Было уже поздно, небо было ясное, звездное, светила луна. Я увидел идущего от деревни человека. Он шел, беспечно насвистывая песенку и освещая дорогу электрическим фонариком. Я вышел на тропинку и направился ему навстречу. Поравнявшись с ним, я сказал: «Добрый вечер, Ян!» Он отшатнулся.

— Откуда вы меня знаете? — Он быстро взглянул на мой карман, оттопыренный пистолетом, и, не ожидая ответа на первый вопрос, задал новый: — Кто вы?

— Я советский партизан. Мне надо поговорить с вами, Ян. — Он оглянулся, соображая, как ему отнестись к этой неожиданной встрече.

— Говорите, — сказал он.

Чувствуя его настороженность, я закурил и предложил ему сигарету. Он взял. Трепетный огонек на миг осветил его молодое худощавое лицо.

— Лучше бы не на этой дороге. Отойдем в сторонку, — посоветовал я.

— Я без оружия, — ответил он, — а вы, конечно, с оружием. Хотите силой увести?

— Нет, — сказал я. — Не хотите отойти — не надо. Силой уводить вас не собираюсь. Но я должен предупредить… — Я подошел вплотную и тихо закончил: — Когда кончатся монтажные работы, эсэсовцы всех вас, поляков, расстреляют.

Он вздрогнул.

— Зачем нас расстреливать, если мы у них работаем?

— Для того чтобы вы никому не смогли рассказать о вашей работе. Это обычный прием эсэсовцев, — ответил я.

Он долго молчал, затем спросил:

— Что вы нам предлагаете?

Я предложил ему организовать всех монтажников и уйти к партизанам.

Мы условились встретиться следующей ночью и попрощались…

Мурашко оглядел меня, Лещеню и других товарищей — все мы внимательно слушали.

На следующий день я опять встретил Яна, и он мне сообщил, что разговаривал со своими товарищами, даже беседовал со старшим инженером монтажников. «Все будет хорошо», — заверил Ян. — «А как охрана? Может, нужна помощь?» — спросил я. Ян пояснил, что охраняют слабо. Во-первых, потому, что неподалеку город, откуда может быстро подоспеть подкрепление; а во-вторых, немцы надеются, что поляки в чужом краю не разбегутся.

Так я еще два раза встретился с Яном. Потом он привел с собой инженера. Тот рассказал, что всеми работами руководит эсэсовский начальник, а он является лишь его техническим помощником, но копии всех чертежей имеет. Я предложил инженеру передать чертежи нам. Он долго изучающе глядел мне в лицо и — согласился.

Вместе обсудили план побега. Отлучаться с территории станции эсэсовцы разрешали только инженеру и переводчику, но вечером вся охрана находится в бараках, а возле ворот стоит лишь часовой. Поэтому побег наметили на вечер.

Прибыл Малев с группой. Они остались в лесу, а я пошел опять в Сеницу. В условленном месте инженер передал чертежи и сказал, что у них все подготовлено.

К вечеру я вышел на дорогу. Скоро от станции выехали две автомашины без светомаскировки. В воздух поднялись ракеты, началась стрельба. Я выбежал на дорогу и посветил фонариком, но машины проскочили мимо.

Спустя некоторое время по той же дороге промчались немцы, и я отошел к Малеву. Мы ждали до утра, выслав во все стороны разведку. На другой вечер пришел Анатолий и сообщил, что эсэсовцы сразу же обнаружили бегство монтажников и пустились их догонять. Заехав в лес, монтажники остановили машины и разбежались. Вся охрана радиостанции арестована и отправлена в Минск.

— Необходимо сообщить соседним отрядам, чтобы приняли монтажников, — сказал Родин. — Ведь они будут искать партизан.

— Обязательно, — подтвердил я.

Луньков тотчас же выслал связных в другие отряды.

— Спасибо, дружище. — Лещеня крепко пожал руку Константину. — Передай привет и благодарность своему младшему товарищу Анатолию Шпаковскому.

— Служу Советскому Союзу! — вытянулся Мурашко.

Когда мы вошли в землянку, он достал еще один пакет. Это были документы и военные чертежи, взятые Раей Волчек и Раей Врублевской из авиационного склада.

