С той поры он не пропускал ни одного шоу с ее участием и после выступления неизменно приглашал ее выпить. Был с ней очень внимателен, расспрашивал о прошлом, явно ожидая услышать самые мрачные признания. Единственный клочок правды, которым Роксана поделилась с ним, касался ее отца и его пристрастия к алкоголю.

– Да что ты?! – удивился он. – Значит, у наших стариков была общая проблема. Мой папаша умер от цирроза печени.

Роксана невольно сморщилась. Ее не интересовали грустные истории из жизни этого человека. Чужие печальные истории ей не нужны. Она предпочитала придумывать собственные истории, главное достоинство которых состояло в том, что они не имели ничего общего с действительностью.

Она постарается поскорее отделаться от этого зануды, скажет ему без околичностей, чтобы проваливал. Конечно, это его обидит, но так будет лучше – и для него, и для его семьи. Может, он снова станет верным мужем, хотя вряд ли. Когда мужчина утомляется от тоскливых будней и начинает шататься по стриптиз-клубам в надежде на романтическое приключение, путь домой ему заказан. Вернуться его может заставить только какая-нибудь сокрушительная катастрофа.

Юнус был единственным ребенком в семье Топрак, который родился в Англии. По-английски он говорил свободно, по-турецки много хуже, курдского не знал вообще. Его каштановые волосы вились на концах, редкие веснушки на щеках и оттопыренные уши придавали ему мальчишеское обаяние. Голова у него была великовата, не вполне пропорциональна росту. Это оттого, что он слишком много думает, утверждала его мать. В зависимости от настроения и одежды, которую он носил, глаза Юнуса обладали способностью изменять свой оттенок. Иногда они напоминали цветом темно-зеленый лесной мох, иногда – листву мирта. Свое имя он получил в честь пророка Ионы, который имел склонность к дальним странствиям. Как известно, этот пророк, узнав, что Господь возложил на него обязанность возвестить людям истину, которую они не желали слышать, пустился в бега, рассчитывая увильнуть от своей великой миссии. В конце концов его проглотил кит, и в чреве чудовища Иона провел три дня и три ночи, одинокий и полный раскаяния.

Семилетний Юнус обожал слушать эту историю, лицо его светилось, когда он воображал утробу громадной рыбины – темную, бездонную, влажную. Была еще одна причина, по которой суровое испытание, выпавшее на долю пророка, возбуждало его жгучее любопытство: подобно своему тезке Юнус предпочитал спасаться от всех проблем бегством. Он убегал, если ему не нравилось в школе, убегал, если ему не нравилось дома. Стоило ему слегка заскучать, он вскакивал на ноги, готовый к очередному побегу. Несмотря на все усилия Пимби удержать сына дома, бо́льшую часть времени он проводил на улице и так хорошо изучил все закоулки и тупики Хакни, что мог показывать дорогу водителям такси.

Пимби часто повторяла, что все ее дети совершенно не похожи друг на друга, и это обстоятельство ставило ее в тупик. Юнус и в самом деле не походил ни на кого из членов своей семьи. Он был законченным интровертом, устремленным внутрь себя, и предпочитал любому обществу одиночество. Философ, мечтатель. Отшельник, живущий в невидимой пещере, способный видеть чудесное в самых обычных вещах и находить красоту повсюду. В то время как Искендер и Эсма постоянно кому-то завидовали, кем-то возмущались и с кем-то выясняли отношения, Юнус жил со всеми в ладу и принадлежал лишь себе одному. Все прочие Топраки по разным причинам ощущали себя в Лондоне чужаками. Один лишь Юнус чувствовал себя вполне комфортно. Спрятавшись в свой внутренний мир, он хотел только одного: чтобы его не вытащили наружу. Он вполне мог бы счастливо провести жизнь в чреве кита.

Пимби считала, он получился таким, потому что слишком рано покинул материнскую утробу и не получил достаточно материнского молока. Юнус единственный из ее детей родился раньше срока и отказывался от груди так упорно, что его пришлось выкармливать искусственно.

– И видите, что получилось? Он словно стенкой от всех нас отгорожен, – жаловалась она.

