Я по новой начал переписывать заявление. После слов «прошу принять меня кандидатом в члены КПСС», меня переклинило: я начисто забыл, что писать дальше.

– Михал Абрамыч, а что писать после слов в «члены КПСС»?

– Юрий Иванович, вы меня удивляете. – Чувствовалось, что секретаря парторганизации «развезло». – В такой ответственный момент, я бы даже сказал священный миг, вы не можете себе ответить, почему я хочу стать членом партии. Коммунист, бля, это как росинка на молодом побеге. Пиши…

– Что писать Михал Абрамыч? Что хочу стать росинкой на молодом побеге?

– Слушай меня, бля и пиши: «Прошу принять меня кандидатом в члены КПСС, чтобы быть таким же чистым и прозрачным, как росинка на молодом побеге». Ставь число и подпись.

Я написал, как продиктовали. Выпили по третьему стакану. Пьяны были все без исключения. Даже Михал Абрамыч, который все же успел сказать мне:

– Давай сюда заявление, пока снова не заляпали. В понедельник проведем партсобрание и примем тебя в наши ряды строителей коммунизма.

Он забрал у меня заявление и спрятал в своем портфеле. В этот торжественный и судьбоносный для меня вечер я заночевал в школе. Точнее, мы все остались, справедливо решив, что завтра все равно воскресенье.

Ранним утром добирался до дома больной и понурый, с изрядной долей страха, что придется держать ответ перед женой, но с законным чувством гордости за себя и мировое коммунистическое движение. Одним коммунистом на планете Земля стало больше.

В семь утра я был уже дверей своей квартиры. Надеясь, что жена еще спит, очень тихо открыл замок и на цыпочках начал протискиваться в дверь, надеясь сразу нырнуть в ванную. Но едва я только просунул голову, как получил по ней же неожиданный и поэтому очень болезненный удар чем-то очень твердым. Ноги подкосились, и я упал на пол в коридоре. Я бы и так упал, но удар ускорил мое падение. Лежа на спине и закрыв на всякий случай голову руками, увидел над собой перекошенное от злобы лицо Маняши с зонтиком в руках. Это им был нанесен столь чувствительный удар не только по голове, но и по моему самолюбию. Какая-то жена бьет коммуниста, возможно даже будущего лидера всего коммунистического движения, но вслух только произнес:

– Я больше не буду.

– Что не будешь?

– Не буду больше на работе так долго задерживаться.

– Не ночевать дома, ты называешь «задержаться на работе»

– Я готовился к вступлению в коммунистическую партию, писал заявление, потом отвечал на вопросы товарищей, обсуждали политическое положение в мире. Так увлеклись, что не заметили, как утро наступило.

– А перегаром от тебя разит, что задохнуться можно. У вас, что в партии одни алкоголики?

– Не смей так говорить о коммунистах. Коммунисты, как росинка на молодом побеге…

– Что, что? – Маняша явно опешила. – Уж не белая горячка у тебя начинается?

– Что ты ерунду городишь, – возмутился, но на всякий случай, не отнимая рук от головы. Я и белая горячка. – продолжил, как мне показалось даже с достоинством, и попытался подняться, но не смог: от пережитого волнения ноги были, как ватные. – Помоги лучше подняться. Не видишь, что мне тяжело. Я попытался перехватить инициативу.

– Я тебя сейчас помогу. Еще раз по голове огрею.

Не смотря на угрозу, жена явно смягчилась. Она боялась, что я мог провести ночь с женщиной. Но видимо мое объяснение, и внешний вид ее вполне удовлетворили, и она помогла мне встать.

В дальнейшем выходной день прошел тихо и обыденно. Немного поспав, я сходил за сигаретами к соседу, у которого всегда был спирт. Выпил ровно пятьдесят грамм, занял у него же денег, сходил в магазин и купил продукты. Жена оценила мою заботу и позволила выпить из домашних запасов сто граммов коньяка для повышения тонуса. С ее молчаливого согласия я выпил двести. Вышел покурить на площадку с соседом. Выпил ровно сто грамм спирта. Покурили, поговорили про Гондурас. Сосед предложил еще выпить, но я отказался: «Если совсем чуть – чуть, граммов двадцать пять». Наступило окончательное просветление, и с чувством законной гордости отправился спать.

