Однако один из пистолетов, раздолбайски оставленный на нарах, следовало пригреть себе под бок, мало ли как события повернутся.

Ох, и расслабились же они! Непозволительно расслабились. Все трое. Совсем бдительность утратили за те пятеро суток полусонного путешествия, в которые самым чрезвычайным происшествием была попытка одного пьянчужки забраться в их вагон, чтоб на халяву доехать до своей деревни. Того пьянчужку и сталкивать не пришлось – достаточно оказалось не протянуть ему сверху руки, чтобы он остался где был.

И вот на тебе, здрасьте! За такое раздолбайство в нормальной армии сходу влепили бы десять суток «губы» как минимум. А в военное время корячился бы расстрел. Что, без вопросов, справедливо.

Ну, надо выпрямлять ситуацию.

– Тогда давайте перекурим сообща, раз поднялись в гости. По душам потрендим за добрым табачком. Угощу вас «Парламентом», ща, схожу возьму, – Карташ поднялся, стараясь делать все как можно непринужденнее, естественнее, шагнул в направлении нар…

– Сидеть! – пригвоздил Алексея к месту окрик, а в руках у Ловкого невесть откуда, как туз из рукава шулера, появился ствол. – Не суетись, дядя. Мы сами поглядим, где треба.

«“ТТ”, – определил Карташ марку огнестрельной машинки. – В ближнем бою штука серьезная. Да и хлопцы, похоже, не лопухи из полугорода-полудеревни. Похоже, все выворачивается самым скверным из возможных образом…»

И Карташ понял, как смогли выйти на их след. Допустили они одну ошибку. Там, в лесу, неделю назад. Ошибку, которую теперь уж никак не исправишь. Не подумали об элементарных вещах. Он, Карташ, должен был подумать, по его части такие догадки. По его части продумывать на несколько ходов вперед. А в их случае продумать требовалось всего-то на два хода. И того, блин, не сделали…

Впрочем, это сейчас задним умом вольно рассуждать. Тогда, на мертвом прииске, после боя, который по всем выкладкам и раскладам должен был закончиться не в их пользу, после всей этой кровавой бани рассуждать здраво, логически безупречно, просчитывая ходы наперед, было, мягко говоря, непросто…

Реконструкция прошлого. 3 августа 200* г., 17:08.

Тогда, всего каких-то пять дней назад, выдался хороший, если не сказать отменный таежный день. Мягко пригревало спокойное солнце, даже не пригревало, а скорее гладило теплой лапой по голове. Тишина вокруг стояла такая, что впору было стащить кепку с головы, утереть пот со лба усталой рукой, упасть в траву, лежать и слушать стрекотание кузнечиков, уверовав, что есть она – благодать божья, и на самом деле существуют они – абстрактные гуманистические ценности. Однако предаваться этим восторгам, этой три-та-та-та космогонии мешали по крайней мере три коренные причины: трупы, платина и вертолет.

А вообще-то надо сказать спасибо матери-природе, которая старается как может, чтобы облегчить житье-бытье непутевых своих сыновей по имени человеки. Вот могла бы она упрятать свои бесценные сокровища так, что семь потов изведешь, пока добудешь их из глубин. Но ведь нет, природа идет навстречу и щедрой рукой бросает почти что под ноги, выводит на поверхность самые ценные из своих потаенных богатств – берите, пользуйтесь, сволочи. Ну да, приходится потрудиться, чтобы отыскать эти россыпи, но так что же, еще прикажете на дом доставлять и чтоб непременно с бантиком на упаковке? Зато отыскав, что остается-то? Да, считай, только нагнуться и подобрать.