В то время как Искендер мечтал завоевать власть над миром, а Эсма стремилась мир изменить, Юнус хотел совсем другого: понять этот мир. Этим все его амбиции исчерпывались.

Ранней осенью 1977 года именно Юнус первым заметил, что с матерью творится что-то неладное. Она стала задумчивой и отрешенной, а несколько раз даже забыла выдать ему карманные деньги. К тому же мать перестала следить за его питанием и больше не уговаривала его есть побольше, что, по мнению Юнуса, было чрезвычайно тревожным признаком. Раньше Пимби считала своим первейшим долгом накормить сына до отвала. Даже в день Страшного суда она сделала бы все от нее зависящее, чтобы он вознесся на небеса с полным желудком.

О себе Юнус ничуть не волновался – он всегда больше заботился о других. К тому же он нашел способ добывать больше карманных денег, чем когда-либо давала ему Пимби.

В нескольких улицах к северо-западу от его школы, на Мулинс-роуд, стоял некий дом. Просторный особняк Викторианской эпохи с крутой крышей, закругленным портиком и стрельчатыми арочными окнами, ныне покинутый всеми, кроме привидений, – так, по крайней мере, считали местные жители. Юнус обнаружил его во время одного из своих бесконечных странствий и выяснил, что, помимо привидений, здесь обитает молодежь. Панки, анархисты, нигилисты, пацифисты – в общем, неформалы всякого рода, социальные изгои и самые причудливые извращенцы. Разношерстный и пестрый сброд – впрочем, не слишком пестрый, ибо красный и черный цвета явно преобладали над прочими. Никто из семьи Топрак не знал, каким образом Юнус свел знакомство с этой компанией. Так или иначе, маленький задумчивый мальчуган пришелся там ко двору. Его посылали с поручениями, когда все прочие были не в состоянии выйти на улицу или просто ленились сделать это. Хлеб, сыр, ветчина, молоко, шоколад, сигареты, папиросная бумага для самокруток… Вскоре Юнус уже знал, где все это можно купить как можно дешевле…

Иногда его просили доставить маленькие аккуратные пакетики, которыми снабжал молодежь некий азиат с суровым лицом, живший в десяти минутах езды на велосипеде от особняка на Мулинс-роуд. Этого поручения Юнус побаивался, хотя азиат всегда давал ему щедрые чаевые и не задавал никаких вопросов. В доме азиата все пропиталось отвратительным запахом – запахом разложения и болезни. Правда, такой же запах, иногда даже хуже, стоял в заброшенном особняке. Но все же там сквозь густую всепроникающую вонь пробивались ароматы цветов, пряностей, травы и листьев – ароматы жизни.

Деревянная лестница, ведущая на верхние этажи особняка, так расшаталась и прогнила, что каждый раз, когда кто-то поднимался или спускался по ней, казалось, она вот-вот рухнет. Межкомнатные двери на первом и втором этажах захватчики разобрали, устроив себе просторные спальни: даже ванны они использовали как кровати. Третий этаж они называли агорой. Здесь обитатели особняка, подобно древним грекам, собиравшимся на площади в центре города, устраивали дискуссии, дебаты и подчас решали спорные вопросы путем голосования.

В агору сволокли почти всю сохранившуюся в доме мебель: антикварные лампы, кресла, стулья, среди которых не нашлось бы и двух парных, диваны, во многих местах прожженные сигаретами. На полу лежал пунцовый восточный ковер. Никто не знал, как он здесь очутился. Местами потертый, он все еще был в приличном состоянии и, несомненно, являлся самым ценным предметом обстановки. Повсюду громоздились пирамиды книг, кипы журналов и фанатских буклетов, батареи немытых кофейных кружек и стаканов из-под вина, на полу валялись пачки с недоеденным печеньем и зачерствевшими бисквитами, губные гармошки. Здесь же валялся сломанный кассетный магнитофон, который никто не собирался чинить. Все здесь принадлежало всем и одновременно не принадлежало никому.

Численность обитателей дома никогда не бывала постоянной. Это Юнус понял во время своего второго визита, встретив множество новых лиц и не найдя тех, с кем он познакомился в прошлый раз.