественников. Мать нового царя без обиняков говорит об этом (или ей приписываются эти слова) в автобиографии: когда не стало названных царей, «дети их, все люди их и великие, чье добро и богатство умножилось», совсем о них забыли и не пеклись о принесении поминальных жертв. Была ли то просто нечестивая неблагодарность, как дает понять старая аристократка? Видимо, на отношение к памяти правителей повлияло и недовольство их публичной деятельностью. Сторонники Набонида были убеждены, что при нем такого не будет, поскольку знали его давным-давно.