— Будет нечто невиданное… — говорили люди в предвкушении этого великолепия; обитатели других кварталов города тоже с нетерпением ждали 15-го дня 8-й луны, когда начнется священный праздник.
Однако, к сожалению, из-за дождя празднество пришлось отложить. На следующий день, и через день, и еще через один день не прекращались затяжные осенние дожди, и только к вечеру 18-го дня, когда все уже устали ждать, закатное небо озарилось цветом корня марены, сулящим назавтра погожий день.
— Ну, наконец-то распогодилось. Завтра — праздник.
И словно разжалась скрученная пружина. Отовсюду разом к Фукагава стали стягиваться знакомые и родня, чтобы оказаться там уже вечером накануне праздника. Предполагалось, что 19-го соберется несколько десятков тысяч человек.
— Нет, сотни тысяч, — говорили некоторые.
Было решено, что служащие обеих городских управ — Северной и Южной частей города, обычно дежурившие по очереди — месяц одни, месяц другие, то утром, то вечером, — на этот раз в полном составе будут привлечены к участию в празднестве, чтобы поддерживать порядок и предупреждать возможные несчастные случаи.
Инспектора охранной службы южной управы, Ватанабэ Сёэмон, вызвал к себе Нэгиси Ясумори,[86] бывший в высоком чине и входивший в управу города Эдо:
— Прошу тебя взять на себя руководство по надзору над окрестностями моста Эйтайбаси.[87] — Это распоряжение было дано именно Ватанабэ, потому что хоть он и был еще совсем юнец — 27 лет, но прекрасно справлялся с задачами охраны и проявлял рвение в несении службы.
— Сам знаешь, до Фукагава можно добраться из других мест только перейдя реку. По мостам Рёгокубаси, Эйтайбаси, Син-оохаси… Ближайший к храму Томиока-Хатиман — мост Эйтайбаси. Тут, наверно, в обоих направлениях будет двигаться больше всего и людей, и лошадей.
«Да, именно здесь пройдет главный путь в квартал Фукагава», — подумал Ватанабэ.
— Ты не раз блестяще доказывал свои возможности, потому я и назначаю именно тебя — ведь движение здесь будет самое оживленное… Есть и еще одно важное обстоятельство. — Нэгиси Ясумори понизил голос: — Куда уж важнее. Девятнадцатого числа в час Змеи[88] под мостом Эйтайбаси на ладье проследует князь Хитоцубаси,[89] направляясь в свое поместье в Фукагава — размером в сто тысяч цубо.[90]
— Господин владетель желает посмотреть на празднество?
— Да. Но, разумеется, это публично не оглашается. Они прибудут инкогнито. Я так понял, что и супруга их превосходительства, и молодой наследник, и барышни-дочери — вся семья всемилостивейше выразила намерение наблюдать за передвижением наших праздничных повозок. Ты обеспечишь порядок на мосту, когда они будут проплывать под ним. Я думаю, никаких затруднений не возникнет. Но ты считай это самым главным своим заданием, и чтобы ни малейших упущений. Прошу тебя, проследи, как они поплывут на праздник и как будут возвращаться.
— Слушаюсь.
Разговор этот произошел накануне праздника, вечером 18-го числа, когда солнце уже садилось.
Девятнадцатого, на рассвете, Ватанабэ вместе со своими шестью полицейскими из охраны и десятью их подручными уже направлялся к Эйтайбаси.
Вчерашний закат был великолепен, но и сегодня, хоть солнце еще не взошло, небо на утренней заре полыхало алым — казалось, ткни в небо пальцем, и тот окрасится.
— Ну и восход сегодня… — сказал Миядзи Синрокуро, молодой полицейский, оглядывая округу с моста Эйтайбаси. — Ветер сильный, может, поэтому на реке такие волны… Распогодилось — это точно, но боюсь, как бы буря не началась… Правда, Ватанабэ-сан?
— Двести десятый день[91] близится. И заря такая, что того гляди, погода испортится. А нам сегодня хорошая погодка весь день не помешала бы…
На западе небо было еще темным, кое-где даже виднелись звезды, — по всем приметам ночь. В это время здешние люди обычно еще спали, но сегодня многие уже поднялись, верно, чтобы приготовить угощение и разные принадлежности праздничных костюмов для постояльцев, — в домах квартала светились огни, немало их было и по берегам реки Фукагава.
