Катиетт выразительно приподняла брови.

— Он собирал эту гадость? Разве нас не учат никогда не прикасаться к таким тварям?

— Да, именно этому меня и учили. Но Такаар, чем он очень гордится и не устает подчеркивать, имел в своем распоряжении целых десять лет, когда ему больше нечем было заняться, кроме как растравлять чувство вины и придумывать способы, чтобы покончить жизнь самоубийством, если бы у него достало на это мужества.

Катиетт улыбнулась.

— Представляю, каково тебе было странствовать в его обществе. А вообще, какой он? Сейчас, я имею в виду?

Ауум понизил голос до шепота.

— Откровенно говоря, я не знаю, что и думать. Он совершенно непредсказуем в перепадах своего настроения. Я не уверен, что он до конца понимает, зачем пришел сюда. Иногда во время нашего путешествия он выглядел таким спокойным и просветленным, что я забывал о том, что он бывает совсем другим. А в следующий миг он впадал в ярость и принимался спорить с голосом, который звучит у него в голове, или уходил в себя настолько, что я не мог ничего от него добиться. Ни единого шага в нужном направлении.

— Он представляет собой серьезную опасность, не так ли? — заметила Катиетт, тоже понижая голос.

Идущие впереди Такаар и Пелин о чем-то разговаривали. Командир Аль-Аринаар явно чувствовала себя не в своей тарелке. Ауум коснулся руки Катиетт и знаком предложил ей отстать еще немного. До этого момента Катиетт даже не замечала, что дрожит всем телом.

— В этом сражении Такаар может принести нам победу или поражение. Но где-то в нем таится вся его прежняя сила. Мне жаль негодяя-иниссула, который примет его странность за слабость. Его боевые навыки стали еще лучше.

— Вы что, подрались?

— Он пытался убить меня, но его остановил Серрин. Кстати, с Серрином все в порядке. Я расскажу тебе о нем чуть позже.

— Как тебе будет угодно. А теперь выслушай меня. Наше положение осложнилось. Теперь, в первую очередь, надо беспокоиться не о предателях-иниссулах. Такаар, между прочим, угадал причину, но не масштаб бедствия.

— Я весь внимание.

И Катиетт пересказала ему последние события в Исанденете, отметив про себя, что на лице Ауума отразились тревога и разочарование.

Некоторое время он хранил молчание.

— Именно после применения этой магии ему становится хуже. Вот что беспокоит меня сильнее всего, если маги начнут массово использовать против нас свои заклинания.

Катиетт нахмурилась.

— Как такое может быть? Он же никогда раньше не бывал здесь, верно? Во всяком случае, в окрестностях Исанденета.

— Он — не такой, как мы, — заявил Ауум.

— Теперь я и сама это вижу, — пробормотала Катиетт и подивилась горечи, прозвучавшей в ее голосе.

— Нет, я не это имею в виду. В большей или меньшей степени, но он чувствует все, что происходит вокруг. Это имеет какое-то отношение к линиям силы, которые он обнаружил здесь. Он ощущает изменения и нарушения в энергии земли. Как аппосийцы или орраны, если верить их словам. Только куда сильнее. Помнишь, что ты только что рассказывала мне о театре и складе? Все сходится. Он ощутил их так, словно они были направлены прямо на него.

— В нем что-то такое пробуждается, и он говорит, что это есть в каждом из нас. Думаю, этим и объясняется добрая половина проблем у него с головой. Если бы он действительно терзался угрызениями совести и чувством вины за то, что случилось у Тул-Кенерита, то неужели ты думаешь, что он остался бы жив до сих пор? Не смеши меня.

Катиетт не нашлась, что ответить Аууму. Вскоре они вошли в лагерь. Глаза всех мирных обывателей и воинов были устремлены на них, как и всех Аль-Аринаар тоже. Самые наблюдательные обратили особое внимание на Ауума и незнакомца в капюшоне. ТайГетен по всему лагерю обменивались сигналами. Некоторые даже начали подтягиваться под сень деревьев, где Катиетт устроила свой импровизированный командный пункт.

— Меррат. Здесь есть иниссулы, которые должны подготовить своих собратьев к Возвращению. Помоги им, но поспеши. Мы должны выработать план.

