— Надеюсь, он дома.

Звездочка говорит:

— Что?

Я пожимаю плечами.

— Ну, я надеюсь, он дома. А то получится, что мы проделали весь этот путь совершенно напрасно, а я причем шел босиком всю дорогу и стер ноги чуть ли не в кровь.

Звездочка смотрит растерянно.

— Что?

— Я говорю: я надеюсь, он дома.

Звездочка говорит:

— Кто?

— Коробок. Я надеюсь, он дома, иначе получится, что мы проделали весь этот путь совершенно напрасно.

— Какой Коробок?! Ты чего? — Звездочка говорит: — Мы пришли не к Коробку. Мы пришли к Прим. Это дом Прим. И мы сейчас пришли к ней, а не к какому-то там Коробку.

— Ага. — Я стою, тупо пялюсь на дверь. Когда дверь открывается, я все равно тупо пялюсь. — Я же не тупой, правда? — Я говорю это Прим. Которая открывает дверь, и дом как бы весь открывается, и видно, что там внутри, ну, как будто открывается рот, и видны гланды, миндалины и что там дальше, не знаю.

Прим говорит:

— А, Ствол. Стейси. Какой сюрприз. Ну, заходите. Не стойте там, заходите. Дайте на вас посмотреть.

Кажется, она рада нас видеть.

— Вот решили зайти к тебе в гости. — Звездочка говорит: — Да, Ствол?

— Ага. — Я пожимаю плечами и объясняю: — Вообще-то мы собирались зайти к Коробку, но когда подошли, оказалось, что это совсем не тот дом. Оказалось, что это твой дом. И мы решили зайти, раз уж мы все равно здесь.

— Ага, понятно. — Прим говорит: — Ну все равно заходите.

— Нет, Ствол, ты опять все перепутал. — Звездочка говорит: — Прим, мы сразу пошли к тебе. Не к Коробку, а к тебе. У моего парня сегодня что-то не то с языком. Он, наверное, устал.

— Это и неудивительно, Стейси, что твой парень устал языком. — Прим говорит: — С твоим-то пристрастием к поцелуям взасос и куннилингусу.

Я смотрю на Звездочку и говорю:

— Да, язык устает. И затекает. И руки тоже, когда долго связаны. — Вроде как я ей пеняю. Хотя я не пеняю. Я просто шучу.

Прим хлопает в ладоши.

— Господи, Стейси, только не говори мне, что вы практикуете древние техники садо-мазо. Пойдемте в гостиную. Ну, если сумеем ее найти. — Прим смеется. Она все время смеется. И дом у нее просто огромный, и там чего только нет. Столько вещей — просто склад, а не дом. Мы идем по ковру в коридоре, который красный. Не коридор, а ковер. Потом проходим в гостиную, пригнувшись в дверях, чтобы не задеть головой ядовитый плющ. Там стоит очень удобный кожаный диван, и еще — кресло, а в кресле...

Черт... черт... черт...

Ну, то есть не то чтобы черт, а зловещего вида волшебник. Наверное, совсем злой волшебник. Машет своей волшебной палочкой, длинной и тонкой, а сам в таком длинном черном плаще и с заостренной бородкой, которая то появляется, то опять исчезает в густых клубах дыма.

Прим говорит:

— Сколько мы уже не виделись, Стейси? Я уже и не помню. Помню только, что долго.

— Я тоже не помню, Прим. Ствол, ты не помнишь, когда мы здесь были в последний раз? Ну, у Прим. Ствол. Ты меня слышишь?

Я молчу, ничего не говорю. Я смотрю на волшебника.

Звездочка говорит:

— Ствол.

Я молчу.

Звездочка говорит:

— Ствол.

Мы сидим на удобном кожаном диване, мы — это мы со Звездочкой, а рядом с диваном — большое кресло из кожи ящерицы, и Прим сидит в этом кресле из кожи ящерицы, и еще рядом стоит такой невысокий журнальный столик, лакированный, с резными ножками, а в самом дальнем углу стоит черное кресло, и в нем сидит этот волшебник, который злой, и я молчу, вообще ничего не говорю. Я ему не доверяю, этому... с бородкой. Мало ли что ему придет в голову. А вдруг он взмахнет своей палочкой, и я исчезну. Вот так: раз — и меня больше нет. А мне не хочется, чтобы меня не было.

— Ствол. — Звездочка говорит: — Что ты уставился? Это невежливо.

Я молчу. Просто тихонько встаю. Все, я пошел. Поправляю джинсы. Иду на выход.

Звездочка хватает меня за штанину.

— Ствол, ты куда?

