— Да, без граблей бы туго пришлось.

Янус снова стал шарить по дну. Он наткнулся на что-то твердое, зацепил граблями.

— Ага, готово, — сказал он наконец и вытащил… старое эмалированное ведро, полное грязи. Янус разозлился и отшвырнул его подальше, чтобы не мешалось. Потом повернулся к Ээльке: — Вот что, парень, достань-ка пока ступицу, а там сообразим, что делать.

— Дай-ка я слазаю, Ээлька. — Учитель взял грабли. — А то скучно без дела. — И стал спускаться к воде.

Мальчишки откатили Януса от обрыва, и он приготовил веревку.

— Сейчас придет учитель, принесет грабли, привяжем веревку, тогда уж точно достанем. Хватило бы ее до дна, а обод-то я выловлю. С веревкой да граблями найдем. Вот увидите. Да, веселый денек! Почище того, когда мне акула ноги отхватила! — И он заговорщицки подмигнул Пиеру и Дирку.

Йелла рот раскрыл от удивления, а у Ээльки глаза на лоб полезли.

— Как? Так враз обе и откусила? — с ужасом спросил он.

— Откуда мне знать, враз или не враз, — пожал плечами Янус, — я что, считал, что ли, сколько раз она меня тяпнула?

— А вы что же?

— А я ей за это — по зубам!

Йелла и Ээлька замерли от страха, зато Пиер потешался вовсю.

— Но она все-таки отхватила обе ноги, — напомнил он.

— Но не разом же! — Янус свирепо сверкнул глазами. — Она еще с резиновым сапогом не справилась, а я ей как двину по зубам другой ногой! Тут я, конечно, маху дал. Так она озлилась, что и вторую ногу откусила. А больше уж мне нечем было ее по зубам бить.

— Наверное, эту акулу с резиновых сапог понос прохватил, вроде как от незрелых вишен, — с серьезным видом сказал Пиер.

— Как меня в прошлом году, — с удовольствием подхватил Йелла.

Ээлька прямо трясся от нетерпения — так хотелось расспросить про акулу. Но Янус увидел учителя со ступицей в руках и тотчас приказал везти его к каналу, некогда рассказывать. Он привязал к граблям веревку, закинул глубоко в канал и начал тянуть. Вдруг грабли за что-то зацепились.

— Ну, держите крепче. Это точно обод, сейчас выловим, не будь я Янус.

Его огромные сильные руки напряглись. Он потянул веревку изо всех сил, на шее вздулись жилы, на руках набухли мускулы.

Неожиданно что-то треснуло. Ребята, державшие кресло, покатились назад. Веревка так и осталась у Януса в руках, а в воде плавала ручка от граблей.

— Итак, единственные на всю Приморку грабли приказали долго жить, — мрачно сказал Янус. Никто не ответил. Все с испугом смотрели на ручку от граблей.

— Не беда, придумаем что-нибудь. — Голос у Януса вдруг стал подозрительно бодрым. — Поехали назад в Приморку, чем могу — помогу.

Наступило тягостное молчание. Вдруг Янус вскинул голову.

— Слышите? — Он поднял руку, чтобы не шумели. И вновь прислушался.

Ветер донес едва слышные крики. Да, вроде кричат женщины. Где-то на другом конце деревни, у дамбы. Снова порывом ветра донесло далекие голоса.

Янус решительно взялся за колеса своего кресла и повернул к деревне.

— Женщины кричат. Что-то стряслось. — Он бросил взгляд на флюгер на колокольне, на заходящее солнце, определяя время и направление ветра. — Начинается прилив. Наверное, овцы забрели в море, а вода стала прибывать, скоро совсем затопит. Глупые. Овцы и есть. Поехали. Обод подождет.

Ребята быстро выкатили кресло Януса на дорогу. Он снова поднял руку — тише! Сначала ничего не было слышно, потом донеслось позвякивание и дребезжание.

— Жестянщик, это едет жестянщик, — определил Йелла.

Они заспешили было дальше, но Янус остановил их.

— Дождемся фургона, на нем быстрее до дамбы доедем.

На дороге показалась повозка. Миновала поворот, затем мост. Лошадь бежала резво, кастрюли и сковородки, раскачиваясь на веревках и подпрыгивая, бряцали и дребезжали на разные голоса.

