На утреннем капитанском радиосовете флагман собрал в эфире судовых врачей, и сообща порешили бежать нам в Галифакс, случай, мол, тяжелый, необходимы стационарные условия.

Случай, действительно, оказался тяжелым. Когда мы примчались в канадский порт Галифакс и передавали больную карете «скорой помощи», заблаговременно заказанной по радио, врач Питер Наливайко из госпиталя Святой Виктории, обслуживающего моряков, сказал мне, пересыпая украинскую речь английскими словами, — он был выходцем из украинской общины, еще до революции основанной в Канаде:

— Хиба ж можно таку зверству над собою вчинять? She is скаженна баба… Трошки б ишшо — eight or ten hours и — death, смерть…

Было время, когда в установлении равноправия между мужчинами и женщинами через разрешение слабому полу заниматься исконно мужскими делами существовал некий смысл. Но этот процесс, на мой взгляд, зашел слишком глубоко. Мужчины забыли о различиях в психологии и физиологии женщин… Может быть, эта забывчивость нам удобна, и мы используем жен, дочерей и матерей своих там, где сами давно перестали работать. Настала пора серьезно подумать о новом раскрепощении женщин, об освобождении их от равноправия с нами.

Глубоко убежден, что женщин нельзя посылать на работу в море, хотя бы на промысловых кораблях. К сожалению, они снова уходят в дальние и долгие рейсы.

Седьмой день плавания. Утром в первый раз бросили экспериментальный трал, в порядке обтяжки оснастки и тренировки экипажа. Пусто, конечно… Трал пелагический, разноглубинный. Рыбы в придонье становится все меньше, будем гоняться за косяками в поверхностных слоях океана.

До побережья Исландии двести двадцать миль. В рубке смотрю по карте на иззубренные берега этого странного острова, где вулканы и гейзеры соседствуют с вечными льдами. Вспоминаю Эйрика Рыжего и его сына, Лейва Счастливого, за пятьсот лет до Колумба открывшего Новый Свет, страну Винланд.

Едва слышно шепчу неудобные для русского произношения названия на карте: впадина Рейдарфьярдардьюн, отмель Лаунганесгрунн, порт Сейдисфъёрдур, бухта Хьеродефлоун…

Снова вытащили трал. Научники регулируют приборы. Трал принес четверть центнера дерьмовой рыбы путассу. Тощая, бледная немочь, а не рыба. Матросы называют ее «потаскухой». Было там и несколько кальмаров.

Следующее траление принесло уже полцентнера сельди. Андрей Петрович, руководитель экспедиции, сварил из сельди отменную уху, пригласил меня отведать. Рассказал, о чем толкуют мои ребята на траловой палубе. Он ведь больше общается с матросами, нежели я.

Один из добытчиков говорит:

— Море всегда накормит. Никогда его не брошу.

— А мне лишь карман поднабить, — ответил второй. — Поднаколочу бабок — и на берег.

— На машину коплю, — вздохнул третий. — Повезет в этом рейсе — должно хватить уже…

— С Волковым пролова не бывает, — сказал кто-то еще.

— Эх, вы, мать вашу эдак, — обложил всех трал-мастер. — К морю относитесь, как к проститутке. Удовлетворились — и в сторону. Волосаны!

Тринадцатый день рейса. Ночью приснилась Галка. И стало мне так грустно, во сне еще грустно, защемило сердце, по-моему даже плакал. Проснулся на смене вахт второго штурмана и старпома, понял, что больше не уснуть, оделся и вышел на мостик.

Траулер шел сквозь группу других кораблей. Собрались здесь в основном дрифтеры. Они с вечера выметали сети и теперь качались на них. Зыбь от позавчерашнего шторма еще не улеглась. В этом сонмище огней и буев, ограждающих дрифтерные сетные порядки, нам нечего делать, трал здесь не спустишь…

— Идем на южный край группы, Игорь Васильевич, — доложил старпом. — Оно, конешное дело, рыбы там — кот наплакал… Вся рыба здесь.

Он обвел рукою вокруг. Со всех сторон горизонта пестрели рыболовные огни собравшихся сюда со всей Европы дрифтеров.

