Штабной вдруг замер и испуганно оглянулся на дверь.

– Не проболтайся, земляк, – жарко зашептал он. – Церковнику сгубить человека – одно удовольствие. На всех пересылках его знают. Из высшей хевры. Шепнет словечко – и каюк.

Заскрежетал ключ, и в камеру вернулся Церковник.

– С легким паром! – подобострастно осклабился Штабной.

Тот, не обращая внимания на шутку, лег на нары и отвернулся к стене.

– Можете базлать, но не громче медуз. Спать буду.

Штабной устроился у противоположной стены и накрыл лицо кепкой, чтоб не мешал свет лампочки.

Мне спать не хотелось. В пачке оставалось всего семь сигарет, но, махнув рукой на экономию, снова закурил.

Табачный дым показался едким и прогорклым. Я отбросил сигарету, но, тут же одумавшись, загасил окурок и сунул в пачку.

Решил: буду думать о чем-нибудь приятном, как в детстве советовала мама. Может, усну.

Мама работала преподавателем литературы и русского языка. Относился к ней, как к человеку не от мира сего. Для нее главный интерес в жизни – работа. Целыми днями пропадала в школе. Развлечений, в моем понимании, для нее не существовало. Даже в гости редко ходила, предпочитая в выходные бесконечно пить кофе, читая Диккенса или Библию, к которой пристрастилась, пока я чалился в зоне. И совсем я не понял матери, когда она отказалась от директорского кресла.

– Куда уж мне в начальники, – оправдывалась она. – Мое дело – литература. Да и в партию директору необходимо вступать...

Святая – так про себя называл маму. Я-то точно знал, чего хочу от жизни. Основное – деньги, которые обеспечат независимость от этого быдла, называемого обществом.

То, что не «попал в струю» после освобождения, означало отдаление независимости на неопределенное время. По уму следовало остаться дома в Верхней Пышме с матерью, но я обосновался в Свердловске, не допуская мысли, что могу появиться перед кентами в роли нищего зека; признать себя таким же обыкновенным, как они.

В тот день у меня было минусовое настроение; к своим обязанностям инструктора я относился халатно, и директору школы это наконец надоело. После разговора по душам я накатал заявление об уходе по собственному желанию и тут же получил расчет.

Решив ободриться рюмкой «Старой крепости», направился в «Театральное».

За тем самым столиком, что в прошлый раз, сидели Альберт Иванович и его студенты. У меня мелькнула дикая мысль, что они так вот и сидят, не отлучаясь, со дня нашего знакомства.

Преподаватель приветственно помахал рукой, казавшейся рыжей от обилия волос и украшенной массивным золотым перстнем с черным камнем.

– Рад видеть вас, Женя! Подсаживайтесь. А ко мне так и не решились заглянуть. Ох уж эта застенчивая молодежь! Переняли бы чуток зубастости вот у таких, – он кивнул на своих подопечных, – цены б вам не было...

– Зубы в порядке, – оскалился я в улыбке, демонстрируя этот факт. – Сегодня опять удачный экзамен?

– Вся наша жизнь – сплошной экзамен, молодой человек. А точнее – игра с судьбой, со случаем. Плебеи играют честно, с соблюдением всех правил, а свободные индивиды давно поняли, что цель оправдывает любые средства, и никакие законы их не связывают...

– Уже думал над этим, – наливая себе из графинчика принесенный официантом коньяк, кивнул я. – Суть в том, что выигрыш не единственно возможный вариант. А проигрыш означает бесплатную путевку на нары.

– Кто не рискует, тот шампанского не пьет, – довольный проявленным интересом, нашелся Альберт Иванович. – А игру можно начать сначала...

– Не сразу, правда, а через энное количество лет, – усмехнувшись, добавил его черноволосый студент.

Преподаватель досадливо поморщился:

– Ну и что? Это время не пропадет для умного индивида. Он подготовится к следующей ставке, обмозгует свой прокол и дальше будет действовать наверняка...

Я чувствовал, что пьянею, но было приятно находиться в этой теплой компашке, возведшей в принцип беспринципность.

– Что, земляк, понурился? Или твоя красотулька упорхнула к другому? Ты шепни координаты соперника. Мои ребятишки с ним побеседуют – они умеют быть очень убедительными – и все станет в елочку.

