24 февраля 1911 года заведующий заграничной агентурой уведомил, что с 23 февраля сношения с «Пермяком» установлены. По заявлению последнего за границей он получает содержание 150 рублей, ввиду чего за март ему было уплачено 400 франков.

Кроме того, надворный советник Красильников сообщил, что из разговоров с самим «Пермяком» и из полученных о нем агентурных сведений видно, что и он, и Еропкина далеко не занимают такого положения в парижских революционных кругах, как о том сообщалось «Пермяком» ротмистру Мартынову. Их положение далеко не близкое к центральным кругам и, не считая Бартольда, мало кто из лиц с положением поддерживает сношение сними. Сам «Пермяк» даже не состоит членом группы, хотя он и утверждает противное. На основании вышеизложенного особенные надежды на деятельность «Пермяка» возлагать едва ли является возможным.

29 марта 1911 года за № 443 заведующий заграничной агентурой уведомил, что Еропкина, вступившая в члены группы содействия партии со-циалистов-революционеров под именем «Веры», в последующее время прекратила посещение групповых собраний по следующим причинам: по прибытии в Париж и вступлении в члены означенной группы «Вера» стала обращать на себя внимание почти всех членов группы подозрительным любопытством, так, например, при чтении фамилий или имен лиц заявивших желание вступить в члены группы, она обращалась с просьбой назвать ей еще те же имена и также указать, кто они такие; без видимой надобности посещала квартиры известных социалистов-революционе-ров, с которыми общего ничего не имела и очень мало их знала. Кроме того, в группе имелись сведения, что «она живет с каким-то социал-демократом, известным под кличкой «Григорий», который будучи арестован в России, в своих показаниях на допросах много болтал лишнего, причем много говорил о социалистах-революционерах, о коих он мог быть осведомлен со слов своей сожительницы». Ввиду всего этого Еропкина в последнее время перестала посещать групповые собрания.

Обо всем вышеизложенном был поставлен в известность «Пермяк», который, не отрицая возможности подобного отношения к нему и «Вере», заявил, что сам такового хотя и не замечал, но опасения, что зародившиеся подозрения могут действительно иметь свои последствия, которые помешают ему сблизиться с местными революционными кругами и тем самым лишить его возможности быть полезным сотрудником, есть. Ввиду этого «Пермяк» возобновил свое ходатайство о поездке своей в Америку.

Для осуществления этого проекта «Пермяк» просил выдать ему авансом 600 франков и оплатить расход по переезду (400 франков). В течение своего пребывания в Америке «Пермяк» обещал освещать жизнь и деятельность находящихся там революционных партий, их отношение к

России и тому подобное, так как он уже жил там раньше четыре года и известен как хороший партийный работник.

Заведующий заграничной агентурой, докладывая об этом Департаменту полиции, присовокуплял, что удовлетворение ходатайства «Пермяка» являлось бы желательным, так как пребывание его в Париже бесполезно.

Ввиду сего Департамент полиции 4 апреля 1911 года распорядился, чтобы заграничная агентура прекратила с «Пермяком» дальнейшие сношения, обеспечила бы материально выезд его из Парижа, но отнюдь не входила бы с ним в какие-либо соглашения о необходимости его поездки в Америку, от которой Департамент никакой пользы не усматривает.

20 сентября 1911 года заведующий заграничной агентурой представил документ, в котором социалист-революционер Алексей Бессель сообщал одному из своих единомышленников между прочим следующее: «Скажите Я., что есть сведения о том, что фотограф где-то и когда-то обвинялся в провокации. Пусть он напишет мне его настоящую фамилию — он должен знать. Я навожу справки».

По объяснению надворного советника Красильникова, «фотограф» есть «Пермяк», который поставлен в известность о возникших, как видно из письма, относительно его подозрений.

Ввиду сего Департамент полиции 30 сентября 1912 года предложил заведующему заграничной агентурой при сношениях с «Пермяком» соблюдать особую осторожность.

