Ассирийцы никогда не забывали беспрестанно собирать сведения о своей империи и окружавших ее странах. Вавилоняне, кажется, были гораздо беспечнее. Была ли у них хотя бы курьерская служба для бесперебойной связи между столицей и главными городами империи? Сегодня ничто не позволяет нам утверждать это. О передаче донесений известен лишь один факт: некий вавилонский чиновник прискакал к царю Набониду на лошади из Сирии, чтобы доложить о серьезных беспорядках. Возможно, то был исключительный случай — или, напротив, самый заурядный. В VII веке информаторы посылали в ассирийские конторы донесения на глиняных табличках. Эта практика существовала на всём Ближнем Востоке в течение всего II тысячелетия. Отказалась ли от нее Вавилонская империя? Быть может, теперь гонцы передавали свои сообщения устно? Надо сказать, этот новый способ с начала I тысячелетия получил распространение на средиземноморском побережье; возможно, и вавилоняне переняли его, но утверждать это мы не можем. Доклады, писанные на глине, нам неизвестны, но это ничего не значит, потому что их могли писать на арамейском языке на коже или папирусе, отчего они и не сохранились.
Впрочем, один факт бесспорен: вавилоняне были прекрасно осведомлены о том, что происходило в империи. Иначе, например, невозможно понять отношение вавилонской администрации к пророку Иеремии. Она знала, как он вел себя во время смуты. После убийства Гедалии простой люд хотел, спасаясь от вавилонских репрессий, укрыться в Египте. Но страхи их были напрасны. «Не бойтесь», — успокаивал жителей пророк; он был уверен, что Навуходоносору всё известно и царь не будет наказывать невиновных, непричастных к делу[20].
Вавилонские власти не просто старались оставить в неприкосновенности повседневную жизнь обывателей — они даже и не думали вмешиваться в нее. Им не было дела ни до местного языка, ни до религии, ни до нравов. Попечение об управлении частями империи было целиком возложено на местное начальство — царей или губернаторов. Вавилоняне не требовали в знак покорности признания главного божества своей страны; у них и в мыслях не было силой вводить вне Вавилонии чуждые жителям обряды. Между тем в предыдущие столетия ассирийцы энергично и упорно проводили именно такую политику.
На примерах Гузаны в верховьях Хабура и Дур-Катлимму ниже по его течению хорошо видно, как вела себя вавилонская власть с народами империи. Других сведений о Сирии у нас нет, потому что все прочие архивы пропали; но и эти, смеем думать, показательны. Эти два поселения стояли почти на границе Вавилонии, но оставались верны своим обычаям. Политические перемены не изменили в жизни их обитателей почти ничего. Поэтому можно судить, насколько стабильны были гораздо более удаленные от столицы области.
Жители обоих городков принадлежали к арамейской культуре, но население Дур-Катлимму было более пестрым по составу — там жили также арабы и евреи. Притом во всей долине Хабура очень сильно ощущалось ассирийское влияние. При новой власти в Гузане просто перестали писать по-ассирийски на глиняных табличках; писцы знали вавилонский язык, но не пользовались им, повсеместно употреблялся исключительно арамейский. В Дур-Катлимму через десять с лишним лет после гибели Ассирии нотариусы по-прежнему составляли свои акты согласно ассирийскому праву на языке бывших, навек сгинувших хозяев, как делали уже больше двухсот лет. Даже глава местной администрации, отныне подчинившейся Вавилону, носил тот же титул, какой ему некогда дала рухнувшая империя. Договоры по-прежнему составлялись «под высокой рукой Ассирии», тогда как ее храмы были сожжены и жрецы разогнаны еще отцом Навуходоносора. Но боги Вавилона по протоколу упоминались только после ассирийских.
