Однако с наступлением морозов поля оделись снегом, а затем снег сменила ледяная кора, и даже самые крепкие птичьи клювы не в силах были пробить толщу льда, покрывшую почву. Так начался великий перелет пернатых; руководимые инстинктом, они стаями перекочевывали на Теплую Землю.

Правда, новый материк не мог предоставить им пищу, зато он был обитаем. Теперь птицы не только не избегали, но даже искали человека. Отбросы, которые ежедневно выкидывались наружу из подземных галерей, исчезали мгновенно, но их не хватало, чтобы насытить тысячи представителей всех видов птичьей породы. Вскоре несколько сотен пернатых, доведенных до отчаяния голодом и холодом, отважились проникнуть в узкий туннель и свить гнезда внутри Улья Нины.

Пришлось возобновить войну с птицами, потому что от них в конце концов не стало житья. Борьба с ними превратилась в развлечение, и охотники колонии истребляли их беспощадно. Птиц было такое множество, что они наводнили весь Улей. Изголодавшиеся и дерзкие, они врывались в столовую и выхватывали куски мяса или хлеба прямо из рук обедавших. В них швыряли камнями, палками, стреляли, но окончательно избавиться от незваных гостей удалось только после беспощадного, продолжительного истребления; несколько пар птиц оставили для сохранения породы.

Главным распорядителем охоты на птиц был Бен-Зуф. Как он бесновался, как надрывал глотку! Какой только сочной солдатской бранью не осыпал несчастных пернатых! И сколько же было съедено за последние дни вкусной дичи - диких уток, шилохвосток, куропаток, вальдшнепов, куликов! Мы даже подозреваем, что охотники с особым усердием преследовали именно этих птиц.

Наконец, в Улье Нины стал восстанавливаться порядок. Уже осталось не больше сотни непрошенных гостей, угнездившихся в расщелинах скал. Выжить их было нелегко, и мало-помалу эти втируши возомнили себя хозяевами и принялись свято охранять свой дом от чужаков. Так был заключен мир и союз между обеими враждующими сторонами, отныне совместно отстаивавшими неприкосновенность своих общих владений; по молчаливому соглашению колонисты позволили этим упрямцам исполнять обязанности местной полиции. И как же они старались! Злосчастная птица, которая имела неосторожность залететь в галерею, не пользуясь особыми правами и привилегиями, немедленно изгонялась или умерщвлялась своими безжалостными сородичами.

Пятнадцатого апреля у входа в главную галерею внезапно раздались крики: Нина звала на помощь.

Услышав ее голос, Пабло опередил спешившего к ней Бен-Зуфа и бросился на выручку своей подружки.

- Ко мне, ко мне! - кричала Нина. - Они хотят его убить!

Пабло увидел, что девочка отбивается от нападающих на нее крупных чаек. Вооружившись палкой, он бросился в бой и разогнал крылатых морских хищников, несмотря на то, что они несколько раз пребольно клюнули его в голову.

- Что случилось? - спросил он Нину.

- Погляди сам, Пабло! - И девочка протянула ему птицу, которую прятала на груди, спасая от чаек. Подоспевший Бен-Зуф взял ее из рук Нины, говоря!

- Да это голубь!

Бен-Зуф не ошибся, птица оказалась голубем да еще, повидимому, почтовым, потому что концы его крыльев были подрезаны полукругом и чуть укорочены.

- Ого, - вскричал Бен-Зуф, - клянусь всеми монмартрскими святыми, у него на шее висит пакетик!

Через несколько минут голубь был доставлен капитану Сервадаку, и колонисты, столпившись в зале, с жадным интересом рассматривали птицу.

- Наш ученый снова дает о себе знать! - воскликнул Сервадак. - Теперь, когда море замерзло, он послал письмо с почтовым голубем. Ах, если бы он хоть на этот раз догадался назвать себя, а главное - указать место, где он находится!

