Белорус вздохнул, как видно на самом деле почувствовав себя виноватым перед Володей:

— Что делать, мальчик. Как говорил поэт, пути любви неисповедимы. Я романтик и всегда мечтал об умной, образованной жене. И твоя мама тоже полюбила меня. — И Петрусь Иваныч кокетливо добавил: — Меня трудно не полюбить...

Внезапно ярость загудела в Володином сердце набатом, потому что вспомнился отец, ставший таким несчастным из-за этого самовлюбленного человека. Нужно было скорей переходить к самой сути того, о чем хотел сказать Белорусу Володя.

— Вы, знаю, хотели приобрести «Святого Иеронима» Сандро Боттичелли? дрожащим от негодования голосом спросил Володя.

— Ну, да, хотел. А что? — шутливо сказал Белорус. — Разве богатому человеку вредно иметь красивые вещи? Я вот продал свой Плоцкий замок, вместе, впрочем, со своей бывшей женой, которую ты, смешно вспомнить, победил в том ночном бою. Теперь же я перебрался в Петербург, купил себе эту вот квартиру, — не правда ли, хороша! — еще одну я приобрел для твоей мамы. Должна же она иметь свое гнездышко? В будущем мы хотим отправиться за границу, возможно, навсегда. В Америку не хотим, поедем куда-нибудь в Италию или в Испанию, на юг Франции, в конце концов. Нужны деньги, сам понимаешь, а «Иероним» нам поможет вести вполне независимую жизнь. Мама, конечно, постарается добиться того, чтобы ты был с нами. Я не возражаю, уже совсем по-барски закончил Петрусь Иваныч.

Признаться честно, Володя был ошеломлен такой блестящей перспективой. Он чувствовал, что этот человек говорит сейчас правду, и мальчик знал к тому же, что мама не посмеет уехать насовсем, оставив его. Но этот гадкий человек должен будет заменить ему отца! Володя снова вспомнил понурое лицо папы, осунувшееся, исстрадавшееся, и чувство упоения от сладкого заграничного житья тут же испарилось, уступив место ненависти.

— И вы думаете, что картина станет вашей? — спросил Володя.

— Конечно! — с улыбкой отвечал Петрусь Иваныч. — Во-первых, мне на самом деле удалось пустить Паука с его компанией побоку. Во-вторых, Злой... но я не хочу так называть этого человека, его имя Гриша, — пустил побоку своего напарника Кита, и скоро «Святой Иероним» будет у меня! Я один буду им распоряжаться!

И Петрусь Иваныч, видно наслаждаясь собственным хитроумием, картинно откинул назад густую прядь своих прекрасных волнистых волос. Но Володя, которого так и распирало от желания уязвить этого человека, со смешком сказал:

— А ничего-то вы не получите!

— Почему не получу? Получу, еще как получу! — с азартом возразил Петрусь Иваныч. — Уверен, что Паук не найдет его сегодня ночью, потому что я...

— Вы потому не получите «Иеронима», — нагло перебил его Володя, — что подлинник картины на самом деле снял я, а ваши «агенты» пришли потом долго больно спали! Кит и Злой сняли не картину Боттичелли, а копию художника Браша. Берите ее, если хотите! Только я думаю, что выручка от ее продажи маленькая будет, но на юг Ленинградской области вы уехать сумеете какой там юг Франции!

Петрусь Иваныч попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась кривая гримаса. Белорус нервно провел ладонью по щеке, словно собираясь с мыслями, и сказал, как бы обращаясь к самому себе:

— Тогда почему же Паук требовал у меня картину?

— Да очень просто! — Володя еще более дерзко, еще повыше закинул правую ногу на колено левой. — Вы не хотели делиться с Пауком, и я тоже не хочу. Зачем делиться, если можно все забрать, так ведь? Вы ведь по таким правилам и живете! — И прибавил с ненавистью: — Вы, Пауки!

— Ну и кому же ты теперь понесешь Боттичелли? — с холодным пренебрежением спросил Петрусь Иваныч. — Кто купит у тебя украденную картину?

— У меня ее купит один человек, — спокойно, размеренно сказал Володя. — Обязательно купит...

— Кто же это? — забеспокоился Белорус.

Володя пристально посмотрел в глаза Петруся Иваныча, с нетерпением ждавшего ответа, и твердо сказал:

— Вы купите.

Белорус широко заулыбался. Ему, похоже, понравились слова сына любимой женщины.