Впрочем, Иеремия советовал побежденным иудеям: «Приклоните выю свою под ярмо царя Вавилонского». Что же — подданных империи считали за рабочий скот? На самом деле пророк вовсе не призывал подчиниться тяжкому и унизительному рабству. Речь шла лишь о том, чтобы разделить судьбу всего азиатского Ближнего Востока. Писцы Навуходоносора обычно говорили «тянуть тягло». Слово «тягло» применялось достаточно редко; его избрали, конечно, отчасти из литературного щегольства, но также и затем, чтобы избежать выражений «ярмо» или «иго», оскорбительно напоминавших об ассирийском господстве прежних веков. Формула эта понималась в образном смысле, а образ этот был вполне понятен жителям Вавилонии: когда статуи богов покидали свои храмы, их либо сплавляли на судах, либо торжественно провозили на колесницах, запряженных лошадьми. Навуходоносор хвалился, что «склонил главы народов, чтобы тянуть тягло Мардука» и для этого бог «вложил ему бразды в руки». Однако он ничуть не собирался публично оскорбить эти народы — напротив, это был знак почести. Сам государь не гнушался встать в один ряд со своими подданными и служить им примером. Бог Мардук и ему «велел тянуть тягло [свое]», и «царь Вавилона» благоговейно молился в ответ: «Да возмогу потянуть <его>!» Ведь он считал, что такое неоспоримое смирение взамен обеспечит ему помощь и покровительство божества в превратностях жизни. Иеремия, со своей стороны, видел здесь просто политическую выгоду: иудеи смогут спокойно жить на своей земле. Вавилоняне разделяли воззрения своего государя; народная мудрость гласила: «Тянущему ярмо богов хлеба и в недород достанет».
Жители Нижнего Двуречья никогда не были ксенофобами — по крайней мере по отношению к тем, кто вел такой же, как они, оседлый образ жизни, будь то земледельцы или пастухи, горожане или сельские жители. В сущности, у них и не было никакого «этнографического» интереса к соседям. Всё невавилонское не вызывало в них любопытства. Поэтому хотя они и отделяли себя от других племен империи, но никакого презрения к ним со стороны вавилонян не заметно. В этом смысле показателен разговор вавилонского чиновника с Иеремией после взятия Иерусалима: победитель абсолютно учтив с выходцем из побежденной мятежной страны, разговаривает с ним как хороший знакомый; пророку предлагается на выбор поехать в Вавилон, помогать новому правителю Иудеи или отправиться куда ему будет угодно; при этом он получил подарки и снедь. Так обычно вавилоняне и вели себя. Например, при освящении восстановленного храма Навуходоносор изъясняет свою политику в отношении империи следующим образом: «Неустанно заботился я о пространных народах для блага их <…>; я научил их прямому пути и добрым нравам. С помощью духа моего, светозарной хранительницы моей, построил я над ними крышу от ветра, кровлю от бури». Царь, конечно, выражает чувство превосходства и снисходительности ко всему, что исходит не из Вавилона; но его намерения благородны. Навуходоносор декларировал желание быть не только покровителем, но и воспитателем подданных империи. Но надо признать, на деле эти добрые намерения никак не проявились.
Впрочем, действительно ли о слиянии Вавилонии со всей империей никто никогда не помышлял? Кое-какие невнятные знаки, похоже, делают допустимым обратное толкование. В III тысячелетии шумеры называли всех людей «черноголовыми»: они наивно думали, что у всех должны быть волосы того же цвета, как у них; в следующем тысячелетии вавилоняне — их преемники — переняли это выражение. Затем оно исчезло из хождения, но в I тысячелетии снова вошло в моду; так что нет ничего удивительного, что оно встречается в надписях Навуходоносора. Но употребляется оно там совершенно особым образом: «Будь господином черноголовых» — это постоянное обращение к богу при строительстве или реконструкции храма. Но «быть господином», «господствовать» — формулы, применявшиеся только к вавилонянам. Соединившись с древним шумерским выражением, они тем самым распространялись на весь «Благодатный полумесяц». Иными словами, иноземные «племена», возможно, должны были ассимилироваться с народами Междуречья. Тогда всякий житель азиатского Ближнего Востока, подчинявшегося Навуходоносору, стал бы равен вавилонянам, все составные части империи получили бы равный юридический статус и их политическое положение оказалось бы окончательно унифицировано. Кажется, из этого плана ничего не вышло. На деле разделение «Благодатного полумесяца» на две составляющие, восточную и западную, никогда всерьез не подвергалось сомнению. Может быть, у Навуходоносора была мысль упразднить его, но он не пытался осуществить унификацию на деле, а вероятнее всего, оставил эту задачу потомкам. Ведь именно за «потомство», а не за самого себя возносил он молитву; он откладывал эти меры на будущее, когда его самого уже точно не будет на свете.
