В миндалине — что ждёт в миндалине? Ничто. Ничто ждёт в миндалине. И ждёт там, и ждёт. В ничто — кто ждёт там? Царь. Там царь ждёт, царь. И ждёт там, и ждёт. Прядь у еврея не поседеет. И твой глаз — куда ждёт твой глаз? Твой глаз у миндалины ждёт. Твой глаз, он ждёт у ничто. Ждёт у царя. И ждёт так, и ждёт. Прядь людей не поседеет. Пустая миндалина царски синеет. Прильнув щекой к Никому — к тебе, жизнь. К тебе, обретённая обрубком руки. Вы, пальцы. Далеко, в пути, на перекрёстках, нечасто, отдых на освобождённых фалангах, на пылевой подушке Однажды. Одеревеневший сердечный запас: едва тлеющий любви, лампады служитель. Малое пламя половинчатой лжи пока ещё есть в той или этой скоротавшей в бессоннице ночь пóре, к которой вы прикасаетесь. Наверху звон ключей, в дереве дыханья над вами: последнее слово, на вас поглядевшее, теперь должно остаться и быть наедине. . . . . . . . . . . . . Прильнув щекою к тебе, обрубком руки обретённая жизнь. Двудомный {12}, ты вечен, ты не- обживаем. Потому мы строим и строим. И потому оно продолжает стоять, это жалкое ложе, — под ливнем оно стоит. Иди, любимая. То, что мы ляжем здесь, станет перегородкой —: Ему тогда достанет себя самого, вдвойне. Позволь ему, он станет цел из половины и сноважды половины. Мы, мы постель в ливне, да придёт он и насухо нас переложит. . . . . . . . . . . . . Он не придёт и насухо нас не переложит. Серый, без- глазый, ты, каменный взгляд, с тобой к нам вышла земля в человеческом образе на дорогах тёмно- и белопустынных, вечером, перед тобой, расщелина неба. Отвергнутое, свезённое погрузилось за сердечную спину. Морская мельница стала молоть. Светлокрылая, ты висела, утром, между дроком и камнем, Черны, цвета филактерий {15}, таковы были вы, вы, вторящие Что случилось? Камень из глыбы. Кто проснулся? Я и ты. Речь и речь. Со-звёзды. При-земли. Нищи. Открыты. Родны. И куда ушло? В недозвучие. С камнем и нами ушло двумя. Сердце и сердце. Тяжко везучие. Тяжелее став. Легче живя. Легло в Твою руку: некое Ты, бессмертное, на котором пришло в себя целое Я. Вокруг плыли бессловесные голоса, пустые формы, всё вступило в них, перемешалось и отслоилось от смеси и снова смешалось. И числа были вотканы в бесчисленность. Одно и тысяча и то, что шло перед и после, были больше себя, меньше, вы- зревшее и за- и рас — колдованное, превращённое в пускающее ростки Никогда. То, что было забыто, хваталось за то, что нужно забыть, части земли, части сердца плыли, тонули и плыли. У Колумба без — временник в глазу, мать — цветок, он убил мачту и парус. Всё уходило в путь, свободное, тянулось к открытиям, роза ветров отцветала, лепестки опадали, мировой океан цвёл гроздьями, появлялся на свет, в чёрном свете росчерков диких штурвалов. В гробах, проснулись детки Яшма, Агат, Аметист — народы, роды и племена {18}, слепое связалось в змееголовые свобод — снасти —: в узел (и пере- и противо- и много- и дважды- и ты- сячеузел), которым приплод хищных звёзд с глазами мясопустных ночей считал в бездне бук-, бук-, бук — вы, вы. |
