Там были и такие слова:

«…Революционная организация будет выдвигать на место истребляемых групп все более и более совершенные, крепкие формы. Общее количество недовольных в стране между тем увеличивается; доверие к правительству в народе должно все более падать, мысль о революции, о ее возможности и неизбежности – все прочнее будет развиваться в России. Страшный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революционное потрясение всей России завершит этот процесс разрушения старого порядка».

К этому заявлению относились очень серьезно. Доходило уже до абсурда. Вот что докладывал Директор Департамента полиции

В. К. Плеве министру императорского двора И. И. Воронцову-Дашкову, письмо № 2499, 4 мая 1881 года:

«По сведениям Краковской полиции, между 9-м и 15-м сего мая предполагается покушение на жизнь Государя Императора, посредством отравленных сигар».

Такой бред обсуждали на полном серьезе. Как видим, террористы произвели сильное впечатление.

Достаточно сказать, что коронация Александра III откладывалась два года! Потому что террористов откровенно боялись. Директор Департамента полиции В. К. Плеве через арестованных народовольцев зондировал почву: на каких условиях Исполнительный комитет согласился бы не возобновлять террор на время коронации? Подобное мы увидим и в другие времена, и в других странах. Миф об организации был сильнее, чем она сама. В конце концов все рухнуло. Благодаря тайным операциям…

Вокруг терроризма всегда ведется множество разных игр. Причем порой не очень понятно, кто и за кого играет. И здесь «Народная воля» служит прекрасным примером. Благо история этой организации очень хорошо известна, в ней нет «белых пятен». А было в этой истории всякое…

Самым эффективным средством борьбы с террористами являлось (да и является) внедрение в их среду агентов спецслужб. Однако в 70-х годах XIX века получалось это не очень хорошо. Точнее, агентов-то было много, но действовали они, в основном, на периферии движения. Причина была в низком профессионализме работников тогдашних спецслужб. У них был сильно развит хватательный рефлекс. Выявили какого-то террориста – вяжи его! Речь не шла о каких-то оперативных играх – оставить террориста на свободе, установить за ним наблюдение, дабы выявить подельщиков, связи и так далее… Подобные методы практически не применяли.

Дело тут не в умственных способностях жандармов. Просто они прекрасно знали свои возможности. Ведь вот оставишь на свободе террориста – а вдруг он скроется и кого-нибудь убьет? Кто будет отвечать? И основания к этому имелись. Тогда ведь даже не существовало централизованного банка данных по террористам. Он появится лишь в 90-х годах. Дактилоскопия[14] еще не вошла в широкий обиход, а качество фотографий было такое, что человека на снимке узнать было еще сложнее, чем по сегодняшнему фото-роботу. И если жандармы, занятые на оперативной работе, имели некоторый опыт борьбы с террористами, то их начальники сделали карьеру до возникновения этого явления. Они просто не понимали новых реалий…

Так что долгое время жандармы «били по хвостам». Но со временем спецслужбы стали приобретать кое-какие навыки. Все-таки совсем глупых в жандармские офицеры не брали. Первую выдающуюся комбинацию они провернули с уже арестованным террористом.

Итак, уже знакомый нам Георгий Гольденберг, убийца генерал-губернатора князя Кропоткина. Он, безусловно, был смелым человеком. Но… Георгий являлся тем, о ком говорят «на миру и смерть красна». Он очень любил себя в качестве такого вот беззаветного героя и откровенно наслаждался восхищением околореволюционой молодежи. Ощущал себя эдакой звездой революционного подполья. Нельзя сказать, что Гольденберг выбалтывал какие-то секреты, но он любил в беседах с «салагами» напускать на себя значительность – и всем было понятно: перед ними ну о-очень крутой человек. Поэтому многие народовольцы смотрели на него косо. Не тот человек для подпольной борьбы. Но людей-то у них было мало, так что выбирать не приходилось. Это 20 лет спустя Азеф будет выбирать нужных людей из множества добровольцев. В 70-е годы XIX века желающих идти в террор было немного. Так что с особенностями характера Гольденберга мирились.

И все бы хорошо, но 14 ноября 1880 года Георгий был задержан на станции Елисаветград (сейчас – Кировоград, Украина) с чемоданом динамита. Его этапировали в Петербург и посадили в Петропавловскую крепость. И вот тут-то Гольденберг почувствовал себя плохо. Он оказался один, без привычной ему моральной «подпитки». Это заметили жандармы. К тому времени кое-кто из них уже кое-чему научился. С Гольденбергом повели игру. Ему стали внушать, что среди высших чиновников тоже есть сторонники изменения существующего строя. Так что, дескать, мы с вами делаем одно дело. Вы выскажете на суде свои взгляды – и всем будет хорошо. Ну, а пока расскажите-ка нам о вашей организации… Дело раскручивалось на самом высшем уровне. Так, Гольдеберга навещал в камере сам граф Лори-Мелихов. В курсе был и Александр II.

Гольденберг «повелся». Он сдал всех, кого знал. Подчеркиваю – не из трусости, не из желания облегчить себе участь. В общем-то, говоря современным языком, жандармы Георгия откровенно «развели». Другое дело, что не каждый поверит своему непримиримому врагу (а террористы именно так относились к представителям властей). Одно дело, когда таким образом уговаривают какого-нибудь мальчика, случайно оказавшегося в рядах экстремистов, а другое – матерого боевика. Человек должен быть внутренне готов поверить.

Гольденберг писал:

«…Я решился на самое страшное и ужасное дело: я решился употребить такое средство, которое заставляет кровь биться в жилах, а иногда и горячую слезу выступить на глазах. Я решился подавить в себе всякое чувство озлобления, вражды (к чему призываю всех своих товарищей) и привязанности и совершить новый подвиг самоотвержения для блага той же молодежи, того же общества и той же дорогой нам всей России. Я решился раскрыть свою организацию и все мне известное и таким образом предупредить все то ужасное будущее, которое нам предстоит в виду целого ряда смертных казней и вообще репрессивных мер.

Решившись дать полные и обстоятельные показания по всем делам, в которых я обвиняюсь, я руковожусь не личными видами и не стремлюсь путем сознания достигнуть смягчения собственной участи. Я всегда был далек от личных интересов, находясь вне тюремных стен, и теперь я далек от эгоистических побуждений…»

Впрочем, тут сыграло роль и тщеславие террориста. Ему ведь предлагали публично выступить на суде и сказать все, что он хочет.

Благодаря показаниям Гольденберга были арестованы очень многие террористы. В конце концов, Григорий осознал, что сделал что-то не то, и покончил жизнь самоубийством. Но он был уже и не нужен. Все, что он знал, он рассказал. Другое дело, что не всех сумели арестовать. Тут уж никто не виноват.

Но и террористы тоже были не лыком шиты. Они провернули блестящую операцию, которая вызывает восхищение. Они сумели внедрить своего человека аж в III Отделение. Это весьма редкий случай. В истории терроризма работники спецслужб нередко начинали сотрудничать с экстремистами – из-за денег, став жертвой шантажа, порой даже из убеждений. Но внедрить «с нуля»… Это бывало нечасто.

Идея внедрить своего человека в органы правопорядка появилась чуть ли не с самого создания «Народной воли». Но дело это было непростое. Речь не шла о жандармских офицерах – туда был жестский отбор.