Я послал радиограмму на Большую землю и через три-четыре часа получил ответ:

В тот же день группа автоматчиков, взяв документы, вышла в Полесье, где находился партизанский аэродром.

Скоро Мурашко привел в лагерь Анатолия Шпаковского, Раю Волчек и ее родных.

— Вот наш герой, — Мурашко слегка подтолкнул Анатолия вперед.

— Сколько ж тебе лет, дружок? — спросил его Лещеня.

— Пятнадцать, — неохотно пробормотал Анатолий, наклонив голову и оглядывая нас исподлобья умными, внимательными голубыми глазами.

Трудно было поверить, что этот мальчик выполнял ответственные и опасные задания.

— Расскажи, как ты поднимал на воздух фашистов? — попросил Константин парнишку.

— Говори, говори, — подбадривал его комиссар, но Анатолий только смущенно мял в руках шапку, по-прежнему поглядывая на нас исподлобья.

— Ладно, придется мне рассказать, — улыбнулся Мурашко. — В деревне Сеница помещение школы оккупанты приспособили под артиллерийский склад, здесь же разместилась охрана из восьми солдат и одного офицера. Этот офицер постоянно брал у матери Анатолия молоко. Первое время Анатолию было запрещено заходить в школу к немцам, но вскоре офицер, присмотревшись к Анатолию и посчитав его несмышленышем, разрешил ему это. Анатолий стал носить офицеру молоко, и охранники постепенно привыкли к нему. Мы узнали, что снаряды хранятся в классе рядом с учительской комнатой, где сейчас жила немецкая охрана, и решили взорвать их. Я приготовил две маломагнитки и тщательно объяснил Анатолию, где и как заложить мины.

И вот вместе с молоком Анатолий понес в школу мины; он сунул их в сложенные за печкой дрова.

Как мы и рассчитывали, взрыв произошел в час ночи. Не уцелел ни один фашист. К горящему зданию нельзя было подойти: рвались снаряды.

— Жалко, школа сгорела… — проговорил Анатолий.

— После войны выстроим новую, еще лучше будет, — уверенно сказал комиссар.

— Его матери не грозит опасность? — обратился я к Мурашко.

— Нет, иначе бы обязательно привели ее. Немецкими органами установлено, что дом загорелся от печи… Население не пострадало, а некоторые офицеры этой части были арестованы за недосмотр.

Все сели за стол, Мария Белезяко принесла чай.

— И сахар есть! — радостно воскликнул Анатолий, но тут же осекся и умолк, видимо испугавшись, как бы его не посчитали недостаточно взрослым.

— Есть, Толя, с Большой земли нам присылают, — ласково сказал комиссар.

Мы разговорились с Раей Волчек. Она — стройная, тоненькая, кажется даже хрупкой. На ней застиранное, искусно подштопанное, старенькое синее платье. По первому впечатлению ее загорелое лицо было малоприметным, но достаточно было заглянуть в спокойные, вдумчивые светло-карие глаза, чтобы почувствовать и силу воли и решительность.

Она рассказала, как устроилась работать в офицерскую столовую-казино. Позднее ей удалось установить связь с подпольщиками, стала распространять подпольную литературу и «собирать» документы эсэсовцев. И вот стало известно, что весь обслуживающий персонал фашисты собираются уволить и заменить его немцами.

Рая Волчек не хотела уходить в отряд с пустыми руками. Она все рассказала Мурашко и попросила:

— Дайте мне мину, я ее подложу.

— Но ведь при входе в столовую проверяют? — спросил Мурашко.

— Проверяют, но постовой солдат меня хорошо знает и последнее время не обыскивает.

Константин показал ей, как заложить мину.

— Боюсь, что ничего не поняла, — с досадой на себя сказала Рая и попросила Мурашко встретиться еще раз.

На следующий день она пришла в деревню Сеница. Здесь ей Мурашко долго и терпеливо разъяснял обращение с миной.

— Теперь выйдет, — повеселела Рая. — Давайте.

На следующий день Олег Фолитар принес на квартиру Раи три маломагнитки.

Как пронести мины в столовую?

Оккупанты не выдавали обслуживающему персоналу спецодежду. Каждый должен был иметь свою. Рая фартук, чепчик и рабочие туфли носила в небольшом чемоданчике. Часовой сначала осматривал его содержимое, но, находя постоянно одни и те же вещи, перестал проверять.