Угол маленького пакета, висевшего на шейке голубя, был оторван во время сражения с чайками. Сервадак вскрыл конверт и вынул записку, которая в нескольких скупых словах сообщала следующее:

«Галлия,

Пройденный путь с 1 марта по 1 апреля - 39 700 000 лье

Расстояние от Солнца - 110 000 000 лье

Во время пути притянула Нерину.

Запас продовольствия кончается и…»

Что было написано дальше, осталось неизвестным, ибо чайки оторвали кончик записки.

- Проклятье! Какая неудача! - вскричал Гектор Сервадак. - В конце он, наверное, проставил свою подпись, число и место отправления письма. На этот раз оно написано сплошь по-французски, - автор его, конечно, француз! И подумать только, что мы не можем помочь этому бедняге!

Граф Тимашев и лейтенант Прокофьев вернулись к месту птичьего побоища, надеясь найти хоть обрывок письма, где сохранилось бы имя, подпись или какая-нибудь пометка, способная навести на верный след, Но поиски оказались напрасными.

- Неужели же мы так никогда и не узнаем, где находится последний оставшийся в живых человек? - воскликнул Сервадак.

И вдруг раздался голосок Нины:

- Зуф, друг мой, смотри, смотри скорее!

И бережно держа голубя обеими руками, она протянула его Бен-Зуфу.

На левом крыле птицы виднелось клеймо, в нижней части которого значилось то единственное слово, которое так важно было узнать:

- Форментера! - в один голос воскликнули граф Тимашев и капитан Сервадак.

Так называется небольшой остров Балеарского архипелага в Средиземном море. Слово «Форментера» открыло, наконец, местопребывание неизвестного корреспондента. Но что делал француз на Балеарских островах и жив ли он еще?

Очевидно, именно с берегов Форментеры исходили его послания, в которых ученый сообщал, как проходил по своей орбите осколок земного шара, названный им Галлией.

Во всяком случае, судя по записке, доставленной почтовым голубем, французский астроном 1 апреля, то есть две недели тому назад, был еще на своем наблюдательном посту. Однако последняя депеша существенно отличалась от прежних тем, что автор ее не изъявлял никакого удовольствия по поводу происходящего: никаких «Va bene», «all reight», «nil desperandum». Более того, на сей раз послание, написанное целиком по-французски, было прямой мольбой о помощи, ведь запас провианта на Форментере кончался.

Все эти соображения коротко изложил капитан Сервадак.

- Друзья мои, - заключил он, - мы должны тотчас же отправиться на помощь к погибающему…

- Или к погибающим, - поправил граф Тимашев. - Я готов вас сопровождать, капитан.

- «Добрыня», несомненно, проходил близ Форментеры, когда мы делали разведку у Балеарских островов, - заговорил лейтенант Прокофьев. - Если мы тогда не заметили никакой земли, значит от Балеарского архипелага остался только крохотный островок, как от Гибралтара и Сеуты.

- Как ни мал этот островок, мы его найдем, - заявил Сервадак. - Скажите, лейтенант, какое расстояние между Теплой Землей и Форментерой?

- Около ста двадцати лье, капитан. Разрешите полюбопытствовать, каким способом вы предполагаете туда добраться?

- Пешком, очевидно, раз море не судоходно, - ответил Гектор Сервадак, - вернее, на коньках. Не так ли, граф?

- Я иду с вами, капитан, - сказал граф, в котором призыв облегчить человеческое страдание всегда находил горячий и быстрый отклик.

- Отец, - с волнением заговорил Прокофьев, - я хотел бы высказать одно соображение, но не для того, чтобы помешать тебе выполнить свой долг, напротив - для того, чтобы помочь.

- Говори.

- Предположим, что вы пойдете вдвоем по льду. Однако мороз крепкий, двадцать два градуса, и с юга дует резкий ветер, при котором перекосить такую температуру особенно тяжело. Допустим, что вы пройдете за день двадцать лье. Стало быть, до Форментеры вы доберетесь дней через шесть. А ведь вам придется нести на себе провиант не только для вас обоих, но и еще для одного человека или нескольких людей - для тех, кого надо спасать…