— И ты погнался за ними?

— Да. Оливия никогда не умела править коляской. Шел дождь, прогремел гром, кони понесли. Господи, когда я увидел, как они летят с обрыва… — Эдгар задохнулся, потом охрипшим голосом продолжил: — Я нырял в воду снова и снова, один раз чуть и сам не утонул, зацепившись за корягу. Наконец я понял, что уже слишком поздно.

Эмили погладила мужа по руке.

— Мне так жаль, дорогой. Я даже представить себе не могу, какие мучения вы с Дэвидом испытывали потом. А что Мария?

— Если что-либо слышала или видела, то никогда не упоминала об этом. Знаешь, мучительнее всего то, что я по сей день не знаю наверняка, были ли близнецы моими детьми.

— О Боже! — Эмили обняла мужа, слезы сострадания затуманили ее глаза. — Несмотря ни на что, ты любил своих сыновей, правда?

— Да. Любил.

— Я теперь, Эдгар, понимаю, почему ты закрылся от всех после гибели близнецов.

— Тогда над моей жизнью словно опустился занавес. Вина за гибель мальчиков сводила меня с ума. Смерть Чарлза и Амелии и те жестокости, которые я видел на войне, — все это довело меня почти до безумия. Я отослал Дэвида в школу, так как видеть его не мог, хотя понимал, что он не виноват. Мария… боюсь, что я просто не обращал внимания на девочку, да простит меня Бог.

— И так прошло пять лет. А потом ты женился на мне.

— Да.

— Почему, Эдгар?

— Почему? Думаю, потому, что я встретил любовь всей моей жизни во время войны, когда поцеловал самые сладкие губки на свете.

— Ты помнил и узнал меня?

— Да, дорогая, как я мог забыть? Ты была такой несчастной и такой мужественной там, под дождем в Гонсалесе. И мне до смерти хотелось знать, помнишь ли ты меня.

Она кивнула:

— Вот почему сначала мне казалось, что я тебя ненавижу.

— Ты когда-нибудь простишь меня за то, что я сделал во время войны?

Эмили взяла в ладони его лицо и посмотрела Эдгару прямо в глаза:

— Я простила тебе все, когда поняла, что люблю тебя. Но почему ты так жестоко обошелся со мной в Гонсалесе?

— Дорогая, у меня просто не было времени ухаживать за тобой, когда сантанисты дышали нам в затылки. Ты была в истерике, если помнишь. И полагаю, даже в столь юном возрасте напоминала мне Оливию. А я ненавидел ее.

Эмили нахмурилась:

— Значит, ты женился на мне, чтобы отомстить Оливии?

— Возможно, воспоминания о ней повлияли на меня. Может быть, я отчасти и хотел наказать ее тобой. Возможно, отчасти хотел заною пережить прошлое, но на этот раз все исправить. Но если ты хочешь знать правду, дорогая, то единственное, что позволило мне выжить в эти пять мучительных лет, было воспоминание о гордой сироте, которая поклялась когда-нибудь найти меня и отомстить. Ты удовлетворена, дорогая?

Взгляд Эмили был полон изумления и любви.

— Не совсем, милорд, — пробормотала она срывающимся голосом. — Надеюсь, это впереди.

— Какой сладкой будет твоя месть, любимая! — выдохнул Эдгар, привлекая ее к себе.

Несмотря на нахлынувшее желание, Эмили замерла, пораженная тревожным воспоминанием.

— Но как же Эвис?

— Эвис? — озадаченно переспросил Эдгар.

— Уезжая, экономка сказала, что у вас был роман.

— Старая ведьма! У нас действительно была связь в некотором роде, но это было еще до твоего появления. В первые несколько месяцев после войны я не мог смотреть ни на одну женщину. Эвис всегда строила мне глазки. Только я не находил ее привлекательной. Но однажды вечером я напился, а потом проснулся рядом с ней в постели. Правда, очень скоро я прекратил эту связь, чем привел свою экономку в ярость.

Однако Эмили решила вырвать занозу из своего сердца, а для этого она должна была знать все.

— Расскажи мне, что произошло в ночь накануне отъезда Эвис.

Эдгар невесело рассмеялся:

— Ведьма пыталась меня соблазнить, и я уволил ее.

— Правда? Она хвасталась, что ты той ночью лег с ней в постель!

Эдгар наклонился и поцеловал Эмили в щеку.

— Нет, дорогая. Видишь ли, я хочу только тебя. И ты одна смогла пробудить во мне чувства, которые так долго были мертвы.

