Когда я пришел туда, то увидел, что он очень эмоционально обсуждает что-то со своим сыном. Я решил переждать, пока он останется один, и закурил сигару. Но когда вслушался в их разговор, то пришел в ярость. Этот мерзавец принуждал сына к женитьбе на моей дочери, даже не пытаясь узнать ее мнение, как будто речь шла о какой-то уличной девке. У меня помутился разум, когда осознал – все, что мне дорого, навсегда оказалось во власти этого негодяя. Но эти оковы можно разрубить. Сам я безнадежно больной человек и хотя в здравом рассудке и у меня еще есть силы – мои дни сочтены. Но мое имя и судьба моей дочери! То и другое будет всегда под угрозой, пока я не вырву язык у этой подлой твари. И я убил его, мистер Холмс. И не жалею об этом. Да, это тяжкий грех. Но если ты обречен навечно жить в страданиях и муках, разве это не искупает вины? Я готов был все стерпеть, но смириться с мыслью, что и мою дочь ждет столь же невыносимая судьба, я просто не мог. Я убил этого мерзавца без малейших колебаний. Когда на его крик прибежал сын, мне уже удалось скрыться в лесу. Правда, увидев, что обронил пальто, я осторожно вернулся и подобрал его. Я сказал абсолютную правду, джентльмены, все было именно так.

– Мне сложно вас судить, – промолвил Холмс, когда старик поставил подпись под своими показаниями. – Не дай Бог никому попасть в подобный кошмар.

– Благодарю за понимание. Но что вы намерены теперь предпринять? – спросил Тэнер.

– Учитывая ваше здоровье, ничего. Совсем скоро вы предстанете перед судом Всевышнего, и этот суд праведнее земного. Я обещаю вам, что этими признаниями воспользуюсь только в крайнем случае, если молодой Маккарти будет осужден. Если же нам удастся добиться его оправдания, никто на этой земле не узнает о вашей тайне даже после вашей смерти.

– Спасибо, сэр, и прощайте, – торжественно сказал старик. – И пусть, когда наступит ваш смертный час, вам принесет успокоение воспоминание о том, насколько вы были добры к моей мятежной душе.

Сгорбившись и тяжко припадая на правую ногу, он медленно вышел из комнаты.

– Да поможет нам Бог! – проговорил Холмс после затянувшейся паузы. – Почему судьба бывает столь жестока к несчастным, беспомощным созданиям? На основании многочисленных доказательств, представленных Холмсом, суд присяжных оправдал Джеймса Маккарти. Во многом благодаря этому старый Тэнер прожил еще более полгода после нашей встречи. Сегодня его уже нет в живых. И, несомненно, Джеймс и Алиса будут счастливы вместе, не зная о темном прошлом своих отцов и позабыв те мрачные трагические события, которые омрачали их прошлое.

Когда я просматриваю свои заметки о Шерлоке Холмсе за период от 1882 до 1890 года, я нахожу столько странных и интересных случаев, что положительно затрудняюсь, который из них выбрать, чтобы рассказать читателям. Некоторые из них уже известны из газет, а другие не дали возможности моему другу проявить тех особенных свойств его таланта, которые я отмечаю в моих заметках. Были и такие случаи, в которых его искусный анализ не приводил к окончательным результатам, так что рассказ об этих событиях является чем-то вроде рассказа без конца; случалось ему открывать только часть истины и то, скорее, по догадкам и предположениям, чем по дорогим ему логическим выводам. Между записанными мною рассказами встречается один настолько замечательный по деталям и по результатам, что мне хочется передать его, несмотря на то, что в нем есть некоторые обстоятельства, невыясненные до сих пор, и которым, вероятно, суждено навеки остаться невыясненными.

В 1887 году у Холмса было много более или менее интересных дел, отмеченных в моих записках. Между прочим, я нахожу отчеты о деле «Парадол Чэмбер», общества нищих-любителей, имевших роскошный клуб в подвале одного мебельного магазина, о расследовании фактов, связанных с пропажей судна «Софи Андерсон», о странных приключениях Патерсонов на острове Уффа и, наконец, дело об отравлении Кэмбервелла. Не мешает припомнить, что в этом деле Шерлоку Холмсу удалось доказать, что часы покойного были заведены за два часа до смерти и что, следовательно, он лег спать в это время – заключение, имевшее громадное значение для разъяснения дела. Но ни одно из дел не представляет таких странных особенностей, как то, которое я собираюсь рассказать.

