Мама, наигравшись с псом, устало успокаивает его:

— Ну что ты всё от меня хочешь? Продолжения банкета? Иди вон к Оле… банкуй.

Потрясение или шок моё сознание воспринимает как что-то огромное, сильно превосходящее его собственные размеры, но, несмотря на это, непременно старается вобрать в себя всю эту махину, иногда просто натянувшись на неё. Как отчаявшаяся туфля Золушки на толстую пятку мачехи, как удав на слона. И потом, раздутый, долго лежит, замерев, и ничего больше не может. А если спросят, выпалит, сжав рот «нет, не жрал» или «само пройдёт».

У меня сильный бронхит, Серёжа ставит горчичники:

— У тебя на спине скоро вырастут маленькие зимние дворники.

— Что, дышу с хрипами, как сгребают снег?

— Нет, лопатки уже пробиваются.

Есть у нас негрустин и зовут его аванс.

Реклама какого-то банка, пишут: вклад «Ушаков», вклад «Ломоносов». Удачно раскошелились ушаки и ломоносы!

Очень жаль, что скоро все поснимают свои вязаные шапочки. Я больше не смогу подрисовывать сверху чуть скошенные кресты, окончательно превращая головы в купола, и гадать, какая там роспись изнутри. И не заброшен ли храм, есть ли там царь.

Один гражданин упорно записывал фамилию моей мамы как Петрова. На днях ей надоело терпеть, и она спросила у него:

— Позвольте, я ведь Павлова, как вам удается всё время путать?

— А, чёрт… Не могу запомнить, что вы — Петропавловская крепость наоборот, — вздыхает.

Код моей двери я запомнила как «25 бакинских комиссаров и 48 попугаев».

Банки марки «Дядя Ваня» хорошо открывать при стрессе. Там на крышках бородатая голова в кепке, стольким дядям можно бошки свернуть.

В рекламе сказали: «Люди с недостатком йода в организме делают всё очень медленно, быстро устают». Значит не всё, дурики!

Правильное, верное решение всегда приходит небыстро и плавно. Опускается на меня, как лёгкая простынь на постель.

Однажды возьмёшься привычно перебирать прошлое в памяти, как карточки в каталоге, и обнаружишь, что картонки уже срослись меж собой перепонками и выглядят как меха гармошки.

Видела бродягу в случайно перепавшей ему солдатской шинели. Ровный, зеленый, оформленный стебель и завядший цветок головы.

Женщины — это тот пол, об который ясным соколам полагается биться лбом, чтобы становиться мужчинами.

Вообще пирамиды над разветвлённой системой гробниц обязаны называться гробами, по аналогии с грибницами и грибами.

Тоненький месяц смотрится в небе всегда как остатки ванильного мороженого в круглой миске, откуда его выбирали шарообразной ложкой.

Когда говорят «смысл между строк», я вижу как в тонкую щель опускают конверт. Или как сквозь сжатые лодочкой ладошки проводят другой такой же лодочкой и отпускают внутрь колечко.

Вся эта чувствительность словно включается и выключается сама собой. То ты ходишь тупой, довольный, гладкий как рыба. А потом вдруг вся чешуя встаёт открытыми жалюзи.

Серёжа уверен в том, что санитарная зона — это тюрьма для врачей.

Забегала к художнику Гаго, пока пили чай, зашёл его давний приятель. Представляя меня, Гагик сказал:

— Ты не смотри на неё, не смотри, она не красивая, а талантливая.

Серёжа задался вопросом, все ли торговцы страдают торговым комплексом.

Виделись с Настей. Обсуждали рассеянности, Настя рассказывала, как однажды забыла в камере хранения супермаркета свои новые босоножки и вспомнила об этом только на следующий день, когда поняла, что старые ей надевать почему-то неприятно:

— А возле ячеек было написано, что они хранят содержимое три дня, а потом выбрасывают в пропасть!

Везде висят плакаты про соревнования по борьбе. Женской, греко-римской и вольной. Так и вижу этот вид спорта — женская борьба. Острые когти, визг, запрещённые уколы маникюрными ножницами, предварительное взвешивание и единые требования к высоте каблуков.

А деревья и кусты в апреле как партизаны в плену. Все знают, что у них внутри листья и в конце концов они их выдадут, но пока зубы стиснуты, будто бы никогда и ни за что.

Клуб приглашает: «у нас каждый вечер выступают звёзды». Как сыпь, наверное, чешется, надо вызывать врача.

Всё-таки белеющие прямые проборы у длинноволосых людей, как прорезь автомата для считывания кредиток: так и тянет что-нибудь сквозь них протащить. Или вот ещё как божий проход, когда море пополам. Или как высохшее устье речки, когда пробор неровный.

Утром видела двух полковников, один чихнул, другой сказал ему: «Здравия желаю».

Будучи почти тридцатилетним человеком (как у Битова «хоть сколько-нибудь тридцатилетний») я уже понимаю, что у каждого встречается в жизни такой человек, который зашвыривает его вверх, выше его прежнего, выше его опыта и возможностей, а иногда даже выше себя самого швыряющего. И вот летишь, запущенный, и земля тебе с овчинку. Но это не люди-дрожжи, которые в тебе прорастают и тебя прёт, не люди-тепло, которые тебя окружают заботой. Нет, это всегда люди-футболисты, которые дают тебе хорошего пинка. Летишь себе в свои седьмые небеса и собственным хребтом считаешь ступеньки — одна, вторая, третья.

Когда неожиданно становится беспричинно хорошо или плохо, то сразу начинаешь искать, почему. Так, если на улице чувствуешь запах черёмухи, всегда крутишь головой, чтобы найти её глазами.

Ехала в пустом метро сверху вниз по прямой, но ломаной ветке, следя по карте за своим перемещением. Выходило — я как капля просачиваюсь в трещине.

Сидела в вагоне метро среди нескольких женщин, мы все отражались в тёмном стекле напротив и были похожи на высаженных в линию подсадных и одного настоящего преступника на опознании.

Возле аэропорта дом с вывеской «Центр кровли». Кровля, травля. Что-то от восточной мести.

Любое возвышение это все-таки гордыня, из самолёта города видятся городками из одноимённой игры и очень хочется швырнуть биту, отведя локоть.

Объявление: «Стоматологическая клиника „Улыбка^“ переехала на улицу Московская д. 2 (между рестораном „Корвет^“ и кафе „Смак^“)». Зубы пошли практиковаться!

После перемещения в другой город слегка теряешь себя и непонятно, какое у тебя содержание, как у тех грузовиков, у которых отнят, как ампутирован, прицеп, а осталась только кабина. Решаю погадать, кто я есть, открываю наугад какую-то книжку, сразу читаю: «Первым появился Фролов и свалил всю вину на Деревягину, потом пришла девочка с сумочкой, из которой торчали: балетные туфли, кусок веночка с головы, какая-то тряпка и будильник».

Двадцать пятого числа весь берег был усыпан выпускниками с красными лентами, которые перечёркивали их, как оставшийся позади населённый пункт.

Серёжа бренчит задумчиво мелочью в кармане, потом достаёт две монеты, обе решкой вниз, говорит им: