Прим говорит:

— Ну, рассказывай, Ствол. Чем вы теперь занимаетесь?

— Мы занимаемся, да. Мы со Звездочкой делаем много чего интересного. Правда, Звездочка? Недавно вот были на вечеринке.

Прим говорит:

— И что это за вечеринка?

Э...

Я растерянно озираюсь по сторонам.

Это не вечеринка, то есть совсем не похоже на вечеринку. Мы просто сидим здесь в гостиной, у Прим. Мы со Звездочкой. И еще с этим парнем, который с бородкой. Который Гари. Это не вечеринка. Просто комната в доме. Кстати, странная комната. Здесь столько всяких вещей. Все такое коричневое и жуткое. Прямо мурашки бегут от жути. Не важно, где ты сидишь или стоишь, все время приходится пригибаться, чтобы не удариться головой о какую-нибудь штуковину, ну, скажем, о полочку или о растение в горшке, которое как будто само норовит за тебя ухватиться. Одно слово: жуть. Это не вечеринка, а Прим говорит про какую-то вечеринку, наверное, про ту, про которую я говорил, что мы на ней были со Звездочкой.

— Это у Коробка. Ну, была вечеринка. Мы ходили к нему, — говорю. — Коробок, он такой... чернокожий и очень большой, и он любит не девушек, а парней. О чем он всегда объявляет. Ну, чтобы все знали, что он делает это с парнями. Только теперь он уже ничего не делает... ну, этого самого... он, потому что, дал ужин... нет, не ужин. Обед. Обед воздержания. У него, потому что, нет времени на всякие глупости. Он торгует таблетками, ну, продает. Чтобы разбогатеть и купить себе театр. А я ему помогаю, езжу по всяким местам, отвожу людям таблетки, а Коробок мне за это платит, ну, дает денежку, потому что я у него работаю, на него, правда, Звездочка? Но чаще он просто дает мне таблетки. — Я вовсе не собирался рассказывать про таблетки. Оно само как-то вырвалось. Нечаянно.

— Понятно. — Прим говорит: — То есть ты зарабатываешь на жизнь транспортировкой фармакологических препаратов класса А. Только здесь, в Лондоне, или в окрестностях тоже?

— В Лондоне, — говорю. — И в окрестностях.

— И он, этот ваш Коробок, устроил вечеринку, чтобы объявить о своей нетрадиционной сексуальной ориентации, хотя он теперь не занимается сексом? — уточняет Прим.

— Да нет. Он часто устраивает вечеринки. Он потому что считает, что периодически надо устраивать вечеринки, при всякой удобной возможности, ну, чтобы люди тебя не забыли. Чтобы они не забыли, какой ты вообще. Он очень умный, да, Звездочка?

— Да, он вообще классный. — Звездочка говорит: — Да, Прим, мы делаем много чего интересного. Ходим на вечеринки, ну и вообще.

Прим отпивает чай.

— Кстати, Стейси, а почему твой бойфренд ходит босиком?

Звездочка смотрит на меня.

Я объясняю:

— Все очень просто. Я был в ботинках, а потом мы их сняли, и оставили где-то на улице, когда возвращались от Коробка, ну, с его вечеринки, и мы их потеряли, ботинки, а потом, утром, нашли. Только когда мы нашли их на улице, это были уже не ботинки, а собачьи какашки.

Звездочка кивает.

Прим отпивает чай, держа чашку двумя руками, как будто она греет руки, ну, как будто ей холодно, хотя в доме совсем не холодно, потому что сейчас весна, и все же немножко прохладно.

— Ну, не беда. Сейчас мы тебе подберем ботинки. У нас тут столько обуви, правда, Гари? Я думаю, мы без труда подберем что-нибудь нужного размера. А то мне больно смотреть на твои ноги. Они, наверное, ужасно грязные.

Я поднимаю ноги повыше.

Гари — единственный, кто видит их снизу, потому что сидит напротив. Он кивает.

— Они, кажется, сбиты в кровь.

Прим поднимается с кресла. Ставит свой чай, ну, который с бренди, на столик. Который с резными ножками и полированный.

— Нет, так нельзя. Я сейчас все принесу. Будем тебя отмывать и лечить.

Она убегает, пригнувшись в дверях, чтобы не задеть головой удочки, корни папоротника и зеленые листья, похожие на зеленые перья.

Я смотрю на Звездочку и говорю:

— Она очень добрая, правда?

