Я предлагаю тебе сделку! — Старший сын все удалялся. — Это касается твоей жены, черт возьми, так что советую тебе выслушать мои условия!

Дэниел остановился и обернулся.

— Я хочу, чтобы ты уехал из города, И не приближайся к моей супруге. Она больна. Я не допущу… — Артемис сжал кулаки и упер их в стол. Дэниел молчал, поэтому он продолжил: — Я готов переписать закладные документы на дом на имя твоей жены, так что фактически она станет его владелицей. От тебя же требуется одно: убраться из города и больше не возвращаться сюда.

— А «Хановер индастриз»? — быстро спросил Дэниел.

— Это мое. Отныне я волен делать с фабрикой что мне угодно. Если твоей женушке не хочется, чтобы она закрылась, пусть разведется с тобой и выйдет замуж за моего сына, как это и было запланировано раньше. Тогда судьба фабрики будет в руках Питера.

Допускаю, что эти условия кажутся тебе вполне разумными, но это потому, что у тебя нет сердца. Логика твоих рассуждений недоступна моему пониманию, но я подумаю над твоим предложением. Что же касается Питера, то боюсь, теперь тебе будет несколько труднее управлять им. А с тобой мы еще сочтемся.

С этими словами Дэниел уверенным шагом вышел из кабинета.

Когда он ушел, из-за потайной боковой двери в стене показался высокий человек, смотревшийся довольно нелепо в костюме, какие носят на Диком Западе. Он задумчиво поскреб заросший двухдневной щетиной подбородок.

Ну? Ты слышал? — буркнул Маллони.

Человек кивнул. Он снял с себя широкополую ковбойскую шляпу и принялся внимательно изучать в ней дырку от пули.

Теперь ты понял, почему я хочу убрать его из города? Ты говорил, что сам за ним гоняешься. Что ж, тебе представился прекрасный шанс наконец встретиться с мерзавцем.

Человек вновь надел шляпу, надвинув ее на самые глаза, и заложил большие пальцы рук за пояс.

Я рисовал его себе немного другим. Все эти писаки обычно похожи на жалких креветок и начинают пищать, стоит только посмотреть на них. Этот не запищит.

Маллони поморщился:

Черт возьми, я думал, ты настоящий ковбой! Неужели испугался юнца, у которого еще молоко на губах не обсохло?

Человек пожал плечами и качнулся на каблуках своих сапог.

Я никого не боюсь, ни его, ни тебя. Но я хочу сказать, что этот парень мне понравился. Он не даст себя в обиду. Я-то думал, что он окажется мышью, которая боится каждого шороха. А теперь даже не знаю, стоит ли знакомиться с ним ближе…

Маллони буркнул:

— Уходи, Мартин. Нынче ты уже не тот, что был раньше. Черт возьми, вообще не понимаю, зачем я с тобой связался.

— Затем, что я хотел подстрелить пацана, и тебя это устраивало, — хмыкнув, сказал ковбой и, повернувшись на каблуках, вышел.

Дэниел сидел на крыльце дома и наблюдал за тем, как Джорджина играет с двумя младшими Харрисонами. Дженис удалось подыскать меблированные комнаты, и на следующий день они планировали съехать, несмотря на жаркие протесты со стороны хозяйки дома. Джорджина боялась заглядывать в завтра, чувствуя, что без них большой особняк опустеет.

«Но он опустеет и без Джорджины, — мрачно подумал Дэниел, увидев, как жена бросила мяч Бетси и засмеялась, когда та его поймала. — Ей на роду написано быть богатой. У нее доброе сердце, которое будет разбито, если ее лишат возможности помогать ближним. Она создана для материнства, хотя, наверно, еще и не осознает этого».

От игры в мяч перешли к «пятнашкам». Джорджина погналась за вертлявым Дугласом, совсем еще мальчиком…

Он не был нищим и вполне способен был купить Джорджине скромный дом и прокормить будущих детей. Он знал, что для этого придется трудиться в поте лица, и был готов к этому. Но вместе с тем понимал, что в Катлервилле поселиться не удастся. Артемис не даст. Дэниел сознавал, что хотя и может изрядно потрепать нервы своему отцу, остановить его не в силах. Будь он один, то еще, пожалуй, стал бы воевать. Но жена и дети — совсем другое дело. Придется им уехать, если они хотят жить нормально.

