— Надеюсь, нет надобности объяснять, где твой дом? — спросил, целуя шею.

Она слабо покачала головой.

— И уходить ты не собираешься? Или собираешься? Выбирай. Только твой выбор. Я неволить не стану.

— Не собираюсь, — прошептала она. Звук терялся, утопая в его пиджаке, куда она шептала.

— Не слышу, — притворился Стефан.

— Не собираюсь, — повысила тон она.

— Тогда – поцелуй. — Подставил щёку.

Марина робко улыбнулась и развернула его лицо к себе, припадая губами к его губам. Такие родные, хотя она знала-то его всего ничего. Такие сладкие, словно она никогда до этого и не знала сладости. Проникнув языком глубже, она зарылась руками в его волосы и полностью отдалась в его власть. Стефан не сжимал её в своих руках, не сминал грубо губы, он просто так же нежно целовал её в ответ. Она оторвалась от его губ и спустилась к шеё, покрывая её жадными поцелуями. Ей хотелось целовать его целую вечность. Он был достоин миллиона поцелуев, нет, миллиарда. Он просто был достоин лучшего. Она не была этим самым лучшим, но она постарается стать для него самой-самой. Пальцы не могли справиться с мелкими пуговицами на рубашке, поэтому она просто их рванула.

— Малышка, успокойся. Честное слово, ты меня пугаешь, — он был удивлен её страстностью, но и польщен ею одновременно.

— Нет, я тебя не пугаю, я тебя хочу. — Поцелуи посыпались на его грудь. Марина спиной уткнулась в руль, в машине было сложно резвиться на полную катушку. — Дурацкий руль. — Она перегнулась через него и уперлась головой в лобовое стекло. — Придется без прелюдии. Давай же, задери платье и возьми меня.

— Надо почаще ссориться. Ты на эмоциях просто великолепна. Совсем не тихая, скромная девочка, — говорил он, расстегивая брюки. Чертовски неудобно заниматься этим в машине! — Я куплю лимузин, чтобы мы могли спокойно заниматься в нем сексом.

— Ты, что, собрался постоянно трахаться в машине?

— Как же мне нравятся подобные словечки от тебя. Скажи ещё что-нибудь. — Ширинка и ремень были расстегнуты, а его член покоился у него в руке.

— Чего ты ждешь? Давай быстрей, тут же люди ходят, — торопила его Марина, беспокойно оглядываясь вокруг.

— Нет, сначала скажи.

— Да засади в меня свой х*й уже! Возьми и просто вы*би! Доволен? Этого хватит? — вспылила она. Трусики уже промокли насквозь, ещё чуть-чуть, и зальют его сидение, а он играет с ней в слова.

Стефан рассмеялся и, подняв её платье, вошел в неё, притягивая к себе. Марина откинулась на него, оказавшись лицом на уровне его шеи. Он начал медленные, неторопливые движения, постепенно ускоряясь. Она выгнулась, обвивая его шею руками, и начала сильней насаживаться на его член. Снаружи раздались чьи-то голоса, и Марина остановилась.

— Не обращай на них внимания. Продолжай, — прошипел Стефан, находясь в двух шагах от оргазма, точнее — в двух движениях её мокрой киски.

Она продолжила двигаться на нём, хотя приближающиеся голоса её пугали. Вдруг их увидят... И их увидели. Рядом появились мужчина, женщина и ребенок. Они проходили в нескольких сантиметрах от машины. Она как раз поднималась, когда они остановились около их джипа, и ребёнок ткнул пальцем прямо в них. Родители повернули голову в их сторону и, увидев, что там творилось, поспешно отвели ребенка от машины, бросив осуждающие взгляды на Стефана и Марину.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — Марина слезла с него, перебираясь на пассажирское сидение.

Стефан разочарованно застонал. Плевать он хотел на всяких людей. Член стоял колом, влажный от её смазки, и просто горел огнем.

— Вернись, — потребовал он, беря член в руку, заменяя её мышцы.

— Нет. Поехали домой. Трахаться на парковке было не лучшей идеей. — Она вся покраснела и сидела, нервно одергивая платье вниз.

— А как же «Чего ты ждешь? Вы*би меня!»? Вернись и закончи то, что начала. — Рука двигалась без остановки, но этого было мало.

— Нет! Поехали домой.