— Эвис призналась, что это она разбила флакон духов моей матери, из ревности.

— Да, я догадался, что это Эвис, и предупредил ее, что она лично будет отвечать за любые происшествия такого рода.

Эмили удивленно воскликнула:

— А я-то думала, что тебе все равно! Мария рассказала мне, что ты говорил с ней о том, что произошло в детской. В тот день, когда родилась Камилла, она призналась, что случайно устроила пожар.

Эдгар грустно покачал головой:

— Бедная Мария, я просто преступно игнорировал эту девочку. Но возможно, все еще можно исправить — с твоей помощью. Она очень по тебе скучает. Знаешь, она со слугами старается навести порядок в детской, а еще Мария тренирует дочку Пелигры и хочет подарить ее нашей малышке. — Эдгар щелкнул пальцами. — Ох, я чуть не забыл: Мария и Дэвид собираются пожениться.

— О, я так рада! — Эмили захлопала в ладоши, потом нахмурилась. — Но как же Дэвид? Ты ему когда-нибудь говорил, чья дочь Мария?

— Нет. И не думаю, что Оливия ему рассказала. Кстати, насколько мне известно, Мария не знает о связи Дэвида с Оливией.

— Понимаю. Ты полагаешь, влюбленные откроют друг другу правду?

Эдгар вздохнул.

— Это должны решать они сами, Эмили. Нам только остается надеяться, что если правда все же выплывет наружу, их любовь окажется сильнее. — Он наклонился и поцеловал жену в губы. — Наша любовь выдержала испытание, правда, любимая?

Эмили смахнула слезы и вместо ответа поцеловала его.

— О да, дорогой! — Но оставалось последнее мучительное подозрение. — Эдгар, я все еще напоминаю тебе Оливию?

— Нет. Ты перестала напоминать Оливию очень скоро после приезда в Бразос-Бенд. Ты — это ты, неповторимая, самая сладкая, самая любящая и умеющая прощать женщина из всех, кого я знал. — Он убрал локон с ее лба. — Не могу поверить, что после всего, что я натворил, ты еще любишь меня. Но уверяю тебя, если ты пойдешь со мной в церковь сейчас, причин прощать меня не будет никогда. Ты станешь моей королевой, любимая.

— Означает ли это, что мы перестанем ссориться, Эдгар?

Он рассмеялся:

— Нет. Я всегда буду сражаться с тобой просто затем, чтобы иметь счастье помириться. А теперь серьезно, любимая. Ты пойдешь со мной сейчас в церковь? Доверишься мне?

Эмили кивнула, и глаза ее наполнили слезы, но теперь уже слезы счастья.

— Да. Ты мне доверился сегодня, Эдгар. И я тебе доверяю — всю свою жизнь!

17 марта 1842 года

Эмили и Эдгар стояли перед достопочтенным Ландбол-дом в пресвитерианской церкви Джона Кальвина. Присутствовали все друзья Эмили из конгрегации: дамы в шляпках и в платьях из ситца, мужчины в воскресных костюмах, дети в накрахмаленной домотканой одежде.

В первом ряду сидели Хьюстоны. Маргарет выглядела безмятежной, как всегда, Сэм широко улыбался. Рядом с ними стояли Джейкоб и Холли, держа обоих младенцев.

Седая Бетта Ландболд отбарабанила последние аккорды гимна «Да благословенны будут узы, соединяющие нас!», и пастор начал обряд венчания.

Эмили стояла с полевыми цветами в руках и слушала, но ее мысли улетели на час назад, когда она поспешно переодевалась в бежевое с кружевом платье, пока Эдгар играл с Камиллой.

Она улыбнулась, вспомнив обожание, с которым муж смотрел на свою дочь. Он снова и снова целовал малютку, отчего Камми радостно агукала, и без устали говорил крошке о ее красоте, о ее совершенстве.

— А я все-таки оставил ей свою метку. Глаза, — рассмеялся Эдгар. — У нее будут мои глаза.

Пристально рассматривая девочку, Эмили изумилась:

— Эдгар, ты прав! В ее глазах появились крохотные карие искорки! Видя ее каждый день, я не замечаю перемены. О, она прекрасна, потому что мне очень нравятся твои глаза, Эдгар!

Эмили почувствовала, что краснеет при воспоминании о том, что произошло потом: Эдгар, смеясь, повалил ее на кровать и целовал до тех пор, пока она не задохнулась…