Ватанабэ вошел в сторожку[92] на мосту — сюда во время дежурства заходят охранники для краткого отдыха — и сказал собравшимся там дежурным:
— Все прошу сосредоточить на западной стороне, в сторожке лодочников. И связь с управой, и походы в уборную, и если завтракать соберетесь. Прошу строго придерживаться такого порядка.
То же самое он повторил Миядзи Синрокуро и всем другим подчиненным.
Длина моста Эйтайбаси — сто двадцать кэн[93] с лишним. Он соединяет квартал Сага-тё района Фукагава и квартал Хакодзаки-тё в Нихонбаси. Встав посередине моста и оглядывая обе его стороны, Ватанабэ отрывисто и четко приказал:
— Миядзи, Окуяма, Юаса пойдут на западную сторону моста. Остальным троим назначаю восточную сторону, и на каждую — еще четверо солдат. Оставшиеся двое будут ждать — один в сторожке для лодок, другой — в сторожке на мосту.
Хоть было еще очень рано, на мосту уже стали появляться редкие фигуры прохожих. Не прошло и половины первой стражи с тех пор, как Миядзи вошел в сторожку, а небо уже полностью осветилось, алое зарево угасло, и наступил ясный осенний день, как нельзя более подходящий для празднества.
Все чаще стало слышаться легкое постукивание гэта[94] — и кома-гэта, и хиёри-гэта. Появился Канэёси по прозвищу Сосна-Оборотень, рассыльный и подручный Ватанабэ, которому тот раз в полгода выдавал один бу денег на мелкие расходы, — человек зоркий, ничем не уступавший служащим у Ватанабэ охранникам.
Порыв ветра принес с берега бодрые звуки флейты и барабанов — это заиграл праздничный оркестр. Канэёси куда-то исчез, но вскоре вернулся вместе с молодцеватым парнем — как видно, работником харчевни при постоялом дворе; с руки у него свисал деревянный короб, в каких разносят еду заказчикам.
— Господин начальник Миядзи! — сказал Канэёси. — Господа Окуяма и Юаса сегодня чем свет поднялись. Думаю, у них уже начало кишки сводить…
Принесли угощение — большой кувшин сакэ и маленькие чарки по числу людей, а на узорчатом блюде — красиво уложенные суси и нарезанные кубиками — на один укус — разнообразные закуски.
— Ты что это, Канэ? За свой счет, что ли?
— Да нет, хотя хотелось бы. Это я шепнул пару слов Гондзю из квартала Мондзэннака-тё, воротиле здешнему. Как же иначе-то, ежели вдруг в его квартале да такие важные люди из полицейской управы для надзора за праздником собрались… Сами-то мы не просим, но перекусить-то надо. Ведь праздник же!
— Нечего, нечего. Ну, суси — еще куда ни шло. Но сакэ выпьешь — будет видать. Да и запах, когда дыхнешь… Ватанабэ заметит — задаст перцу…
— Да ничего не будет! Вы же тут на ветру продрогли до костей. Ну подумаешь — опрокинете чарочку-другую…
— Ватанабэ вообще-то человек хороший, но служака хоть куда и упрям — его с места не сдвинешь, все равно ничего слушать не станет, — проронил Окуяма, уже протянувший руку к блюду с суси.
— Да уж, Ватанабэ — не то что ты, — отозвался с насмешкой Юаса.
Миловидному стройному Окуяма едва исполнилось 19 — он только-только прошел обряд гэмпуку,[95] но тем не менее уже был близок с молоденькой гейшей из «веселого квартала» Ёсивара, и даже по ее решению они собрались было вместе кончать жизнь самоубийством; чтобы замять и уладить это дело, его отцу и братьям пришлось немало помучиться. Однако Окуяма этим особенно обеспокоен не был, и когда его поддразнивали по поводу шрама на шее, он не только не смущался и не краснел, — лицо его еще и расплывалось в ухмылке.