Одним из таких подарков матери-природы ее неблагодарным сыновьям стало открытое месторождение платины в сибирской таежной глуши. Местечко называлось Шаманкина марь[2]. От посторонних глаз оно было запрятано надежно, хотя, казалось бы, что может быть надежней глухой тайги, и без того не избалованной посторонними глазами, – однако же и в ее пределах есть свои «затерянные миры», динозавры с птеродактилями, в которых, может, и не водятся, зато отыщется нечто другое, вполне способное удивить. Например, окруженный топкими болотами полуостров, который с большой таежной землей связан лишь узкой перемычкой шириной километра в полтора. Поди наткнись на такой случайно. Ну, даже если и наткнулся, обошел, то что дальше прикажете с этим чудом делать? Отрезанный ломоть обыкновеннейшей тайги, что с него взять? Однако это только с первого и неопытного взгляда взять тут нечего.

Любой геолог средней учености с легкостью растолкует, какие тектонические сдвиги привели к выходу жилы на поверхность, куда что опускалось, куда что поднималось и какие пласты относительно каких смещались. Но, наверное, куда как интереснее другое – как разведали месторождение платины, когда это произошло, какой герой отличился. А вот эта тайна вряд ли поддастся с первого нажима. Увы, есть все основания подозревать, что иных уж нет, других подавно, что концы зачищены надежно, а если вдруг кому-то втемяшится охота пройти по следу к истокам этой платиновой истории, то он очень скоро уткнется или в тупик, или в холодный автоматный ствол. Так что, возможно, любопытным и непоседливым придется ограничиться гаданием, стояла ли за этим какая-нибудь романтическая история или нет. Может, и стояла.

Может быть, некий пытливый студент копался в архивах, листал истлевшую бумагу сто с лишним летней давности, прикрывая ладонью зевоту, вникал в переписку одного из многих «политических» ссыльнопоселенцев, отбывавших ссылку в здешних краях, со своим петербургским приятелем. И студенческий взгляд нечаянно зацепился за строки вроде: «Не правда ли презанятная одиссея приключилась со мной, любезнейший Платон Тимофеевич! Вот-с какой карамболь вышел из невиннейшего желания развеять скуку прогулкой с ружьишком за плечом. А образец тугоплавкой руды, что я нашел средь тех болот и из которой понаделал бекасиную дробь, к сему письму прилагаю. Ты ж у нас как-никак Горный заканчивал, может, и разыщешь в этом свой интерес…» И пытливый студент не ограничился чтением писем, он заказал в картографическом отделе атласы местности и сшивки карт-двухверсток, сопоставил описание из письма с топографическими символами на картах, пришел к неким выводам, потом с кем-то поделился своими догадками… И – па-ашла раскручиваться история.

А может быть, по истечении срока давности в спецхране рассекретили очередную порцию документов, некогда причисленных к государственным тайнам. И среди бумаг оказались записки сгинувшей экспедиции: в выгоревших на солнце, шнурованных тетрадях беглые наброски карандашом, явно сделанные на коленях, на пеньке, во время привалов. Однажды, много лет назад, их прочитали невнимательно и забросили на пыльную полку спецархива. И вот теперь настала пора вдумчиво перечесть тетради. Однако тот, кто взял на себя труд вчитаться и осмыслить, почему-то отправился делиться своими соображениями не к государственным людям, а к частным лицам.

Или все гораздо проще: некий охотник годков так несколько назад наткнулся на занятную породу, набил образцами заплечный мешок, отвез в город и показал знающим людям: уж не серебро ли это? Заблуждаться в этом случае не позор – самородная железистая платина и впрямь очень похожа на самородное серебро, что в свое время ввело в заблуждение даже прожженных конкистадоров, которые мало в чем так хорошо разбирались, как в золоте и серебре. Впрочем, благодаря их ошибке платину узнали в Европе. А что до охотника, то отвез он образцы знающим людям, те тоже кому-то их показали или просто проболтались – и вновь па-ашла раскручиваться история.

В общем, кто знает, как оно было на самом деле, однако достоверный факт заключается в том, что открытие месторождения Шаманкина марь не стало достоянием широких масс. А стало оно достоянием вполне конкретных людей, которые не желали делиться открытием ни с государством, ни с другими, не менее конкретными людьми. Ни с кем, короче говоря, не хотели они делиться. А хотели эти люди на всем сэкономить и очень много заработать.