— Ну и много ли ты попросишь с меня? В принципе, я вполне готов выплатить тебе гонорар, причитающийся и Злому и Киту одновременно. Ведь они все равно, если ты не врешь, не принесут мне подлинного Боттичелли, так ведь?

— Не принесут.

— Вот и отлично! Значит, ты можешь претендовать на сорок тысяч долларов — это то, что я им обещал. Представь, это целое состояние! Впрочем, — поднял Петрусь Иваныч к потолку свои томные глаза, — тебе вряд ли понадобятся эти деньги, ведь ты уедешь с нами и будешь полностью обеспечен за границей. Представь, ты будешь обучаться в Болонском университете, самом древнем в Европе, или в Сорбонне, если пожелаешь...

— Цена моя такая, — снова перебил Петруся Иваныча Володя. — Я передаю вам картину, а вы отпускаете домой мою маму.

Белорус пожал плечами и словно в недоумении пробормотал себе под нос что-то непонятное. Володя, внимательно следивший за мужчиной, видел, как тот колеблется. Цена, предложенная мальчиком, с одной стороны, казалась ему великой, а с другой — совершенно ничтожной. Да, нужно было выбирать, и вдруг Белорус выбрал, и выбрал с удивительной легкостью:

— Хорошо, хорошо, мой дорогой Володя! Я вижу, что ты очень любишь свою маму. Я, конечно, тоже ее люблю, но что такое моя любовь в сравнении с твоей? Да, я не хочу делать вашу семью несчастной, а поэтому... я отпускаю твою маму, то есть рву с ней. Ты же взамен должен будешь отдать мне картину, настоящего (Петрусь Иваныч поднял вверх свой палец) Боттичелли! Только, прошу тебя, я так боюсь подвоха, картину отдай мне вначале, а свою маму ты получишь в тот же день. Даю тебе слово, верь мне!

Володя сомневался. Этот человек, он понимал, мог обмануть его и рассчитывал на Володино простодушие, но мальчик был не так прост, как казалось любителю старинной живописи. План, хороший план за несколько минут созрел в уме Володи, и он смог так сказать Петрусю Иванычу:

— Ну что ж, поверю вам, только уж не обманите. Сами знаете, как в доме без хозяйки. А в отношении картины не сомневайтесь, я ее вынес и она мне не нужна. Говорю же, что затеял все это...

— Да, да, я уже слышал, слышал! — нетерпеливо перебил его Петрусь Иваныч. — Так когда же я смогу стать обладателем шедевра Боттичелли?

Володя размышлял: «Браш сделает мне копию лишь послезавтра, значит, прикинув еще денек, я и смогу устроить встречу...»

— Через два дня ко мне приезжайте. Раньше не могу, картина в тайнике лежит — дома, у моего приятеля.

— И твой приятель не посвящен во всю эту... историю? — строго спросил Петрусь Иваныч.

— Нет, что вы. Ему что Шишкин, что Рафаэль — без разницы.

— Понимаю! — одобряюще, с улыбкой кивнул довольный Петрусь Иваныч. Ну-ка продиктуй мне свой адрес. Впрочем, у меня записан. Ладно, в пятницу, в два часа дня тебя устроит?

— Устроит, — сказал Володя.

— Вот и прекрасно! А теперь давай-ка спать. Тебе завтра на учебу?

— Да, схожу, пожалуй, в школу, давненько не был, — отвечал Володя с широким и сладким зевком, довольно потягиваясь.

Он считал, что сделка состоялась, но выиграет в этой сделке только он один. А потом, когда Володя, раздевшись, уже лежал на мягком диване, обтянутом дорогим атласным штофом, прохладным и пахнущим, как казалось мальчику, мамиными духами, он, уже почти заснувший, почувствовал, как к нему подсел Петрусь Иваныч, ласково взъерошил волосы и тихо сказал:

— Просто поразительно, что мы встретились с тобой в одном деле. Да, судьба... Но ты, конечно, далеко пойдешь, Володя. Как бы я хотел, чтобы ты был моим сыном.

И Володя, слыша этот голос сквозь глубокую полудрему, еле двигая губами, промолвил:

— А я бы не хотел...

Сказал и полетел стремглав в бездонную пропасть сна, долгого и беспокойного.

Петрусь Иваныч разбудил Володю в семь часов утра, хмуро пригласил его на кухню, где молча напоил ароматным кофе, накормил бутербродами, а потом Володя догадался — его не задерживают.