В доме живет семья. Брак и дом, впрочем, так тесно объединены, что слово casa, означающее дом, указывает также и на существование супружеской связи — casarse. Пожениться, таким образом, означает «взять дом». И этот «дом» является почти предприятием, в которое каждый вносит свой посильный вклад: отец, его жена и дети.

Семья в основном представляет собой супружескую ячейку: отец, мать и дети. В мусульманской Испании, где закон этого не предписывал, моногамия, похоже, считалась нормой. Только богатые могли иметь нескольких жен, но супружеские контракты могли и им навязать моногамию: жена эмира Ибн Худа в XIII веке заставила его пообещать никогда не жениться на другой женщине. Брак, легальный акт, не имел ничто общего с содержанием сожительниц. В конце XI века эмир аль-Мутадид Севильский имел единственную жену Итимад (она была поэтом), но при этом у него было 700 сожительниц, если верить хронисту Ибн Хайяну. Христианские правители также имели сожительниц, положение которых не имело ничего общего с положением законных жен: в XIV веке Альфонс XI Кастильский имел многочисленных сыновей от Элеоноры Гусман, один из которых в конце концов лишил трона своего сводного брата.

Человек женатый имел более высокое общественное положение, чем холостяк. В супружеской семье отец был ответственен за дом. Он управлял имуществом своей жены и своим собственным, должен был обучать своих детей и «управлять» домом; он должен быть поправлять, в случае необходимости, членов семьи. В конце XV века молодые люди Арагона сочетались браком примерно в 20—25 лет и брали себе в жен девушек в возрасте от 16 до 20 лет.

Женщины имели права, которые гарантировались законом. В мусульманской Испании, вопреки юристам и моралистам, которые пытались ограничить общественную жизнь, женщины занимались различными видами деятельности, преподавали, ходили на рынок, были владелицами земель или библиотекаршами и не носили паранджу постоянно в XIV веке, как отмечал Ибн аль-Хатиб. В христианской Испании женщина была равна мужчине перед законом, она имела право на свою долю в наследстве, оставшемся от родителей, равную долям своих братьев. Эта доля добавлялась к приданому (orras), которое давал ей муж в день свадьбы; этим имуществом муж управлял всю свою жизнь, а если он его растрачивал, жена могла потребовать компенсации через суд. Вдовая женщина управляла своим имуществом сама и могла быть опекуншей несовершеннолетних детей. Перед смертью она могла распорядиться своим имуществом; часто для этого она выбирала «улучшение» доли одной из своих дочерей. Будь то в христианской Испании или в Испании мусульманской, внебрачные связи женщины очень сурово наказывались законом.

Документы свидетельствуют о том, что супруги часто любили друг друга, так было даже в аристократических кругах, где браки организовывались семьями. Многочисленные упоминания «моей дорогой жены» или «моей дорогой и любимой жены» свидетельствуют, что так было на протяжении всех Средних веков; в 1214 году Элеонора Английская лишь на три недели пережила своего мужа, короля Альфонса VIII Кастильского. Но насилие также имело место в отношениях между мужьями и женами; хронист Ибн Хайян сообщал, что халиф Абд аль-Рахман III изуродовал одну из своих рабынь, которая не ответила на его ухаживания, и обезглавил другую, которая ему разонравилась.

Браки между членами различных религиозных сообществ не приветствовались властями; в аль-Андалусе они были даже запрещены для женщин-мусульманок. Однако они все равно имели место и иногда способствовали обращению в другую веру, но случалось и так, что один из супругов менял религию, а другой за ним не следовал: раввин Саломон ха-Леви обратился к христианству в конце XIV века одновременно с отцом и сыновьями, стал епископом Бургоса под именем Пабло де Санта Мария; а вот его жена осталась верна еврейской религии.

Дети находились под покровительством отца до полного совершеннолетия, то есть до 25 лет; отец отвечал за их образование, в случае необходимости отвечал за них перед правосудием. Они же обязаны были уважать родителей и подчиняться им, а также должны были взять на себя их содержание, если в этом возникала потребность. Семьи не выглядели многодетными: от двух до шести детей — это было нормой, согласно документам. Детская смертность была высокой, и сорок детей эмира аль-Мутадида выглядели скорее исключением. Хотя документов на эту тему и немного, все же кажется, что дети были любимы: в Барселоне в 998 году братья Одегарий и Лонгобард выражали почтение своему отчиму, который выучил их и сохранил их имущество.