Но здесь Джорджина родилась и выросла, здесь был ее дом, родители и друзья. Дэниел как никто осознавал значимость корней для человека и чувствовал, что не имеет права лишить их Джорджины. Пусть даже ее отец, в сущности, недалеко ушел от его отца. Дэниел не хотел рушить тот мир, который был для его мисс Ягодки родным. Он привык жить один и ездить по стране, не имея собственного дома, но Джорджина не привыкла. Он не может так поступить с ней.

Если бы речь шла о большом чувстве, если бы она вышла за него замуж по любви и наперекор всему, то Дэниел, возможно, еще задумался бы. Знай он, что Джорджина его любит, он горы бы свернул, совершил бы для нее невозможное. Одновременно требуя того же и от нее самой. Но без этого… У него язык не повернется предложить ей покинуть родительский дом.

Дилемма перед ним стояла, что и говорить, прескверная. Остаться здесь и ради жены уничтожить собственную семью или заставить Джорджину покинуть своих родных. Впрочем, был и третий вариант: уехать одному.

Проснувшийся в нем эгоист призывал выбирать из первых двух решений, даже не рассматривая последнее. Джорджина наполнила его жизнь светом, какого не бывало прежде, и он не хотел ее терять. Ему вспомнилось, что они делали накануне в ванне, когда он овладел ею, а она только пораженно смотрела на него. Это было непередаваемо эротично. Издав глухой стон, он покачал головой, пытаясь отогнать воспоминания. Мыслить трезво, видя перед глазами ее полную грудь, одетую лишь мыльной пеной, было невозможно.

Нет сомнения в том, что в постели им обоим очень хорошо. Но долго ли продлится это очарование, если он увезет Джорджину из дома, оторвет от семьи и друзей и заставит жить в совершенно незнакомом, чужом для нее месте? По опыту он знал, что в постели женщина отдается не только телом, но и сердцем. И если жизнь их не будет наполнена счастьем, он перестанет получать удовлетворение и на супружеском ложе. И когда исчезнет это, их уже ничто не будет связывать друг с другом.

И он сделал выбор не в пользу себя, а в пользу нее. Дэниел смертельно устал от своего рыцарского образа, но понимал, что другого выхода не существует. И несмотря на то что его приводила в бешенство сама мысль о том, что придется уступить старику, он решил принять предложение отца и его условия. Ради Джорджины.

Оставалось лишь вписать свое имя в бумажку, лежавшую у него в кармане куртки, и исчезнуть. Только и всего.

Но сделать это оказалось непросто. Поднявшись с крыльца и отправившись на поиски карандаша, Дэниел продолжал слышать доносившийся с лужайки перед домом веселый смех жены. Еще вчера он надеялся, что этот смех будет с ним до конца жизни. Мечтал о том, какой она станет, когда будет носить под сердцем их дитя. Рассчитывал съездить с ней на юг и познакомить ее со своими друзьями. Сердце его сладко замирало при мысли о том, что Джорджина Мередит Хановер — его подруга и жена до гробовой доски. Но пусть уж лучше мечты так и останутся мечтами, чем будут разрушены жестокой реальностью совместной жизни без любви.

Медленно и устало поднявшись по лестнице, он почувствовал исходивший из спальни аромат ландыша, который так возбуждал его накануне ночью. Его домом стал пустой склад, воняющий смазкой, а Джорджина всецело принадлежала к другому миру, миру роскоши и красоты, созданному ее отцом. Интересно, какой дом был бы у них, если бы они все-таки не расстались?

Но теперь этот вопрос приобрел чисто риторическое значение. Сев за письменный стол Джорджины, он вынул из кармана бумагу, вписал туда свое имя и вложил ее в конверт с тем, чтобы передать отцу. Затем перечитал новую закладную на дом, желая удостовериться в том, что нет никакого обмана и он действительно будет принадлежать Джорджине. Покончив с этим, он задумчиво уставился на лежавший на столе чистый блокнот и письменные принадлежности.

«Сочинительство — мое ремесло, — подумал он. — Так неужели же я не смогу написать ей прощального письма, прочитав которое она все поймет?»