Прим смеется. Так смеется, что даже качается взад-вперед в своем кресле из кожи ящерицы. Это, наверное, была очень большая ящерица, раз из нее получилось такое большое кресло. Прим смеется надо мной. Закрывает рот рукой и смеется. У нее на всех пальцах — кольца с такими большими квадратными бриллиантами. Пальцы тоже большие, но не квадратные. Она смеется из-под руки.

— Ой, Стейси. Ты моя бедная девочка.

— Я ухожу, — говорю. — Не хочу сидеть с ним в одной комнате.

— Ствол. — Звездочка говорит: — Не груби. Так нельзя. Мы в гостях. Сядь, пожалуйста. Или мне тебя стукнуть? Он тебе ничего не сделал.

— Дело не в том, что он сделал, а чего не сделал. — Я объясняю: — Дело в том, что он может сделать и сделает. Он — злой волшебник, и я ухожу.

— Что? — Звездочка тоже встает и берет меня за руку. Держит меня, чтобы я не ушел. — Что? Злой волшебник? Ты сам понимаешь, что ты говоришь? — Звездочка говорит: — Это Гари, бойфренд нашей Прим.

— Нет, — говорю. — Он никакой не бойфренд. Видишь, у него волшебная палочка? И я ухожу, пока я еще есть. А то потом он меня заколдует, и все, я исчезну.

— Слушай, Ствол. — Звездочка улыбается и еще крепче сжимает мне руку. Я чувствую, как она сжимает мне руку, и мне сразу становится легче. — Это не волшебная палочка. — Звездочка говорит: — Это просто косяк, ну, с веселой травой. И он его курит.

Ой.

Нуда. Это косяк, и он его курит. Просто он очень длинный, косяк. Длинный и тонкий. И он никакой не волшебник. Ну, этот парень, который с бородкой. И он ничего мне не сделает. Он вообще ничего не делает. Просто сидит в уголке, тихо курит косяк и вообще ничего не делает. Это Гари, бойфренд нашей Прим. А я опять все перепутал.

Опять не так понял.

Как будто это со мной что-то не так.

Я сажусь обратно на диван.

— Звездочка. — Я пожимаю плечами. — Со мной что-то не так.

Вот так прямо и говорю.

Звездочка обнимает меня:

— Ну что ты, Ствол.

Прим смеется и говорит:

— Не волнуйся, Ствол. Все нормально. Мы к тебе уже привыкли. И к твоей паранойе. Стейси, он у тебя просто прелесть. Ты его береги.

— Это он меня оберегает. Он у меня не мужчина, а зверь.

— Гари. — Прим говорит: — Иди сюда, успокой наших гостей. Ствол родился в семье потомственных потребителей колес. Они их потребляют уже не одно поколение. Мальчик поэтому туго соображает. У него не мозги, а желе. Ну, такой уродился, уже ничего не поделаешь. Успокой его, Гари, чтобы он не волновался.

Гари встает. Тушит косяк в большой пепельнице, которая мраморная и стоит на полу на такой тонкой ножке. У нее крышечка сверху, как рот, и когда этот рот открывается, видны черные гланды, миндалины и что там еще, я не знаю. Гари встает. В своем длинном черном плаще. Гари мне улыбается. Кончик его заостренной бородки смотрит мне прямо на ноги, которые босые и грязные, потому что я шел босиком по улице. Он протягивает мне руку, ну, чтобы обменяться рукопожатием. Мы с ним обмениваемся рукопожатием. Он говорит:

— Привет. Как жизнь?

Прим встает рядом с Гари. Она совсем взрослая, Прим. Она уже тетенька. А Гари — нет. Гари — не дяденька. Он помоложе. Прим говорит:

— Вот и славно. Теперь давайте пить чай с печеньем. Гари, я все приготовлю, а ты пока угости людей травкой.

Когда Прим возвращается, Звездочка передает мне косяк, ну, который с веселой травкой. Звездочка уже пыхнула, до меня, и ей стало весело. Она улыбается. Сразу видно, что ей хорошо. Я люблю, когда ей хорошо. Мне так бывает от стразов. Сидишь весь расслабленный и улыбаешься, и тебе хорошо. Вот как Звездочке после травы. И печенье роскошное, просто волшебное печенье. С малиновым джемом и посыпано кокосовой стружкой. Оно в такой круглой коробочке, а на коробочке — название печенья. «Мятный Пинкертон». Почему «мятный», не очень понятно. Но все равно хорошо. Прим наливает себе в чай бренди. Размешивает его ложечкой. Когда я ей предлагаю косяк, она улыбается и качает головой. Типа не хочет. Она вообще не потребляет наркотики. Спиртное — да, пьет. А наркотики не потребляет. Я отдаю косяк Гари, который снова идет в свое кресло, которое в уголке. Он снял свой плащ и остался в рубашке. В нормальной рубашке, как самый нормальный парень.