Структура жилищ имела цель оградить частную жизнь от взглядов посторонних. Но эти посторонние были необходимы в той степени, в какой они подтверждали место каждого в обществе: известность была необходима в общественной жизни. Это была форма контроля, которая гарантировала, что порядок, угодный Богу, сохранится. Итак, взгляды других накладывали определенные обязательства на человека и его семью, их репутация могла одинаково быстро сложиться и разрушиться.

Честь — это основная добродетель личности, признанная обществом. При этом речь идет не только об уважении, вызванном заслугами, талантом или достоинствами: чести удостаивались правители и высокопоставленные сановники церкви, герои военных кампаний и справедливые судьи. Этот honor мог проявляться в получении важных титулов и привилегий, которые выглядели как внешнее проявление общественного статуса.

Более важной в Средневековой Испании была честь, как духовное достоинство. Honra была неотделима от репутации — jama. «Начало мудрости — это желание иметь хорошую репутацию», — писалось в арабском трактате «Тайна тайн»; afama, согласно определению, данному королем Альфонсом X Мудрым в XIII веке, — «это состояние человека, который живет правильно, следуя закону и хорошим нравам, не имея в себе никаких пятен». Итак, репутация — это то, что думают о вас люди. В XI веке факт публичного бесчестия эмира Севильи стоил жизни Ибн Аммару.

Honra основывалась, прежде всего, на репутации женщин: с юридической точки зрения, позором для мужчин, были измены жен. В реальной жизни честь семьи зависела главным образом от репутации женщин.

Бесчестье или позор настигали бежавших с поля боя, то есть тех, кого оставляла отвага и мужество. Кроме того, они настигали тех, кто занимался унизительным ремеслом, кто продавал свой талант жонглера, игрока, борца с людьми или животными, кто был ростовщиком или грешил против природы.

Оскорбление, устное или физическое, имело целью обесчестить того, кому оно было адресовано. В Средневековой Испании очень часто оскорбляли друг друга. В конце VIII века архиепископ Элипанд из Толедо и Беатус из Лиебаны обзывали друг друга «бесстыдниками» и «исчадием Антихриста». В XI веке философ Ибн Хазм Кордовский оценивал своих оппонентов (евреев, христиан и мусульман-еретиков) как глупцов и дураков, подлых, лживых, гнусных, называл их «дикарями», «животными» и «свиньями». В XV веке, когда число «новых христиан» сильно увеличилось, худшим оскорблением было выражение «еврейская проститутка» (putojudio).

Либо для того, чтобы опустить цену нечистого животного, либо для того, чтобы осуждать отказ или вкушение свинины, христиане, евреи и мусульмане обзывали друг друга «свиньями», «марранами»[72], «собаками» и даже «обезьянами».

Оскорбление могло быть и физическим. Fuero Куэнки в конце XII века предусматривал различные наказания для тех, кто дергал своего оппонента за волосы или за уши, кто срезал или сбривал ему бороды или волосы; действительно, в средневековой Испании decalvatio или бритье головы считалось символом позора. Но «Fuero» сообщает также, что испанцы называли друг друга предателями, прокаженными, развратниками, неистово били друг друга, кусали, провоцировали друг друга, сочиняя песни или поэмы, предназначенные для обесчещения оппонента. В XIII веке можно было дискредитировать оппонента, окунув его головой в грязь, обвинив его в содомии (fodudinculo), назвав рогоносцем, изменником, еретиком, дураком, ренегатом, проституткой, если это была замужняя женщина, и «флюгером» (tornadizo), если это был обращенный в иную веру. Привычка к оскорблениям, впрочем, не относилась только к взрослым; старинные «Fueros» Валенсии отмечали, что ребенок в возрасте менее семи лет не мог преследоваться за оскорбления, которые он совершил или сказал, а в возрасте до пятнадцати лет — за оскорбления, которые он произнес.