— Я не могу убрать руку, иначе сойду с ума, — пожаловался Стефан, не отрывая от её лица взгляда, а руки — от члена.

— Твою... Ладно, я помогу. — Она заменила его руку своей.

— А не проще...

— Не проще. Заводи машину и поехали, — теперь терпение теряла Марина.

Стефан завел двигатель, и они отъехали от ресторана. Её руки сильно сжимали член, стараясь довести до разрядки быстрее. Он на секунду закрыл глаза в блаженстве.

— Что ты делаешь?! Открой глаза, мы можем разбиться!

— Если мы разобьемся, то виновата будешь только ты.

Марина открыла рот, чтобы ответить, но потом закрыла, решая не поддаваться на его провокации. Он улыбнулся и уставился на дорогу, в очередной раз удивляясь этой малышке. Мечта любого нормального мужчины! А какая хватка...

* * *

Стефан ушёл за рисунками, а Марина удобно расположилась на кровати, поджав под себя ноги. Внизу живота до сих пор приятно тянуло, вызывая в голове воспоминания об их сексе. Как они только дотерпели до дома... Он набросился на неё сразу, как только за ними захлопнулась входная дверь. Штукатурка была близка к тому, чтобы осыпаться, а обои — чтобы сваливаться со стен. Она мечтательно улыбнулась. Лучший...

— И чего мы так сладко улыбаемся? — Стефан появился с листами. — Я тоже хочу. — Поцеловал её, вбирая в себя эту солнечную улыбку.

— Вспоминая события минувшего часа. Это было...

— Прекрасно?

— Ужасно! — Он прищурился на её слова. — Прекрасно. Ужасно прекрасно, — рассмеялась и обняла его. — Давай, показывай свои творения.

Он разложил перед ней альбомные листы и затаил дыхание. Эти рисунки, пусть они и были детскими, значили для него так много. Так много боли было запечатлено на них. Боль была в каждом мазке, в каждом штрихе, во всех оттенках.

— Красота! — пропела Маринка. — Только почему всё так мрачно? — Взяла один рисунок и повертела его. — Это что тут изображено? Очень готичный рисунок. Всё в черно-бело-серых тонах, да ещё эти черные птицы, разлетающиеся во все стороны. А кто этот мальчик, стоящий посередине мглы?

— Это собирательный образ, — соврал Стефан. Он не хотел говорить, что на рисунке был изображен он и его душа. — Этот малыш сирота, а птицы все его мечты и надежда, а чернота его душа. Думаю, выбор цветов и предметов очевиден.

— Сколько тебе было лет, когда ты это нарисовал?

— Лет тринадцать.

— Не может быть. Офигеть... Это ты в тринадцать лет задумывался о таких вещах? — Она была удивлена и растрогана одновременно.

Задумывался... Он жил в этом. В тринадцать лет как раз произошел коренной перелом в его жизни. Тогда он перестал быть сиротой. Рисунок был сделан за несколько дней до усыновления. Некий знак прощания с прошлой жизнью.

— Да, я был смышлёным ребенком, — невесело усмехнулся он.

— Не грусти. Всем помочь нельзя, увы. Я сама знаю, как плохо в детдоме.

— Откуда? У тебя же есть родители.

— У меня есть только отец. Зара была в детдоме, с её слов знаю, как там ужасно, — печально сказала Марина. — Ой, ой, ой... прости, я не должна была этого говорить! Это не моя тайна. Боже мой... пожалуйста, забудь об этом, ладно?

Она выглядела такой раскаивающейся, что он просто не мог не пообещать ей забыть об этом.

— Хорошо. Получается, что у Зары нет родителей? И больной матери тоже? Вообще нет матери?

— Да. Только не говори об этом никому, умоляю!

— Я же сказал, хорошо. Никому не скажу. А твоя мама где? Почему не спасла от отца? — ушёл от темы Зары и Макса, чтобы опять не поругаться с Мариной.

— Мама умерла, когда мне было семь лет... — Её взгляд зацепился за черные тучи на одном из рисунков, и эта туча поглотила все воспоминания о матери, которую она знала лишь по фотографиям.

Стефан чертыхнулся про себя. Сколько ещё всякого дерьма скрывалось в их шкафах? Он заключил Марину в объятия и чмокнул в лоб.

— Прости, я не знал.

— Нет, нет, всё хорошо. Не бери в голову, — отстраненно сказала она.