На следующий день в школе Михал Абрамыч предупредил меня:

– Не забудь, сегодня после уроков в кабинете директора будет партсобрание. Будем тебя в партию принимать.

– Помню, помню. – Успокоил я его.

После уроков я робко постучался в дверь кабинета директора. Когда вошел, все коммунисты во главе с Михал Абрамычем были в сборе. Мужиков и коммунистов в школе было почему-то всегда мало. Вся партийная организация легко разместилась полукругом вокруг директорского стола. Директор ласково пригласил:

– Проходи и присаживайся Юрий Иванович.

– Спасибо.

Я скромно сел поодаль. Михал Абрамыч откашлялся и торжественно произнес:

– Уважаемые товарищи коммунисты сегодня у нас на повестке дня один вопрос: «О приеме кандидатом в члены КПСС учителя истории Рагозина Юрия Ивановича.» Сейчас я зачитаю личное заявление Юрия Ивановича.

Михал Абрамыч надел очки, поднес близко к лицу мое заявление, написанное в жарких дискуссиях и начал читать: «…прошу принять меня кандидатом в члены КПСС, чтобы быть, как росинка на молодом побеге». Я оцепенел. Забыл переписать заявление? Михал Абрамыч засуетился: «Даже не представляю, откуда появилось такое заявление? Очевидно, Юрий Иваныч по молодости что-то напутал». Вот, гад. Сам надиктовал, а теперь все валит на меня.

– Наверное, в мастерских писали заявление? – Обратился ко мне директор. Я молчал, не зная, что сказать.

– Я не знаю, где он писал заявление товарищ директор. – Судя по обращению к директору, Михал Абрамыч сильно перетрухнул. – Юрий Иваныч мне передал его в коридоре на третьем этаже. Ведь так было Юрий Иваныч? – Мне ничего не оставалось, как молча согласиться. Он же продолжал оправдываться. – А я виноват, не досмотрел, по причине усталости бдительность потерял.

– Знаю, я, Михал Абрамыч вашу усталость. Напились, как всегда, и эту чушь надиктовали. Ладно, заявление он перепишет. Давайте перейдем к голосованию. – Директор взял на себя ведение собрания. – Вопросы к кандидату есть? Нет. Будем голосовать, Кто «за». Решение принято единогласно. Поздравляем Юрий Иваныч со столь значительным событием в вашей жизни. И всегда помните, коммунист должен быть кристально чистым, как росинка на молодом побеге…

Немного ошибся: восемь с половиной. До другой стены от стола около одиннадцати. Проверяю. Точно. Одиннадцать шагов, след в след. Посмотрел на часы. Прошло только две минуты. Господи, как же тянется время. Ладно, посчитаю, сколько же мы вчера выпили. Пили примерно поровну плюс – минус полстакана. А было нас около шести человек. Я» ломаюсь» обычно к концу второй бутылки. Значит, выпили мы около двенадцати бутылок. Сколько осталось времени? Еще целых тридцать пять минут. Ночевал я дома. Это скорее предположение, чем бесспорный факт. Иначе, с какой стати Маняша с утра звонила бы на работу и зло интересовалась, где я пропадал всю ночь. Тогда где же я был? Мои раздумья были прерваны вопросом:

– Юрий Иванович, на вопросы в любой последовательности можно отвечать?

Это Кочегаров с первой парты. Я не сразу понял, что он от меня хочет. Какие вопросы? Какая последовательность? Совсем забыл. Это он про вопросы к параграфу

– Ты можешь в любой последовательности.

Прошло еще две минуты. «Господи, куда же она запропастилась. Я же просил по – быстрее. «Одна нога там, другая здесь». От боли голову просто корчило и разрывало на части. В дверь постучали. «Она»! – обрадовался я. Но, каково же были мое разочарование и досада. В дверях торчала голова завуча, Лидии Сергеевны.

– Юрий Иванович, можно вас на минуточку, – позвала меня голова завуча.

– Слушаю вас, Лидия Сергеевна, – ответил, стараясь близко не подходить и не дышать в ее сторону. Но не получилось: слишком глубоко выдохнул от волнения.

– Ну и запашок от вас, Юрий Иванович, – Лидия Сергеевна брезгливо отмахнулась рукой. – Опять в мастерских гудели. Мой – то с вами был? – как бы невзначай спросила она.