Формальных договоров с царями своей империи вавилоняне не заключали. Однако поведение как Навуходоносора, так и его врагов показывает, что, по сути, они признавали правила международных обязательств. Это теоретическое и практическое представление было хорошо знакомо всем в «Благодатном полумесяце», у всех проникло в сознание. Никто никогда не оспаривал его оснований и применения; чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть книги Иеремии или Иезекииля. Взаимоотношения скреплялись клятвой. Она-то и была, так сказать, юридическим краеугольным камнем империи.
Обычно вавилоняне не считали «клятву» божеством: мы не знаем никаких ее изображений, она не имела культа. Тем не менее это было «существо», обладавшее неодолимой мощью. «Клятва — черта неприступная!» — взывает к ней один молитвенник; ведь она подвергала нарушившего ее немедленной, ужасной и неотвратимой каре — болезни или смерти. Клятва, как говорят тексты, прилеплялась к виновному, овладевала им, зажимала в кулак. При этом не имело значения, письменная она была или устная; в простом обиходе ее скрепляли плевком. Ни Навуходоносор, ни четверо его преемников не записывали своих договоров и клятв, обеспечивавших их соблюдение. Предположить, что эти документы были писаны на коже или папирусе, а потому не выдержали испытания временем, мы не можем: хотя на «Западе», у Средиземного моря других писчих материалов почти не знали, вавилоняне для сохранения столь важных актов не обошлись бы без глиняных табличек. Таким образом, клятва всегда была устной процедурой. Тем самым разрывалась ассирийская традиция прежних веков, следуя которой монархи требовали излагать навязанные ими обязательства письменно. Но вавилоняне, подобно поверженным ими ассирийцам, относились к клятве как к простому и эффективному обязывающему средству; тем самым они торжественно связывали со своей властью иноземных царей, становившихся их подданными.
Чьим именем клялись, кого призывали в свидетели нерушимости обещания? Иными словами, кто должен был в случае чего наказать клятвопреступника? Трудно дать однозначный ответ. При Навуходоносоре вавилоняне не выработали на сей счет ясных представлений. Путаница порождала вполне реальные теологические затруднения. Только Набонид лет через десять после Навуходоносора попытался дать оригинальное и универсальное решение. При двух клятвах иудейских царей — сперва Иехонии, потом Седекии — вавилонские божества, видимо, вообще не призывались: их замещал сам Навуходоносор, который с вавилонской стороны исполнял ту же роль, что для иудеев их бог Яхве; к сожалению, тексты говорят об этом неясно. Такова же должна была быть процедура и в других входивших в империю царствах, хотя имеющиеся источники и не упоминают об этом: можно предположить, что Навуходоносор стоял там в одном ряду с местными божествами.
Какие же обязательства обеспечивались подобными процедурами? Тексты не сообщают нам о них — они не записывались. Но угадать их нетрудно, и были они весьма просты. Иосиф Флавий излагает их так: хранить страну для царя вавилонского. Хотя он писал много времени спустя после рассматриваемых нами событий, такая формула кажется весьма правдоподобной. Она объясняет отношение Навуходоносора к царям Леванта и его поведение с ними. Тем самым он налагал на них обязанность платить ежегодную дань; он получал ее именно от них, а не от местных народов. Навуходоносор постоянно указывает на это в своих надписях.
Дань следовало направлять в Вавилон, а точнее — в царский дворец. Кроме этого факта, мы о ней не знаем ничего — ни размеров, ни того, кто занимался их назначением. Тексты дают лишь расплывчатые определения дани: «знатная» или «великолепная». Прежде всего выплата дани являлась экономическим обязательством, но в той же мере и политическим символом. Таким образом покупался мир. Это был единственный способ, которым цари демонстрировали лояльность к своему повелителю в Вавилоне, иных доказательств от них и не ждали. С другой стороны, публично порвать с Навуходоносором имперские цари тоже могли только путем задержки выплаты дани. Иехония Иудейский не посылал ее три года, и лишь тогда Вавилон спохватился.
Такой отказ был тяжелейшей провинностью, ибо, судя по надписям, вавилоняне не добивались никаких других публичных изъявлений покорности. От имперских царей они не требовали ни визитов в метрополию, ни письменных деклараций, регулярно подтверждавших их преданность вавилонской власти. На четвертый год своего правления Седекия отправился к Навуходоносору — но то была его собственная инициатива. Держали ли вавилоняне из предосторожности иноземных принцев заложниками при своем дворе? В прежние века ассирийцы, чтобы получить гарантии покорности правителей, систематически прибегали к этой мере. Навуходоносор, видимо, не следовал их примеру. Нам не кажется правдоподобным, что, уводя Иехонию в вавилонское изгнание, но сохраняя за ним титул «царя Иудейского», он желал держать в тревоге Седекию. Или, быть может, он оставлял за собой возможность вернуть его или кого-то из его детей на иерусалимский трон? Но эта гипотеза не подтверждается фактами.
Прежде, при ассирийском владычестве, страны империи принуждались поставлять в ассирийскую армию свои воинские отряды. Иеремия, а позднее Иосиф Флавий говорят, что вместе с вавилонянами сражались сирийские войска. Что это было — особая, чрезвычайная повинность или, наоборот, слишком обыкновенная, чтобы вавилонские тексты соизволили упомянуть о ней? В любом случае никаких сведений на сей счет нет. Навуходоносор об этом умалчивает.