Стоял конец сентября, и экваториальный шторм отличался особой свирепостью. Весь день ветер ревел беспрерывно, а дождь стучал в окна так, что даже здесь, в самом сердце громадного, сотворенного руками человека Лондона люди невольно, хотя на мгновение, отрывались от обычной рутины жизни и признавали величие сил природы, которые грозят человечеству, словно дикие звери, заключенные в клетку. С наступлением вечера буря еще усилилась, ветер завывал в камине и стонал, как дитя. Шерлок Холмс угрюмо сидел у камина, перелистывая свои записки. Я же совершенно углубился в чтение романа Кларка Рассела из морской жизни. Завывание бури как бы смешивалось с текстом, а шум дождя переходил в шум воли. Моя жена гостила у тетки, и я поселился на несколько дней в старой квартире на Бейкер-стрит.

– Что это? Как будто звонят? – сказал я, взглянув на Холмса. – Кто может прийти в такую погоду? Кто-нибудь из ваших приятелей?

– Вы мой единственный приятель, – ответил он. – Гостей я не люблю.

– Ну, так, может быть, клиент?

– Если так, то по очень серьезному делу. Кому иначе охота выходить из дома так поздно и в такую погоду? Вернее всего, это какая-нибудь приятельница хозяйки.

Шерлок Холмс, однако, ошибся, так как в коридоре послышались шаги и кто-то постучался в дверь. Он переставил лампу так, чтоб свет падал на кресло, предназначенное для посетителя.

– Войдите! – сказал Холмс.

Вошел молодой человек лет двадцати двух, хорошо одетый, изящный и, видимо, из порядочного круга. Мокрый зонтик, с которого лились потоки воды, и длинный, блестевший от сырости дождевой плащ давали ясное представление о том, что делалось на улице. Вошедший беспокойно огляделся вокруг. Я заметил, что лицо его было бледно, а в глазах выражалась душевная тревога.

– Прошу извинения, – сказал он, надевая золотое пенсне. – Надеюсь, что не помешал вам. Боюсь, что принес следы бури и дождя в вашу уютную комнату.

– Дайте ваш плащ и зонтик, – сказал Холмс. – Их можно повесить на вешалку, и они скоро высохнут. Вы пришли из юго-западной части Лондона?

– Да, из Хоршэма.

– Это ясно видно по глине, приставшей к вашим сапогам.

– Я пришел за советом.

– Готов дать его.

– И за помощью…

– Это не так легко.

– Я слышал о вас, мистер Холмс, от майора Прендергаста. Он рассказал мне, как вы спасли его от скандала в Тэнкервиллском клубе.

– А! Да! Его несправедливо обвинили в шулерстве.

– Он сказал, что вы все можете сделать.

– Ну, уж это слишком много.

– Что вас нельзя провести.

– Меня провели четыре раза: три раза мужчины и один раз женщина.

– Но что это значит в сравнении с вашими многочисленными успехами?

– В общем, действительно, многое удается мне.

– Может быть, вам удастся помочь и мне.

– Пожалуйста, пододвиньте кресло к камину и расскажите ваше дело.

– Дело совсем необычайное.

– У меня не бывает других. Я представляю собой высшую апелляционную инстанцию.

– А между тем, сэр, я сомневаюсь, чтобы вам приходилось слышать что-либо более таинственное и необъяснимое, чем то, что произошло в нашей семье.

– Вы заинтересовали меня, – сказал Холмс. – Пожалуйста, расскажите нам сначала главные факты, а потом я попрошу вас указать подробности, которые вообще имеют большую важность в моих глазах.

Молодой человек пододвинул кресло к камину и протянул ноги к огню.

– Меня зовут Джон Опеншоу, – начал он, – но, насколько я понимаю, личные мои дела не имеют никакого отношения к ужасным событиям. Это наследственное дело. Для того, чтобы вы могли составить себе ясное понятие об этом, я начну по порядку.