Ответ на вопрос Такаара был хорошо виден из лагеря. Примерно в миле к югу от него, высоко в небе. Катиетт содрогнулась. Она до сих пор так и не смогла привыкнуть к подобному зрелищу. Она увидела, как Пелин жестом показала на мага. Такаар остановился на самом краю опушки, не выходя из-под зеленого покрова, и стал наблюдать за колдуном. Катиетт ускорила шаг, заметив, что он простер к нему руки, и побежала, когда увидела, что он начал делать такие движения, словно тянул за веревку.

Поведение Такаара выглядело настолько театральным и комичным, что окружающие засмеялись, сочтя, что он разыгрывает перед ними шуточную пантомиму. Но тут капюшон сполз с его головы, и при виде его исказившегося от усилий лица и ярости в глазах смех стих. И тогда те, кто обладал долгой памятью и уцелел на Хаусолисе, начали спрашивать себя, что это за чужак затесался в их ряды. И кое-кто уже сложил два и два, получив четыре.

— Будь оно все проклято, — выругалась Катиетт. — Пелин, вытащи его из толпы.

Но слухи распространялись быстрее, чем пожар в лесу. Люди вставали, тыкали пальцами, начинали собираться вокруг. ТайГетен, по знаку Катиетт, преградили им путь. Они выстроили кордон, надвигаясь на своих подопечных и пряча Такаара от их взоров. Катиетт же остановилась прямо перед ним.

— Вот, значит, как ты представляешь себе незаметное проникновение? Что ты делаешь?

Такаар опустил руки, но глаза его сверкали.

— Я вижу, что привязывает его к земле. Это нечто вроде паутины, и он сидит на ней. И, одновременно, она удерживает его в небе. Я вижу ее настолько отчетливо, что, кажется, могу коснуться. Но вот стащить его вниз у меня не получается. Какая-то иная сила мешает мне.

Катиетт оглянулась на Ауума, который в ответ выразительно приподнял брови.

— И что еще ты видишь? — спросила она у Такаара.

— Цвет и силу. Форму крыльев, которые позволяют ему сохранять равновесие. Волшебное зрелище.

— Но ты не можешь разорвать эту паутину. Не можешь сбросить его вниз.

Такаар покачал головой.

— Жаль, — сказала Катиетт. — И еще мне очень жаль, что ты привлек к себе столько внимания. Боюсь, твое прикрытие рухнуло.

Такаар взглянул через головы ТайГетен на море лиц, повернутых к ним. Повсюду звучало его имя. Эльфы задавали друг другу вопросы, на которые у них не было ответа. Катиетт чувствовала исходящую от толпы растерянность и агрессию.

— Ну, и что мы теперь будем делать? Объявим, что это он? — поинтересовался Графирр. — Так просто они не успокоятся, и нам нужно выработать линию поведения и подготовиться.

— Дайте мне поговорить с ними, — сказал Такаар.

Глаза его сверкали и были полны внутренней силы, совсем как тогда, при Тул-Кенерите, перед тем…

Катиетт помолчала, прежде чем ответить.

— Ты уверен? — спросила она наконец.

Такаар покачал головой.

— Нет. Но он разозлится, если я предстану перед теми, кого предал, и заговорю с ними. Он думает, что у меня не хватит для этого мужества.

Катиетт обнаружила, что вновь смотрит на Ауума в поисках одобрения. Молодой ТайГетен пожал плечами и склонил голову к плечу. Почему бы и нет? В эти безумные дни подобная причина была ничуть не хуже любой иной. Катиетт приказала ТайГетен рассредоточиться и сообщить всем остальным о том, что должно произойти.

Ее распоряжение было выполнено незамедлительно, и взгляды всех присутствующих обратились к маленькой группе в ожидании, что к ним обратится Катиетт. Но шаг вперед сделала не она. Это был он, самый знаменитый эльф в их истории. Ula, сошедший к ним со страниц далекого прошлого.

— Иниссулы Исанденета. Аль-Аринаар всех эльфийских кланов. ТайГетен, мои братья и сестры. Среди вас есть те, кто слышал обо мне, но никогда не видел меня. Есть и те, кто видел меня, но не знает, кто я такой. И наконец, остались те, кто сражался рядом со мной, но уже более не надеялся увидеть меня вновь. Я подвел вас всех, оказался недостоин доверия и всей расы эльфов. Я — Такаар.