— Отец, — сказал Эван, застав Уолтера любующимся в одиночестве орхидеями в одной из оранжерей Мэтта, — я хочу поговорить с тобой.

— А, — протянул Уолтер, стараясь не выдавать своего страха перед разговором, который он пытался оттянуть, — конечно... ты видел когда-нибудь такие орхидеи? Исключительные экземпляры. Такая расцветка...

— Отец, — суровым тоном произнес Эван, — я хочу знать, какие у нас отношения с Тристаном Пуулом и его обществом.

— А, — сказал Уолтер, — да, конечно.

— Я предлагаю выйти отсюда и сесть на скамейку, что стоит у дальнего конца лужайки. Здесь слишком жарко для серьезной беседы.

— Жарко, да? Для орхидей это отлично.

Он перешел к другим цветам.

— Отец...

— Ты не должен беспокоиться, Эван. Это мои заботы.

— Неверно, — сказал Эван. — Я несу за тебя ответственность.

— Мой дорогой мальчик, я вполне способен постоять за себя! Я ценю любой твой совет, но ты напрасно беспокоишься.

— Пуул действительно арендовал у тебя помещение?

— Мы заключили джентльменское соглашение, — сказал Уолтер, мечтая спрятаться в зарослях орхидей. — Я сдал ему на год оба крыла. Все равно эти комнаты пустовали; я подумал, что нам пригодятся дополнительные деньги.

— Сколько он тебе платит?

— Ну, — Уолтер отчаянно пытался выиграть время, — это хороший вопрос. Я рад, что ты задал его. Видишь ли...

Он замолчал.

— Да? — сказал Эван.

— Давай сядем на скамейку, как ты предложил, — Уолтер решил выиграть еще пару минут для обдумывания ответа. Но когда они сели на краю лужайки, напротив розовых кустов, он обнаружил, что ему по-прежнему нечего сказать.

— Да, отец? — невозмутимо произнес его мучитель.

— Дело в том, — сказал Уолтер, — что соглашение не предусматривает денежного вознаграждения. За аренду помещения мисс Миллер взяла на себя обязанности экономки, а Пуул — личного врача Гвайнет.

Возникла пауза. Уолтер напрягся всем телом в ожидании взрыва, которого не последовало.

— Я этого боялся, — произнес наконец Эван. — Может быть, это и хорошо. Если договор не предусматривает оплату, его легче признать недействительным.

— Ну, по правде говоря...

— Он тебе что-то заплатил?

— Символическую сумму — один шиллинг.

— О боже! — сказал Эван. — Отец, я не хочу тебя обидеть, но как ты связался с этим человеком? Где познакомился с ним?

— Ты знаешь, что я должен раз в месяц открывать двери Колвин-Корта для народа, поскольку министерство труда взяло на себя расходы, связанные с содержанием развалин замка и часовни? Пуул появился в марте. Он представился как турист, интересующийся старинной архитектурой, и Гвайнет, чувствовавшая себя хорошо в тот день, показала ему сад и сводила к замку. Пуул проявил громадный интерес, он задавал такие умные вопросы, что я пригласил его на ленч. Затем он предложил мне сдать ему все поместье в аренду на год. Я, разумеется, не согласился, и он уехал. На следующий день Гвайнет заболела — с ней случился рецидив. Я разволновался. Доктор предложил госпитализировать ее, но тут вернулся Пуул. Он хотел узнать, не передумал ли я насчет аренды. Узнав, что Гвайнет больна, он сказал, что лечит травами и попросил разрешения прописать ей одно средство. Конечно, я согласился — я не увидел в этом ничего опасного, к тому же я сам верю в целительную силу трав. В старые времена...

— Пуул приготовил настойку, и Гвайнет тотчас выздоровела, — сказал Эван. — Травы тут ни при чем. Подействовало внушение.

— Возможно, — сказал Уолтер, не .осмелившись спорить. — В любом случае, как ты понимаешь, я был благодарен Пуулу, и когда он предложил компромисс — попросил не весь дом, а лишь два его крыла, — я обнаружил, что соглашаюсь...

— Понимаю.

— Он показался мне славным молодым человеком, — как бы оправдываясь, сказал Уолтер, — к тому же я избавился от расходов на экономку, общество поддерживает чистоту и порядок во всем доме, и Гвайнет чувствует себя теперь гораздо лучше.

— Кто оплачивает счета?

— Счета? — переспросил Уолтер, надеясь, что он ослышался.

