Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вот какие вопросы граф Тимашев задавал сначала самому себе, а затем капитану Сервадаку и лейтенанту Прокофьеву! Ни тот, ни другой не могли дать ему ответа. Все эти гипотезы они уже рассмотрели и обсудили во время обратного путешествия, но не пришли ни к какому заключению. И, к несчастью, можно было опасаться, что единственный человек, владеющий, по всей вероятности, разгадкой проблемы, привезен ими в виде бездыханного трупа! Если он действительно умер, им придется отбросить всякую надежду узнать, какая судьба уготована Галлии.

Итак, надо было постараться любой ценой привести в чувство астронома, который не подавал уже никаких признаков жизни. Корабельная аптека «Добрыни», где имелся большой выбор лекарств, как нельзя более подходила для этой цели. Тотчас приступили к лечению при ободряющем возгласе Бен-Зуфа:

- За дело, господин капитан! Вы и представить себе не можете, до чего живучи эти ученые!

Все принялись приводить в чувство умирающего - во-первых, энергичным массажем, способным свести в могилу и здорового, а во-вторых, подкрепляющими снадобьями, способными поднять на ноги даже мертвого.

Бен-Зуф попеременно с Негрете взялись за наружное лечение, и можете быть уверены, что оба силача выполняли свои обязанности с величайшим усердием.

Тем временем Гектор Сервадак тщетно ломал себе голову над вопросом, кто этот француз, подобранный им на островке Форментере, и при каких обстоятельствах он с ним прежде встречался.

Между тем он вполне мог бы узнать старика, хотя видел его прежде лишь в том возрасте, который не без оснований называют возрастом неблагодарным - не только для тела, но и для души.

Действительно, ученый, распростертый без движения в большом зале Улья Нины, был не кем иным, как старым учителем физики Гектора Сервадака в лицее Карла Великого.

Профессора звали Пальмирен Розет. Это был настоящий ученый, крупный специалист в области математических наук. Из лицея Карла Великого Гектор Сервадак перешел в Сен-Сирское училище, и с тех пор они с профессором ни разу не встречались и, как им казалось, совершенно позабыли друг о друге.

Сервадак, как нам известно, никогда не чувствовал особого влечения к школьным занятиям. Зато сколько скверных штук он сыграл с несчастным Пальмиреном Розетом в компании других таких же шелопаев учеников!

Кто добавлял потихоньку щепотку соли в дистиллированную воду лаборатории, вызывая этим самые неожиданные химические реакции? Кто брал капельку ртути из чашечки ртутного барометра, приводя его в явное несоответствие с состоянием атмосферы? Кто нарочно нагревал градусник за минуту перед тем, касс профессор собирался проверить его показания? Кто пускал живых насекомых между окуляром и объективом зрительной трубы? Кто портил изоляцию электрической машины, так что она не могла дать ни одной искры? Кто, наконец, провертел почти незаметную дырочку в подставке под колпаком пневматической машины, после чего Пальмирен Розет напрасно выбивался из сил, выкачивая воздух, все время туда проникавший?

Вот самые обычные проказы школьника Сервадака и его шалунов приятелей.

Проделки такого рода особенно нравились мальчишкам потому, что их учитель отличался необычайной вспыльчивостью. Его неистовая ярость и дикие припадки бешенства приводили в восторг старших учеников.

Два года спустя после того как Гектор Сервадак ушел из лицея, Пальмирен Розет, чувствуя больше склонности к космографии, нежели к физике, бросил преподавание и всецело отдался изучению астрономии. Он пробовал поступить в обсерваторию. Но его сварливый нрав, хорошо известный в ученых кругах, закрыл перед ним все двери. Обладая небольшим состоянием, он занялся астрономией на свой страх и риск, без всякой официальной должности, с наслаждением критикуя и высмеивая системы и теории других астрономов. Кстати говоря, именно ему наука обязана открытием последних трех малых планет, а также вычислением элементов орбиты триста двадцать пятой кометы астрономического каталога. Как уже было сказано, профессор Розет и ученик Сервадак ни разу не виделись после лицея до своей неожиданной встречи на островке Форментере. И нет ничего удивительного, что по прошествии двенадцати лет капитан Сервадак не узнал своего старого учителя, особенно в том плачевном состоянии, в каком тот находился.