— Да только с тралом нам в эдакой каше и милю не пройти…

— А зачем вам рыба? — подал голос дежурный научник. — Пока мы на борту — план для вас не существует, вам экспедиционные идут…

— Ваших экспедиционных едва хватит на приличный разгон в «Полярных зорях», — буркнул мой чиф-мейт[20].— Ишь ты, рыба не нужна… Рыбаку она всегда надобна. Сам ли он по себе, или с вами, лоботрясами, болтается в океане, как дерьмо в проруби…

— Да если б не мы, — начал было научник, но я прошел на середину мостика, и по виду моему они поняли, что дальнейших препирательств не допущу, оба умолкли.

«Рано собачитесь, — подумал я. — Ведь всего лишь тринадцатый день рейса…»

Во время завтрака в кают-компании Андрей Петрович принялся рассказывать об овцебыках. Он видел их на Шпицбергене, фотографировал. Сейчас принес снимки, восхищался их, овцебыков, невозмутимостью и своеобразной красотой.

— Реликтовые животные! Современники мамонтов! А какая шерсть… Сплошняком!

— Отрез на валенки, — подал реплику электронавигатор.

Мне он явно не нравился, суетлив больно, всюду обходится без мыла. Вот и сейчас, увидел, как он выскользнул из-за стола, не спросив, между прочим, разрешения у меня, ладно, морковку ему начищу позднее, и вот из репродуктора грянуло: «То ли буйвол, то ли бык, то ли тур…»

Это он рассказ начальника экспедиции музыкально проиллюстрировал.

Дмитрий Викторыч, помполит, заволновался, заерзал на месте.

— Что с вами? — спросил я его.

— Не положено, — сказал помполит. — Эти песни команде слушать нельзя.

— Они что, запрещены?

— Нет, — ответил Дмитрий Викторович, — только их не рекомендуют…

Тут он поднял глаза в подволок кают-компании.

— Там ведь моя вотчина, Дмитрий Викторыч, — усмехнулся я. — Не туда смотрите.

— Да его весь мир слушает! — взвился электронавигатор, но я усадил его взглядом на место.

— У меня люди на фабрике знаете как под него молотят, — вступил в разговор технолог. — Производительность труда повышается на тридцать три процента.

— Как это вы сосчитали? — спросил язвительно дед. — На компьютере небось?

— На арифмометре, — грубо ответил технолог.

Они не любили друг друга, старший механик и мой зам по производству.

Тем временем понеслась песня про комплексную бригаду и зоопарк. Помполит качал головой, и великое сомнение проступало на его лице.

— Кощунство, — произнес Дмитрий Викторович наконец. — Это что же получается? Он против комплексных бригад? А ведь это наиболее прогрессивная форма научной организации труда… Разве я не прав?

Мне стало жалко помполита, и я сказал:

— Шуточная ведь песня, Викторыч, поймите это…

Беда с этими песнями. Ежели по всей справедливости, то трансляция их запрещена правилами техники безопасности вообще. Любая музыка исключается во время спуска и подъема трала, при обработке рыбы на фабрике и палубе, при любых авральных работах. Собственно, это очень просто: взять сейчас и напомнить помощникам соответствующий пункт. Вот и прекратил спор… Но только не знаю промыслового судна, где обходятся без музыки при палубных работах. И прав технолог: под эти песни матросы работают сноровистее, легче. И не опасайся, дорогой Дмитрий Викторыч… Те, кто не рекомендует гонять для матросов песни про тура и зоосад, находятся сейчас за тысячи миль от нашего судна. А если дойдет до них слух — скажу, что сам разрешил, капитанской властью.

Вялый у меня этот первый помощник, безынициативный, целыми днями сидит над списками экипажа, составляет комиссии, комитеты, бюро — все это на бумаге. А общесудового собрания еще не провел, хотя завтра будет две недели рейса…

Перед обедом помполит пришел ко мне со списком тех, кто крепко поддал на отходе, да и в море пытался потянуть хмельное состояние.

— Как мы будем их обсуждать, Игорь Васильевич? Поодиночке или скопом?

Список был длинным.

— Особых нарушений не заметил на отходе, Викторыч?

— Вы предлагаете их всех простить?!