Ежемесячное содержание «Пермяка» составляло до сентября 1911 года — 400 франков, с сентября 1911 года до июля 1912 года — 500 франков и с июля до апреля 1913 года — 550 франков.

Кроме того, ему выдано за служебные командировки в 1912 году в январе — 300 франков, в феврале — 500 франков, в апреле — 600 франков, в июле — 120 франков, в августе — 50 франков, в ноябре — 160 франков, в феврале 1913 года — 275 франков и на переезд в другой город в августе 1912 года — 500 франков.

Самым лучшим средством для того, чтобы потушить зародившиеся подозрения в провокаторстве, у жандармов всегда считался перевод секретного сотрудника в другой город. К этому приему и прибегнул Красильников по отношению к Бротману.

2 июля /11 августа 1913 года Красильников сообщает в Департамент полиции Броецкому следующее: «В апреле 1911 года «Пермяк» был командирован в Италию, а именно в Кави-ди-Лаванья, где прожил более года. За это время он освещал в достаточной степени всю русскую эмигрантскую колонию, которая представляла собой значительный интерес… Помимо сведений обо всех лицах «Пермяк» нашел возможным представить фотографические снимки многих из них. Неосторожное обращение с этими снимками в одном из розыскных органов империи имело своим последствием то, что в окружающей «Пермяка» среде стали подозревать его в сношениях с охраной, и только благодаря случайности ему удалось себя реабилитировать. Тем не менее его дальнейшее пребывание в Италии становилось невозможным, и он вынужден был переменить местожительство. Таковыми ему были указаны сперва Брюссель, а затем Антверпен, где он находится по настоящее время, освещая деятельность живущих там Виктора Военного, «Медведя» и других, а также некоторых эсеров, проживающих в Кави, с которыми у него установлены дружеские отношения, поддерживаемые до сих пор. Докладывая об изложенном Вашему Превосходительству, имею честь почтительнейше добавить, что «Пермяк» теперь вполне заслуживает удовлетворения его ходатайства о выдаче ему ссуды в размере 2000 рублей — с погашением таковой в течение годового срока».

Здесь нужно отметить, что благодаря этим фотографическим неудачам Бротмана против него в среде русских эмигрантов в Италии снова возродились подозрения, снова начал возиться в нем Бурцев, еще недавно в печати совершенно реабилитировавший его. Снова надо менять местожительство; в Антверпене Бротман не засиделся и оттуда ему пришлось перекочевать в Лондон, где его и застает расследование нашей парижской Комиссии и допрос Сватикова в Лондоне.

С именем провокатора Бротмана связан один характерный эпизод изложить который мы предоставляем перу самого Красильникова:

«Сотрудник заграничной агентуры «Ниель», он же «Пермяк», — докладывает 25 июня/8 июля 1913 года Красильников Департаменту полиции, — обратился ко мне с просьбой следующего содержания. В городе Аксто-фе Елизаветпольской губернии проживал брат его Давид Гершов Бротман с семьей, состоящей из жены и трех малолетних детей, старшему из коих мальчику — 11 лет, девочке — 8 лет и мальчику — 3–5 лет. В Акстофе у Давида Бротмана была своя аптека. Приблизительно 12 месяцев тому назад Давид Бротман умер, а так как жена его не вполне нормальна, то родители умершего решили взять детей себе на воспитание, но препятствием этому является происхождение детей, не имеющих право, как евреи, повсеместного в России жительства. Старики Бротманы живут в городе Уфе, отца зовут Герш Хаимов Бротман, мать — Хая-Гильда. Сотрудник «Ни-ель» просит, не представится ли возможным малолетним детям его умершего брата поселиться в г. Уфе при его стариках-родителях, прося о последующем распоряжении не отказать в уведомлении…».

На полях карандашом написано вероятно директором Департамента: «Есть дела по подобным просьбам. Прошу дать». Ходатайства Бротмана и Красильникова были удовлетворены членом Совета Министров тайным советником Кондоиди 25 июня 1913 года…

Не только для провокаторов, но даже и для разных родственников их, антисемитское царское правительство соглашалось отменять и черту оседлости.