Заскочив в дом, Василий не одной рубахой обзавелся, но и кухонным ножом, незаметно сунув его за хромовое голенище своего фасонистого сапога.

Василий Иванович жил один, год назад расставшись со своей женской половиной – Агафьей, которая излишне явно увлеклась на старости лет знахарством, колдовством и еще Бог знает какими тайно-темными делишками с нечистой силой. «А что я могу поделать? – оправдывалась Агафья. – Матушка мне перед смертью свои знания и силу передала. Я обязана силу эту тайную в миру показать». Сбрендила, короче. Расстался Василий Иванович с женой легко – благо деток Бог им не дал – и просто – выгнал из дома. Агафья поселилась на окраине деревни в одной из брошенных изб.

В тот момент, когда к нему в горницу ввалились два брата-амбала, Василий Иванович занимался своим любимым делом – поливал из лейки диковинное разлаписто-махровое красно-фиолетовое растение под названием «чертов корень», сохраненный им в память об этой заблудшей овце, Агафье, которую в деревне уже давно и недвусмысленно называли не иначе как Бабой Ягой. Все соседи наперебой предлагали ему поскорее избавиться от «чертова корня» вместе с деревянной кадкой, предрекая, что тот накличет в дом беду, но Василий Иванович лишь посмеивался: ну какая злая напасть может с ним приключиться, коли он каждый воскресный день исправно посещает местную церквушку? Ерунда это, одни глупейшие суеверия. Ей-богу.

Недовольный, что его прервали, старик обернулся к непрошеным гостям, тут же верно сообразив, что к чему.

– Ты не обижайся, Вася, но смолчать я не в силах был, глядючи на ваше с Тамаркой непотребство! – сразу перешел дедок в наступление, невольно, как щитом, загораживаясь от бугая Василия своей смешной жестяной лейкой.

– Напраслину возводишь, пень старый! – взвился уличаемый и подскочил к Василию Ивановичу, потрясая для большей убедительности кулаками. – Ты нас в постели видал?!

По вдруг заострившимся чертам лица пенсионера Василий со всей очевидностью вдруг понял, что сейчас тот честно ляпнет утвердительный ответ, и, чтоб не допустить этого, использовал свой главный сногсшибательный довод – левой в солнечное сплетение и правой снизу в челюсть.

Старик отлетел к стене, чудом не сбив по пути любимую кадку с красивым махровым растением. По-рыбьи жадно разевая рот и обеими руками схватившись за поврежденную скулу, он некоторое время приходил в себя.

Плаксиво-жалкое выражение на морщинистом лице старика неожиданно кардинально изменилось.

– Ты же мне челюсть сломал, паршивец! – прошамкал Василий Иванович, сверкая злобными глазами. Видно, вспомнив, что он как-никак является полным тезкой бравого рубаки Чапаева, разъяренный сосед, необычайно быстро для своего почтенного возраста поднявшись на ноги, схватил табуретку и начал агрессивно наступать на молодого обидчика.

Василий не нашел ничего лучшего, как вытащить спрятанный за голенищем сапога хлеборез. Впрочем, засветил нож он лишь для визуального устрашения не в меру развоевавшегося старикашки. Всерьез это смехотворное нападение божьего одуванчика Василий не воспринимал и поэтому легкомысленно пропустил момент удара. Обрушившийся на его голову тяжелый дубовый табурет вмиг доказал всю несостоятельность наивных умозаключений Василия, щедро вознаградив за проявленную глупую неосторожность глубоким нокаутом.

Выронив нож, Василий распластался на полу, не проявляя уже более ни малейшего интереса к происходящему.

Старик будто осатанел – снова замахнулся своим дубовым оружием, желая, по ходу, окончательно проверить на прочность череп поверженного врага.

Михаил, до сего момента равнодушно взиравший на потасовку, с силой отпихнул ополоумевшего пенсионера в сторону.

– Совсем опупел, козел?! – прорычал Михаил. – Ты ж убьешь моего братана!

– Тоже схлопотать хочешь? – взвизгнул Василий Иванович и, угрожающе размахивая своей нелепой табуреткой, стал наступать на нового обидчика.

Михаил подобрал с пола кухонный тесак брата и недвусмысленно покачал его на ладони.

– Лучше погасни, мужик! А то я сам лично тебя загашу!..

