— Иди за мной, — сказал человек, и Лорк узнал Бесана.

Брат тоже изменился — вместо привычной меховой безрукавки и кожаных штанов на нем были такие же шальвары, как у Тарса, и куртка с поблескивающими в свете факелов золотистыми полосками. Рядом с ним Лорк почувствовал себя оборванцем-кордом. Вдобавок он заметил на поясе Бесана саблю — очевидно, снятую после боя с кого-то из убитых вай. У самого Лорка не было даже ножа, и он ощутил острую зависть к брату.

Бесан нырнул в какую-то калитку, Лорк остановился, не зная, можно ли тащить с собой Нура. Но проем казался достаточно высоким, чтобы хабтагай прошел внутрь. К тому же брат нетерпеливо окликнул из темноты, и Лорк перешагнул невысокий порожек, оказавшись в саду.

Нура ему все же пришлось оставить — подскочивший мальчишка выдернул из пальцев Лорка повод, чмокнул, приказывая хабтагаю идти следом, и увел куда-то. А Лорк поспешил за Бесаном, с любопытством вертя головой.

Впрочем, он почти ничего не видел — только смутно темневшие деревья да блестевшую под ногами песчаную дорожку. Впереди возвышалась громада дворца, но брат вел Лорка куда-то вбок, а не ко входу, ярко освещенному факелами. И в конце концов остановился перед дверцей в белой стене, отчетливо видной даже в темноте.

— Здесь лестница, — Бесан толкнул дверь, и та с легким скрипом открылась. — Поднимайся наверх, в башню. Отец велел поселить тебя ближе к небу. Завтра утром он выслушает, что ты хотел ему сказать.

Лорк не возражал — больше всего на свете он сейчас хотел спать. Да и ничего срочного Маатан передать Нотон-куну не велел, просто отправил ученика подальше от гнева лаев. Поэтому он молча кивнул брату и вошел в башню.

Подниматься пришлось долго — Лорку даже показалось, что его и правда отправили к самому куполу небес. Но когда он уже готов был остановиться и сесть прямо на каменные ступени, лестница сделала очередной поворот, и перед Лорком открылась небольшая круглая площадка. Он осторожно подошел к краю, огороженному рядом плотно пригнанных друг к другу камней, и осмотрелся.

Башня возвышалась над Ойчором — с высоты были видны стены города, улицы, крыши домов. А еще отсюда было видно небо.

Заришах уже снова полнела. Ее светлый лик отчетливо вырисовывался на темном небе, и совсем близко горел багровым огнем Камень Чин. За время, прошедшее с того дня, когда был взят Ойчор, сокровище богини ночи стало огромным. Пожалуй, ненамного меньшим, чем кибитка самой богини. За Камнем Чин тянулся длинный светлый полог, затмевавший кобылиц Заришах. Лорк плохо помнил, как выглядел Камень в прошлое появление — он тогда чаще смотрел на землю, чем в небеса, а по ночам, утомленный дневной беготней, спал как мертвый. Но свет небесного сокровища внушал необъяснимую тревогу и какой-то безотчетный страх. Лорку даже показалось, что он видит алые отблески на пологе Заришах.

На каменном полу нашлись кошмы, сваленные одной кучей. Лорк встряхнул их, расстелил и улегся, положив под голову свернутую в узел куртку. От камня башни шло еле заметное тепло, глаза закрывались, и Лорк перестал думать о богах и небесных камнях. Не его это было дело — разбираться с божественными сокровищами.

Утром ему пришлось объясняться с отцом. Нотон-кун хотел знать, по какой причине Лорка отослали из лайдо, а рассказать все без утайки в присутствии братьев тот не мог. Лгать Лорк тоже не умел, пришлось обойти настоящую причину, сообщив только, что Маатан велел ему отправляться к отцу и дожидаться, пока жрец приедет за ним сам.

В бегстве из лайдо его обвинять не стали, хотя по выражению лиц братьев Лорк сообразил, что те так и подумали. Но бежать в Ойчор было бы глупо — понятно, что Правитель города неминуемо узнал бы про побег. Нотон-кун это прекрасно понимал. Лорк подозревал, что отец о чем-то догадывается, но тот молчал и кивал. А затем велел сыну вернуться в башню.

16.01.2013

15.

