XXVIII
«Да!.. пленник… ты меня забудешь…
Прости!.. прости же… навсегда;
Прости! Навек!.. Как счастлив будешь,
Ax!.. вспомни обо мне тогда…
Тогда!.. быть может, уж могилой
Желанной скрыта буду я;
Быть может… скажешь ты уныло:
Она любила и меня!..»
И девы бледные ланиты,
Почти потухшие глаза,
Смущенный лик, тоской убитый,
Не освежит одна слеза!..
И только рвутся вопли муки…
Она берет его за руки
И в поле темное спешит,
Где чрез утесы путь лежит.
XXIX
Идут, идут; остановились,
Вздохнув, назад оборотились;
Но роковой ударил час…
Раздался выстрел — и как раз
Мой пленник падает. Не муку,
Но смерть изображает взор;
Кладет на сердце тихо руку…
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Как вместе с ним поражена,
Без чувства падает она;
Как будто пуля роковая
Одним ударом, в один миг,
Обеих вдруг сразила их.
. .
XXX
Но очи русского смыкает
Уж смерть холодною рукой;
Он вздох последний испускает,
И он уж там — и кровь рекой
Застыла в жилах охладевших;
В его руках оцепеневших
Еще кинжал блестя лежит;
В его всех чувствах онемевших
Навеки жизнь уж не горит,
Навеки радость не блестит.
XXXI
Меж тем черкес, с улыбкой злобной,
Выходит из глуши дерев.
И волку хищному подобный,
Бросает взор… стоит… без слов,
Ногою гордой попирает
Убитого… увидел он,
Что тщетно потерял патрон;
И вновь чрез горы убегает.
XXXII
Но вот она очнулась вдруг;
И ищет пленника очами.
Черкешенка! где, где твой друг…
Его уж нет.
Она слезами
Не может ужас выражать,
Не может крови омывать.
И взор ее как бы безумный
Порыв любви изобразил;
Она страдала. Ветер шумный
Свистя покров ее клубил!..
Встает… и скорыми шагами
Пошла с потупленной главой,
Через поляну — за холмами
Сокрылась вдруг в тени ночной.
XXXIII
Она уж к Тереку подходит;
Увы, зачем, зачем она
Так робко взором вкруг обводит,
Ужасной грустию полна?..
И долго на бегущи волны
Она глядит. И взор безмолвный
Блестит звездой в полночной тьме.
Она на каменной скале:
«О, русский! русский!!!» — восклицает.
Плеснули волны при луне,
Об берег брызнули оне!..
И дева с шумом исчезает.
Покров лишь белый выплывает,
Несется по глухим волнам:
Остаток грустный и печальный
Плывет, как саван погребальный,
И скрылся к каменным скалам.
XXXIV
Но кто убийца их жестокой?
Он был с седою бородой;
Не видя девы черноокой,
Сокрылся он в глуши лесной.
Увы! то был отец несчастный!
Быть может, он ее сгубил;
И тот свинец его опасный
Дочь вместе с пленником убил?
Не знает он, она сокрылась,
И с ночи той уж не явилась.
Черкес! где дочь твоя? глядишь,
Но уж ее не возвратишь!!.
XXXV
Поутру труп оледенелый
Нашли на пенистых брегах.
Он хладен был, окостенелый;
Казалось, на ее устах
Остался голос прежней муки;
Казалось, жалостные звуки
Еще не смолкли на губах;
Узнали все. Но поздно было!
— Отец! убийца ты ее;
Где упование твое?
Терзайся век! живи уныло!..
Ее уж нет. — И за тобой
Повсюду призрак роковой.
Кто гроб ее тебе укажет?
Беги! ищи ее везде!!!..
«Где дочь моя?» и отзыв скажет:
Где?..
Примечания
Печатается по беловому автографу — ИРЛИ, оп. 1, № 1 (переплетенная тетрадь), лл. 2—27. Там же автограф поэмы «Корсар» и титульный лист поэмы «Черкесы» (см. примечания к поэмам «Черкесы» и «Корсар»).
Перед текстом поэмы титульный лист («Кавказский пленник. Сочинение М. Лермантова. Москва. 1828») и акварельный рисунок Лермонтова — всадник на фоне горного пейзажа с пленником на аркане. Текст поэмы заключается словом «Конец».
Впервые опубликовано в отрывках с искажениями и опечатками в Соч. под ред. Дудышкина (т. 2, 1860, стр. 5—12). Полностью — в Соч. под ред. Висковатова (т. 3, 1891, стр. 133–151) с пропуском стихов «И слышен топот табунов. Вдруг пыль взвилася над горами».
В стихе «И в глубине пещеры тесной» нами исправлена описка: в автографе — «темной», печатаем — «тесной».
Датируется 1828 годом по автографу.
В этом раннем поэтическом опыте Лермонтов (как и в «Черкесах») сознательно подражает любимым поэтам и прежде всего Пушкину. Характер подражания самый различный: с изменениями и вариациями повторяется сюжет пушкинской поэмы, перефразируются, а иногда и прямо заимствуются отдельные поэтические выражения.
Стихи «Иль слезы эти утереть?.. Он замолчал, она рыдала» и «Терзайся век! живи уныло!..» «„Где дочь моя?“ и отзыв скажет…» по содержанию и отдельными выражениями близки к поэме Байрона «Абидосская невеста» в переводе И. И. Козлова (Песнь вторая, XXV и XXVII).
Несмотря на подражательный характер поэмы, в ней достаточно отчетливо вырисовываются оригинальные черты поэзии Лермонтова, особенно наглядные в пейзажных зарисовках.