Прим возвращается с медным тазиком, таким старинным, в тазике — мыльная пена, а под пеной — вода. Слышно, как она плещется. Не под тазиком, а под пеной. Хотя немного воды все-таки пролилось на пол. Ну, из-под пены. Которая в тазике. Прим ставит тазик на пол и говорит, чтобы я опустил туда ноги. Ух ты, как классно. Ну, когда ты наелся таблеток и опустил ноги в горячую воду. Ногам немного щекотно. Как будто мыльные пузырьки проникают в меня, прямо в кровь, и поднимаются по ногам к животу и еще выше.

— Звездочка, — говорю. — Ты тоже давай опусти ноги в воду.

Прим говорит:

— А ей-то зачем?

Звездочка говорит:

— Потому что он меня любит. Я скушала кучу таблеток, и он хочет, чтобы мне было хорошо. — Она уже развязывает шнурки на своих ботинках. Мыльные пузырьки так приятно щекочутся. И они очень красивые. В них отражается свет, синий с оранжевым. И мне так хорошо, так приятно — а ведь я съел всего пару таблеток. Значит, Звездочке, съевшей целую кучу таблеток, должно быть совсем хорошо. Она снимает ботинки, потом — носки. У нее на коже, на ногах, остался рисунок. Такие вмятинки от носков. Она улыбается и опускает ноги в воду. Ну, как будто мы с ней в воде занимаемся всякими глупостями. Мы с ней любим друг друга. У нас любовь. Мы любим друг друга в воде. Мы в воде, и у нас любовь. Мы...

Прим говорит:

— Я всегда относилась с большим пониманием к маленьким человеческим слабостям и все же позволю себе заметить, что здесь есть люди, которые в отличие от некоторых не упиваются кайфом.

Звездочка говорит:

— Мы не пьем ничего с кофеином. Кофеин — это наркотик. А наркотики — это плохо.

— Тогда, может быть, пива. Или вина.

Звездочка говорит:

— Апельсиновый сок с газировкой.

— Ага, — говорю. — И мне тоже.

Прим говорит:

— Гари, милый, принеси апельсиновый сок с газировкой. И лед.

Гари говорит:

Сейчас, только скручу косячок.

— Тогда я сама принесу. — Прим говорит: — И заодно поищу ботинки. Они, наверное, где-то в коробке. В кладовке, на втором этаже. Или знаете что? А пойдемте все вместе поищем.

Звездочка говорит:

— И устроим пикник.

— Наверху. Среди старого хлама. — Прим говорит: — Классная мысль.

— Прим, будь любезна, окажи мне любезность и передай мне любезное масло.

Прим говорит:

— И что это значит?

— Это я разговариваю как положено разговаривать на пикнике.

— А по-моему, ты надо мной издеваешься.

— Нет, я все правильно делаю. Я разговариваю как положено разговаривать на пикнике.

Прим обнимает себя за плечи. У нее тонкие руки и роскошная грудь, и когда она обнимает себя за плечи, грудь поднимается под блузкой, и ожерелье у нее на шее переливается золотом в золотом солнечном свете.

Звездочка говорит:

— Он не издевается, Прим. Просто пытается разговаривать так, как ты. Потому что он хочет быть чем-то похожим на тебя. Да, Ствол?

— Да, — говорю. — Ты вся такая богемная женщина.

Прим корчит рожу, скосив глаза к носу.

— Ах, Ствол, какой ты, оказывается, проказник. Ты меня прямо смущаешь.

— Я совсем не хотел никого смущать, — объясняю я. — Я просто хотел, чтобы мне передали масло, потому что если я буду за ним тянуться, ну, сам, я измажу футболку джемом.

Прим вздыхает. Наверное, я все же ее обидел. Но она берет масло и передает его мне. Оно немного подтаяло, масло. Потому что на улице жарко, а мы сидим на лужайке у дома, потому что у нас тут пикник. Мы сидим на одеяле, расстеленном на траве, и я мажу хлеб маслом, а потом буду мазать хлеб джемом. Но сначала намажу маслом. Прим вообще ничего не ест. Только пьет. Она уже совсем пьяная. И поэтому обидчивая.

Звездочка говорит:

— Какой сегодня хороший день, правда, Ствол?

— Да, — говорю. — Замечательный день.

Звездочка говорит:

— Замечательный день, правда, Прим?

Прим снова вздыхает и говорит:

— Знаешь, Стейси, по-моему, твоему другу все-таки следует извиниться за богемную женщину.

Я затихаю.