— Счета, — сказал Эван. — Кто несет бремя дополнительных расходов по содержанию этих тринадцати человек в Колвин-Корте? Кто платит за их питание?

— Ну, по правде говоря, — сказал Уолтер, — платил за -них я, но Пуул вернет мне деньги после первого августа. В настоящий момент общество испытывает финансовые затруднения, но в августе...

— Понимаю, — сказал Эван тихим спокойным голосом, который испугал Уолтера сильнее, чем явное проявление гнева. — Отец, в каком состоянии находятся твои финансовые дела? Если ты решил сдать часть Колвин-Корта в аренду, наверно, ты сам испытываешь денежные затруднения, однако, судя по твоим же словам, эта акция пока что приносит тебе одни лишь убытки. У тебя перерасход в банке? Тебе пришлось продать часть акций?

— Ну, кое-что у меня осталось, — сказал Уолтер. — Средства твоей матери, которые вы с Гвайнет унаследуете после моей смерти, приносят мне небольшой, но стабильный доход. Мне пришлось продать несколько ценных бумаг, но...

— Сколько?

— Ну, пожалуй, довольно много, но когда я взял небольшую ссуду под залог дома...

— Понимаю...

— Все не так плохо, — оптимистично заявил Уолтер.

— Отец, я не хочу спорить с тобой, однако, на мой взгляд, дела обстоят хуже некуда. Один вопрос абсолютно ясен — ты не можешь позволить себе содержать за свой счет тринадцать человек. Общество должно покинуть Колвин-Корт.

— Но договор... здоровье Гвайнет... я обещал Пуулу...

— Я удивлюсь, если окажется, что договор имеет юридическую силу, — сказал Эван. — Если это так, я уплачу неустойку. В конечном счете это обойдется дешевле. Что касается Гвайнет, то ей нужен хороший психотерапевт. Я не хочу, чтобы какой-то сумасшедший травник использовал мою сестру в качестве морской свинки. Я признаю, что у Гвайнет есть свои проблемы, но ей нужна помощь профессионала, а не дилетанта.

— Гвайнет — весьма болезненная девушка, — робко сказал Уолтер.

— Отец, мы живем в двадцатом веке. Ей можно помочь.

— Я знаю, ты не веришь, что Гвайнет действительно больна, но...

— Нет, верю. То, что болезнь имеет психосоматическое происхождение, вовсе не означает, что ее физические симптомы нереальны. Но причина болезни — психическая, а не физическая.

— Но Гвайнет такая умная, — возразил Уолтер. — С головой у нее все в порядке.

— Интеллект тут ни при чем, отец.

— Но... Гвайнет не захочет, чтобы Пуул уехал. Я это знаю. Эван, не будет ли лучше, если он останется?

— Ты не можешь позволить себе это, отец. И нельзя допустить, чтобы Гвайнет привыкла к нему. Он не излечит ее, а в конце концов ей может стать еще хуже, чем до знакомства с ним.

— Я не знаю, как попросить его уехать, — подавленно произнес Уолтер. — Не знаю, что ему сказать. Он такой славный молодой человек... добрый... серьезный.

— Я сам с ним поговорю, — сказал Эван. — Позволь мне уладить это за тебя.

— Мне бы не хотелось перекладывать мои проблемы на твои плечи, а то ты пожалеешь, что вернулся домой, и снова надумаешь куда-нибудь умчаться...

— На этот раз нет, отец.

Они помолчали. Я, должно быть, ослышался, подумал Уолтер, боясь поверить своим ушам. Эван, очевидно, сказал что-то другое.

— Конечно, в Америке для врачей есть большие возможности, — сказал Уолтер. — Я это знаю.

— Существуют разные возможности, — заметил Эван, — и деньги — это еще не все. В Африке я понял, что не хочу покидать Уэльс — и Англию — навсегда.

Уолтер молча взял сына за руку. Вновь обретя дар речи, он сказал:

— Как прекрасен сейчас розовый сад. В этом году розы великолепны.

Они посидели какое-то . время, любуясь розами. Наконец Эван встал и рассеянно провел рукой по волосам.

— Значит, ты разрешаешь мне поговорить с Пуулом об этом деле?

— Поступай, как считаешь нужным, — сказал Уолтер, испытывая облегчение оттого, что разговор, которого он давно боялся, закончен, и его самое сокровенное желание, похоже, сбылось. — Предоставляю тебе полную свободу действий.