Когда Бен-Зуф и Негрете вытащили ученого из меховых шуб, в которые тот был укутан с головы до пят, они увидели маленького человечка пяти футов и двух дюймов ростом, тощего от природы и, вероятно, еще более отощавшего, совершенно лысого, с черепом гладким, точно страусовое яйцо, безбородого, если не считать отросшей за неделю щетины, с длинным орлиным носом, оседланным громадными очками, которые, как обычно у близоруких людей, казались неотъемлемой частью его существа.

Маленький человечек отличался, повидимому, болезненной нервностью. Ею можно было сравнить с катушкой Румкорфа, на которую вместо проволоки намотали бы нерв в несколько сотен метров длиною, заменив электрический ток нервным током такого же напряжения. Словом, в «катушке Розета» «нервозность», - примем на минуту этот термин, - достигала столь же высокого напряжений, как электричество в катушке Румкорфа.

Однако, каким бы нервным и раздражительным ни был профессор, его все же следовало спасти от смерти. В мире, где насчитывается всего лишь тридцать пять обитателей, нельзя пренебрегать жизнью тридцать шестого. Когда с умирающего сняли верхнюю одежду, оказалось, что сердце его еще бьется. Значит, при заботливом уходе еще можно было вернуть больного к жизни. Бен-Зуф тер и растирал с такой силой это тощее тело, высохшее, как сухое дерево, точно хотел высечь из него огонь, и, как бы начищая свою саблю перед походом, напевал при этом известный припев:

До блеска славой начищай

Воинственную сталь.

Наконец, под влиянием непрерывного двадцатиминутного массажа из уст умирающего вырвался вздох, затем второй и третий. Губы его, до сих пор крепко сжатые, раскрылись. Старик приподнял веки, снова сомкнул их и, наконец, широко открыл глаза, еще не сознавая, где он находится и что его окружает. Послышались какие-то невнятные слова. Затем ученый вытянул правую руку, поднес ее ко лбу, как бы напрасно ища там чего-то. Вдруг лицо его исказилось, покраснело от гнева, и, словно эта вспышка гнева вернула его к жизни, он закричал:

- Очки! Где мои очки?

Бен-Зуф бросился искать очки. Их нашли. Громадные очки были снабжены стеклами, выпуклыми, как окуляры телескопа. Во время растираний они соскочили, хотя, казалось, так плотно сидели на своем месте, точно были привинчены к вискам профессора. Очки водрузили обратно на орлиный нос их обладателя, и тогда старик испустил новый вздох, сопровождаемый довольным бормотаньем.

Капитан Сервадак нагнулся над изголовьем Пальмирена Розета, разглядывая ученого с пристальным вниманием. В эту минуту тот широко раскрыл глаза. Он пронзил капитана острым взглядом сквозь стекла очков и воскликнул с явным раздражением:

- Ученик Сервадак! пятьсот строк, к завтрашнему уроку!

Вот какими словами Пальмирен Розет приветствовал капитана Сервадака!

При этом странном возгласе, вызванном, должно быть, воспоминанием о былой вражде, Гектор Сервадак, хоть и подумал сначала, что бредит наяву, внезапно узнал своего старого учителя физики из лицея Карла Великого.

- Профессор Пальмирен Розет! - воскликнул он. - Мой старый учитель собственной персоной!…

- Хороша персона - кожа да кости! - вставил Бен-Зуф.

- Черт возьми! Какая странная встреча!… - произнес пораженный Сервадак.

Между тем Пальмирен Розет снова впал в забытье, и присутствующие решили его не тревожить.

- Будьте покойны, господин капитан, - сказал Бен-Зуф. - Он выживет, ручаюсь вам. Этакие жилистые старички очень живучи! Мне случалось видеть еще более тощих и высохших, чем он; их привозили издалека.

- Откуда же, Бен-Зуф?

- Из Египта, господин капитан. Да еще в красивых, разрисованных ящиках.

78
{"b":"227831","o":1}