Кроме того, ассирийцы применяли массовые переселения народов всего «Благодатного полумесяца»: путем перемешивания их они желали предотвратить возможные восстания. Но их собственной страны это не касалось: люди, поневоле прибывшие из других мест, расселялись только по окраинам империи. Навуходоносор использовал тот же метод, чтобы сломить сопротивление иудеев; но его политика имела в основе социально-экономическую цель — восстановить численность населения Вавилонии. Поэтому территории и имущество, оставленные по его приказу иудеями, не были переданы другим народам, тогда же, в свою очередь, переселенным из других областей.
Так что обязательства были крайне просты, но тем вернее следовало их соблюдать. Поэтому последствия нарушения кляты были ужасны, но только для самих клятвопреступников. Вавилоняне строго следили за тем, чтобы не пострадали невинные люди, далекие от власти. Мятежные же цари и те, кого их политический и общественный статус делал соучастниками (например, в Иерусалиме это были храмовые служители и военные), предавались смерти. Политика, проводимая Навуходоносором в Афеке и ставшая известной благодаря письму некоего соседнего царька к фараону, весьма показательна. Это левантийское поселение (его местонахождение ныне неизвестно) отложилось от Вавилона; во время наступления после битвы при Кархемише вавилонский владыка обошелся с ним энергично, но аккуратно. Наказания имели различные степени тяжести. Так называемый «начальник» (прежде, очевидно, покорявшийся Вавилону) имел в городе верховную власть и, вне всякого сомнения, был зачинщиком мятежа; стало быть, он нес за всё полную ответственность и был предан смертной казни. Его помощник («писец») был всего лишь отрешен от должности: хотя его и признали виновным, но скорее поневоле.
Если победители подвергали наказанию также безымянную, не определенную по составу и численности группу простых людей, это значило, что бунтовала вся страна. Но вавилоняне не позволяли себе избивать всех — они и в самом деле были достаточно сдержанны. Повинившиеся могли надеяться на царскую милость; но те, кто упорствовал в неповиновении, карались смертью. Именно так в 597 году Иехония, его семья и двор, отправившись к царю Вавилона и признав свое поражение, получили от Навуходоносора прощение. Тому, кто сдавался, «вменялась душа его вместо добычи», по выражению Иеремии.
В 587 году, овладев Иерусалимом, вавилоняне целый месяц проводили карательные меры. Нет сомнений, что они подвергли намеченные к сожжению здания и предназначенные для отправки в Вавилон богатства тщательному обследованию. Наивно было бы думать, что город был отдан на слепое разграбление и поджоги. Всё делалось методично и упорядоченно. Археологические раскопки не выявили следов резни, но точно показали масштаб разрушений, причиненных огнем. Совершенно очевидно, что это был весьма простой, однако действенный и грубый метод расправы. Но и за ним стояли религиозные представления. Дело в том, что для вавилонян огонь имел двойственную природу и его олицетворяли два бога. Первый — огонь очага; он исполнял службу «эконома богов», готовил их пищу. Второй — огонь разрушительный, огонь пожаров, выжигавших тростники Южной Вавилонии. В этой его ипостаси огонь часто считали враждебным человеку — но не всегда; ему давались также эпитеты «победителя» или «сокрушителя» злодеев. Именно его прославил Набопаласар в качестве своего союзника при уничтожении Ассирии. Его сын также «почитал силу могучего бога-огня», как он провозгласил в одной из надписей. Так что города сжигались не только для устрашения враждебных племен; это был также нравственный акт, очищавший мир от зла. Поэтому понятно, отчего были сожжены светские здания. Но почему огню предали и храм Яхве? Ясно, что Навуходоносор таким образом не давал впредь своим подданным возможности поклоняться их божеству и тем самым лишал их его покровительства. Но меры вавилонского царя к этому не сводились, а были направлены и против самого иерусалимского бога. Пример таких действий показал веком ранее ассирийский монарх Сеннахериб[21]. Именно так он пытался сломить сопротивление Вавилона своей власти; в 689 году он разграбил Вавилон, разрушил «Дом под высокой кровлей»[22] (храм Мардука) и его ступенчатую башню; статую, то есть самого бога, он отправил к себе в Ассирию и водворил его на жительство в этой стране (увезти статую значило взять в плен воплощенного в ней бога). Много позже Набонид описал эту ситуацию в таких словах: «Прогневался [ассирийский царь] на Вавилон беспощадно, злобно; он решил разорить храмы его и срыть их даже вместе с основаниями; он осквернил обряды; он взял руку Мардука, но, взяв, увел в Ашшур. Со страной он обошелся, будто ярость богов была на ней. Владыка Мардук не умирил его гнева; двадцать один год пребывал он в Ашшу-ре». В Иерусалиме Навуходоносор поступил точно так же. Но тут он столкнулся с неожиданной трудностью: царь мог увезти лишь священные предметы из храма, но статую Яхве взять в плен не мог, потому что ее не существовало — иудеи запрещали какие бы то ни было изображения своего бога. Таким образом, Навуходоносор не мог пленить его видимым способом, но взамен уничтожил его жилище. Результат был тот же: Яхве не мог больше обитать в своем святилище — оно стало непригодным для жизни; справлять там обряды также стало невозможно, так что бог Иерусалима был наказан наряду со своими почитателями — иудеями.