— Смотрите-ка! — сказал Пиер. — Никак, с ними Аука! Вон на повозке стоит и что-то кричит нам.

Аука всю дорогу сидел на козлах между жестянщиком и его женой. Дети расположились на дне фургона среди кастрюль и сковород. Жестянщик решил прокатить всех по окружной дороге: по прямой до Приморки и ехать-то нечего. Сегодня суббота, и все заслужили хорошую прогулку. Поэтому они подъехали к Приморке не от дамбы, а со стороны канала.

Когда переехали мост, Аука увидел, что на берегу стоят люди.

— Наверное, что-то случилось, — решил он. — Может, утонул кто. Даже Янус на своем кресле приехал. — Он вскочил на сиденье. — А побыстрей можно?

— Можно, — кивнул жестянщик, стегнул лошадь, и та рванула.

Поднялся невообразимый грохот и перезвон. Фургон, подпрыгивая на рытвинах и ухабах, понесся к каналу.

— Что случилось? — закричал Аука с повозки, перекрывая бряцание.

Фургон остановился прямо около Януса. Рядом на обочине стояли ребята и учитель. Бряцание смолкло.

— Случилось-то случилось, да только не здесь, — сказал Янус. — На дамбе женщины кричат. Мы сейчас туда едем.

— Так залезайте в фургон, — предложил жестянщик, — на моей кляче все же быстрее, чем пешком. Вот только вам, — он обратился к Янусу, — с креслом забраться будет трудно. Но ничего, подсобим и…

— Еще чего не хватало, — перебил Янус. — Вы трогайтесь, а я сзади прицеплюсь, на своих колесах за вами поеду.

Вскоре в Приморку ворвалась необычная кавалькада и понеслась к дамбе. Старая кляча старалась как могла, но людей в фургоне прибавилось, и она сбавила темп. Хотя из-за невообразимого шума казалось, что повозка прямо летит по неровной булыжной мостовой, кастрюли и сковородки, развешанные в фургоне, качались в такт. Сзади в кресле ехал Янус.

Он держался за телегу обеими руками. Его привязали к креслу веревкой. Только руки и голова виднелись над высоким задком фургона. Рядом, тяжело дыша, бежали учитель и Йелла, они следили, чтобы кресло не перевернулось.

— Лишь бы колеса не отвалились, — сказал учитель.

Но что Янусу какие-то колеса! Настроение у него было отличное, он то и дело подгонял лошадь: «Хоп-хоп-хоп!»

— Моя лошадь не понимает «хоп-хоп», — крикнул жестянщик. — Вдруг ей «стоп-стоп» послышится.

— С Янусом спорить нельзя, — сказал Аука жестянщику.

Но лошади, видно, передалось настроение Януса. Высоко вскидывая ноги, она бойко цокала по булыжникам — вот тяжелогруженный фургон уже у дамбы.

Женщины смотрели и глазам своим не верили: звеня и дребезжа к ним несся фургон, а из-за него доносились крики Януса. Женщины договорились с одним фермером, он стал запрягать лошадей, а они вернулись на дамбу.

Мать Лины опомнилась первой. Она бросилась к калитке у въезда на дамбу. Это была пологая дорожка, идущая наискось по крутому склону. Фургон пролетел сквозь калитку, но на подъеме лошадь пошла шагом. Она привыкла к равнине, а тут что-то новое. Отфыркиваясь, роняя пену, она старательно тянула, но фургон не двигался.

— Хоп-хоп! — кричал Янус, но напрасно. Старая лошадь устала. К тому же за свою долгую жизнь она поняла, что никогда не нужно стараться сверх меры. Кричи Янус, не кричи, а фургон ни с места.

Смириться с этим Янус не мог.

— Ну-ка все вылезайте, кроме хозяина и малышей, и толкайте! Хватит лошаденку мучить. — И прямо с кресла попытался подтолкнуть фургон.

Ребята попрыгали на землю, даже жестянщик слез, поводья взяла жена.

А с дамбы, онемев от удивления, смотрела на своего мужа Яна. Но когда фургон оказался почти наверху, она обрела дар речи:

— Никак, это мой Янус? Вроде бы его голос!

Фургон вполз на дамбу и остановился. Его тут же обступили женщины. Вперед горделиво выехал Янус. Страшно довольный собой, он подъехал к изумленной жене.