Чем больше проходило времени, тем беспокойнее становилось вокруг. И не только из-за Камня Чин, увеличивающегося с каждой ночью — никогда раньше он не бывал таким ярким, — но и из-за крепнущего недовольства лаев. По вечерам Мортон, пряча беспокойство, наблюдал за багровым огнем на небе, по утрам во время Обряда вынужден был показывать свое могущество, чтобы ни у кого из Круга и мысли не возникло бунтовать, а по ночам неутомимо любил своего ученика.

Лорку по-прежнему, несмотря на все усилия, не нравилось делить с ним кошму — Мортон чувствовал. Но ни за что не променял бы это прекрасное непокорное темное тело на чье-либо другое, пусть и более покладистое. Ему нужна была не просто близость, а близость с Лорком, и он торопился насытиться ей, наесться до отвала, словно предвидел неизбежную голодовку — разлуку.

Но надежды не оправдывались, близость не делалась менее желанной, и каждую ночь Мортон снова и снова целовал, гладил и брал несопротивляющегося ученика. Точно пил — и не мог напиться. Казалось, он не ведал по ночам никакого стыда, изучая тело Лорка до самых укромных уголков. Казалось, он помнил до мелочей запах его тела и вкус семени. Казалось, ощущение масла под пальцами, смешанного с каплями пота, давно должно было стать привычным, так же как сама необходимость подчинять ученика с его помощью, но почему-то все это только еще больше возбуждало.

Лорк был вызовом, и каждую ночь Мортон принимал этот вызов, и побеждал, делая ученика своим и даря ему наслаждение, которого тот, может быть, и не хотел.

И каждое утро Мортон принимал другой вызов — от жрецов Круга, и тоже побеждал, делая Круг своим, принуждая его смириться и принять волю Правителя, назвавшего Маатана Верховным жрецом Мортон-лаем.

Никогда раньше лаи не имели отличий один от другого — все они были равны в Круге. Нотон-кун — по незнанию, или намеренно, — сломал привычный порядок. И испытать силу сопротивления остальных Мортону пришлось уже следующим утром. И следующим. И следующим.

Обряды превратились в бесконечную демонстрацию Силы. Пока ее хватало. Но только пока.

Лаи будто всерьез пытались оспорить право Правителя решать.

Это было неправильно — Мортон всем своим существом чуял, что так не должно быть. Лаи всегда были вне Великого города. Кто бы ни получал в руки золотой жезл — их это никогда не касалось. Да, теперь с помощью Мортона власть получил не вай, а морт — так что с того? Боги позволили ему, и его воля стала столь же непререкаемой, как и любого другого Правителя. Круг обязан был подчиниться.

Да только не хотел.

И когда Мортон услышал условие, озвученное серым Ыто-лаем, ему с трудом удалось совладать с собой и кое-как завершить Обряд. Лаи требовали себе его ученика! Его неправильного, оберегаемого и жадно желаемого Лорка собирались принудить к близости с каждым, как когда-то Маатана. Только Маатану было, в общем-то, все равно, а Лорку каждая ночь давалась с трудом. Но самое главное — не все равно было Мортону. Он ни с кем не собирался делиться.

Потому и прятал Лорка, пока Го вершил свою дорогу, отсылая подальше от лайдо. И загружал работой, и никогда не прикасался к нему днем, и даже к Силе приобщать боялся, чтобы остальные посвященные не углядели его сокровище. Однако разве спрячешь то, что спрятать нельзя? Как замаскируешь, например, чистый белый свет своей магии, яснее ясного говорящий о том, что проблем с подчинением Силы у тебя нет?..

В конце концов, когда Заришах почти готова была вновь показать свое лицо миру Вай, лаи взбунтовались, и в стойле погибли несколько овец. Это одновременно и рассердило, и насмешило Мортона. Если бы он не дорожил еще какими-то заветами Круга, от шатров остальных жрецов не осталось бы ничего, кроме остовов. Слишком слаба была сила лаев, даже совместная. А смести лайдо поодиночке для переполненного Силой и любовью Мортона не составляло никакого труда.

Однако следовало подумать — во имя чего вести войну с собственным племенем. Войну, которая отразится не только на жрецах, но и на всем мире Вай. Еще никогда лаи не вступали в противоборство между собой. По крайней мере, в преданиях, передаваемых от учителя к ученику, ни о чем подобном не говорилось.