Но старик, взбесившийся от невыносимой боли в сломанной челюсти, не внял предупреждению. За что тут же и поплатился. Ловко уклонившись от метившего в голову табурета, Михаил насадил потерявшего равновесие старика на нож, как курицу на вертел.

Василий Иванович умер тихо, как и жил. Пару раз лишь судорожно всхлипнул и испустил дух.

Очнувшись, Василий застал только финальную сцену. Еще плохо соображая, уставился на валявшийся рядом труп с торчащей из его груди очень знакомой рукоятью ножа.

– Чего зенки вылупил? – скривил губы Михаил. – Мертвяков мало в жизни видал? Вспомни профилактические рейды по горным аулам. После наших «зачисток» в них не только живых «духов», но и самого духа человечьего не оставалось! Хо-хо! Между прочим, он тебя кокнуть хотел, вот и пришлось... Хоть и не стоило шкуру твою спасать! Спишь ведь с Тамаркой, гад! Ладно, пока замнем для ясности. Позже разберемся. Сейчас сделаем так: я слиняю до хаты за канистрой с бензином, а ты подготовь тут все к поджогу. Заметем следы, раз уж так вышло. Спалим хибару вместе с хозяином к черту!

Когда брат ушел, Василий окинул комнатенку взглядом, прикидывая, какими вещевыми горючими материалами завалить тело, чтоб оно наверняка сгорело дотла. Но прежде следовало убрать с места преступления главную улику. Взявшись обеими руками за рукоятку ножа, Василий дернул вверх. Нож-то он вытащил, но из раны брызнула горячая кровь, препротивно запятнав его руки чуть не до локтей.

Выругавшись, Василий отступил от трупа и оглянулся на скрип входной двери. В комнате он уже был не один. Участковый инспектор держал Василия на мушке табельного «макара», а из-за его спины испуганно выглядывала соседская старуха, которая, как позже выяснилось, и сбегала за представителем власти, заслышав из дома пенсионера подозрительный шум и крики.

Таким вот манером и угорел Василий на лагерный срок вместо родного брата. Даже хитромудрый адвокат, которому обвиняемый в умышленном убийстве рассказал все как на духу, недоверчиво-сочувствующе вздохнул:

– Я-то тебе верю, мил человек, но суд эмоции в расчет не берет – только исключительно факты. А они, сам знаешь... отпечатки на орудии преступления, кровь на рубашке, свидетели... Короче, советую понатуральнее показать полное чистосердечное раскаяние – глядишь, поменьше годков припаяют. А я буду стараться свести дело всего лишь к превышению пределов необходимой обороны. Это «трешка» всего. Не падай духом! Пробьемся!

Но пробиться не удалось. Василию отвесили по максимуму: червонец. Даже «чистосердечное раскаяние» не помогло – потерпевший оказался боевым орденоносцем в прошлом, да еще и депутатом сельсовета в придачу. За убийство таких кадров снисхождения не бывает никогда.

Через сутки после трагедии на «чертовом корне» неожиданно проклюнулся нежно-фиолетовый цветочек, словно приветствуя установленный в горнице дешевый сосновый гроб с покойником.

...Весь путь до Балтымки преодолевать пешедралом Василию не пришлось. Он вовремя вспомнил, что рядом с деревней проходит железная дорога. Отыскать нужную «ветку» труда не составило. Вынужден был пропустить пару электричек, прежде чем появился нужный товарняк. Забравшись в пустой вагон, недавно использовавшийся, судя по острому запаху, для перевозки лошадей, Василий смог наконец передохнуть и собраться с мыслями. Ноги гудели и были вроде как чужие, а вот голова работала вполне исправно: «Основное сейчас – побыстрей разжиться цивильной одеждой, деньгами и документами. Одежду и свой паспорт Михаил, ясно, отдаст без базара. А вот с «капустой» наверняка проблема будет – прижимист брательник, как жлоб. Ну да ладно, сумеем договориться. Родственники все же».

Вот и знакомый с детства мост. Хоть поезд и сбавил ход, Василий, прыгая, чуть не промахнулся. Упал на крутую насыпь перед самым мостом. Чуть не сорвался в реку. Ладно бы в реку, но в этом месте она давным-давно пересохла, и сверзись он с этой десятиметровой высоты – стопроцентная «крышка». Под мостом не вода ждала, а грозно торчавшие крупные валуны, заросшие мхом.