– На интимном фронте без перемен, – я не выдержал – зевнул. – Просто сегодня остался без работы. Деньги, впрочем, есть.

– И много? – взгляд Альберта Ивановича хищно напрягся.

– Стольник, – ответил я, выпуская в потолок беспечное облачко табачного дыма.

Преподаватель расхохотался, его примеру последовали светло– и черноволосый.

– Этой «капусты» хватит разве на неделю. Тебе крупно пофартило, что встретил нас. Заходи завтра вечерком – уладим твои проблемы. Визитку не потерял? Вот и чудненько.

Свет в окнах Лены не горел, но это меня не смутило.

– Ты пьян? – с непонятной дрожью в голосе спросила Лена, открыв дверь, но не снимая цепочки.

– Глупый и нескромный вопрос, – я ухмыльнулся. – Я ведь не спрашиваю, сколько мужиков ты имела и почему в двадцать три все еще не замужем?

Даже при призрачном свете коридорной сороковаттки заметил, как она побледнела.

– Уже была. Муж пил, и мы расстались... Пьяным больше не приходи – все равно не пушу.

Совсем некстати мне вспомнилась одна из острот Альберта Ивановича:

– Знаешь разницу между статуей и женщиной? Статуя падает, а уж после ломается. А женщина наоборот. Ты уже упала, так чего ломаешься?

Лена хотела что-то сказать, но я, хохоча, уже запрыгал через три ступеньки вниз.

Вечером следующего дня был по указанному на визитке адресу. Дверь открыл хозяин:

– Евген! Милости просим!

В гостиной у овального низкого столика развалились в креслах два знакомых студента.

– Полку прибыло, – насмешливо констатировал чернявый. – Добро пожаловать первый раз в первый класс!

– Повежливее с гостем, Ворон! Тем паче, сам в гостях! – негромко, но с нажимом сказал Альберт Иванович, ногой придвигая к столику еще одно кресло.

Наливая из бутылки «Старого Таллинна» в нефритовые рюмки, он провозгласил:

– За индивида, чтоб он оказался именно тем, кем кажется!

Я не большой любитель ликеров, но этот мне понравился вкусовым букетом, смахивающим на коньяк.

– Для начала познакомимся по-настоящему. Это Ворон, а это Мороз. Прозвища пошли от цвета волос. Моя кликуха – Мохнатый. – Альберт Иванович подозрительно взглянул на меня из-под кустистых пшеничных бровей. – И ничего в имени смешного нет! В определенных кругах многие сменяли бы свои пышные клички вроде Кардинала или Князя на мою, невзрачную. Потому как у нее авторитет. А какое погоняло выберешь ты? Или есть?

– Зовите просто – Индивид, – усмехнулся я. Рассказывать этой приблатненной шпане, что уже много лет ношу кличку Монах, полученную в зоне за полное равнодушие к «голубым», не хотелось. Если они готовы засвечиваться перед первым встречным, то у меня иные привычки. – Кстати, что за работу вы собираетесь предложить?

– Деловой, сразу видать! – заулыбался Мохнатый.– Ты, помнится, шофер? Вот и будешь баранку крутить. По ночам. Доставлять до места и обратно. За рейс – штука. Покатит такой расклад?

– Звучит заманчиво. Когда на дело?

– Сегодня. – Мохнатый достал из секретера блеснувший синим пламенем трехгранный стилет с наборной ручкой. – Держи перо на всякий случай...

– Разве как сувенир, – обернув в носовой платок, сунул его под куртку за ремень сзади. – На «мокруху», помнится, я не подписывался.

– Не дрейфь. Это так... пугнуть при надобности.– Мохнатый повернулся к своим «шестеркам». – А вы при козырях?

Ворон распахнул пиджак, засветив финку в ножнах на широком офицерском ремне.

– И что хорошего в ножах? – ухмыльнулся Мороз, пренебрежительно проследив осоловелыми глазами за этими манипуляциями. – Вот моя вещь – классная и не пачкает.

Он вынул из кармана медный кастет и, подбросив, на лету вдел в него пальцы. Самодовольно засмеялся, будто захрюкал.

– Кончай балаган. И то и другое – по-своему хорошо, – подвел черту Мохнатый, доставая из кладовки чемоданчик-«дипломат». – Время... Уходим.