— Около сорока.

— Гм, — Гриша в нерешительности покачал головой. — Многовато. — Но, подумав, решительно махнул рукой. — Сделаем.

Константин договорился с братьями, в каком месте и в какое время будут переходить партизаны железную дорогу, какой сигнал должны будут подать Коля и Гриша. После этого мальчики вышли из кустов на дорогу и продолжали свой путь.

Пошел дождь, поднялся ветер, сгибавший верхушки деревьев. В просветах кустарника показались огни костров.

Сермяжко подвел группу к месту, где должны были жечь костры его братья. Залегли. Издали трудно было отличить местных жителей от охраны. Константин смотрел на часы и ждал сигнала. Вот у одного из костров две фигуры начали гоняться друг за другом. Сермяжко понял: это его братья. Костер медленно гас.

— Пора, — сказал он Вильджюнасу и Любимову.

Они пожали Константину руку и вместе со своими партизанами поползли через поляну. В этот момент начал гаснуть и второй костер. Оставшиеся на опушке леса партизаны видели, как один за другим проскакивали через полотно черные фигуры. Облегченно вздохнув, Сермяжко тоже пополз к железной дороге. Недалеко от полотна, спрятавшись за пень, он заухал по-совиному. К нему, будто за хворостом, подошел Гриша и прошептал:

— Фашисты ушли далеко вперед. Возле костра справа свои люди.

— Ясно, — также шепотом ответил Константин и быстро отполз назад к товарищам.

— Начинаем, — шепнул он им.

Разделившись на три группы, партизаны поползли к железной дороге. Почти одновременно достигли полотна, вырыли ямы, положили в них мины и замаскировали гравием и щебнем; оставшуюся землю и щебень собрали в корзинки, отползли обратно и залегли, держа в руках концы веревок.

Недалеко от полотна лежали партизаны Усольцева.

— Порядок? — спросил Усольцев у Сермяжко.

— Сделано, — тяжело дыша от усталости, прошептал тот.

В это же время в километре от станции Жодино на полотно выползли еще два партизана из группы Сермяжко и быстро заложили мину.

Труднее пришлось Красовскому и Дмитрову. Они подкрались к костру, прислушались. Говорили по-немецки, значит, возле костра гитлеровцы. Красовский до боли кусал губы. Время шло медленно. Неужели не удастся поставить мину? Сразу из Минска примчится помощь, и товарищи окажутся в опасности. От этой мысли по телу пробежала дрожь. Ползти между костров нельзя — заметят.

Подрывники напряженно ждали. Наконец гитлеровцы, подняв воротники плащей-дождевиков, отошли от костра, поднялись на полотно и быстро зашагали к станции. Медлить было нельзя. Красовский и Дмитров моментально вылезли из укрытий и, сделав две перебежки, оказались около сторожки.

— Не шевелиться и не кричать, — задыхаясь от дыма, приказали они сторожам.

Старики, сидевшие у костра, подняли руки.

— Не бойтесь, — сказал Красовский, — мы свои люди.

Дмитров быстро поставил и замаскировал мину, протянул через полотно веревку, засыпал ее гравием. Вдали на полотне замелькали огоньки папирос. Это — патрули. Но теперь они уже не страшны.

— Сидите и ни слова, а то… — и Красовский красноречиво помахал автоматом.

— Что ты, сынок, мы православные, — перекрестился один из стариков.

Красовский нырнул в темноту. Патрули, не сходя с полотна, спросили у стариков пароль. Те ответили, и немцы пошли дальше.

Опасность миновала. Красовский вернулся к старикам.

— Как только услышите взрывы, убегайте в лес, — предупредил он их.

Дождь не унимался; у партизан от холода ныли суставы.

Наконец со стороны Минска послышалось пыхтение паровоза. Тяжело нагруженный эшелон торопился на восток. Подрывники сжали веревки, бойцы из штурмующей группы взяли в руки кеглевые шашки и гранаты. Паровоз уже проскочил мимо Афиногентова и Тихонова. Пройдя две мины, он приближался к последней. Вот он достиг ее.

Оба товарища с силой, как будто желая придать взрыву большую мощность, дернули веревки.

Под колесами блеснул огонь, и раздался оглушительный взрыв. Паровоз, подхваченный взрывной волной, подскочил вверх и, как раненое животное, повалился, в предсмертных судорогах вращая колесами.

Раздался второй взрыв. Это сработала мина Постушенко и Кулеша. Эшелон в белом вихре огня на миг показался из темноты и разорвался пополам. Визжали и скрежетали ломающиеся вагоны. Раздавшийся одновременно взрыв мины Афиногентова и Тихонова поднял на воздух хвост эшелона; ему ответили взрывы с флангов: справа — Дудкина и Давыдова, слева — Красовского и Дмитрова. От этих взрывов в куски разлетелись рельсы.

Но вот все стихло, все утонуло в ночной темноте. После грохота взрывов тишина неприятным щемящим перезвоном отдавалась в ушах. Вдруг неожиданно красный свет ракеты разорвал мрак и бледным светом осветил исковерканный эшелон. В тот же момент на изуродованное тело эшелона обрушился огненный ливень свинца. Это штурмующая группа Усольцева бросилась в атаку. Каждый из партизан до мелочей знал, что ему делать. Пулеметчики и автоматчики простреливали уцелевшие вагоны. Взрывы на флангах придали партизанам уверенность: они гарантировали, что противник внезапно не нападет.

— Ура! — сквозь треск огня послышался голос Сермяжко.

Из-под разрушенных вагонов вылезали гитлеровцы.

— Гранатами! — крикнул Усольцев.

Партизаны стреляли в упор, без промаха. Мацкевич с небольшой группой поджигал термитными кеглями платформы с танками и пушками.

Афиногентов, Ларионов и Тихонов бросились к уцелевшему пульману. От воздушной волны он покосился, но не перевернулся. Когда партизаны приблизились к вагону, оттуда выше их голов просвистела автоматная очередь. Все трое залегли.

— Обождите, — крикнул Ларионов. Он быстро добрался до полотна и швырнул в окно вагона две гранаты. Затем впрыгнул в вагон и изрешетил из автомата все купе. Прибежавшие товарищи помогли ему собрать оружие и документы, из которых позже выяснилось, что этот вагон был офицерским.

Железнодорожная охрана, полагая, что партизаны, как обычно, после подрыва и обстрела эшелона немедленно покинут полотно, решила смело «напасть» на места диверсии, зная заранее, что никакого сопротивления не встретит. Выждав некоторое время, гитлеровцы выскочили из расположенного недалеко дзота и, стреляя по сторонам, побежали к месту взрыва.

Их заметил Мацкевич.

— Пусть поближе подбегут, — прошептал он.

Прибежавшие гитлеровцы были сметены залпом партизан. В другом конце эшелона еще пятерых охранников уложила вторая группа прикрытия.

Оккупанты умели быстро восстанавливать поврежденный путь. Так и на этот раз: к месту взрыва сейчас же вышли два аварийных эшелона — один из Борисова, другой из Минска, но оба вскоре остановились перед разрушенным путем, не доезжая километра до разбитого воинского состава. Фашисты вылезли из вагонов и по обеим сторонам полотна поползли к разбитому эшелону, пуская в воздух осветительные ракеты и беспорядочно стреляя.

Увидев условный сигнал — зеленую ракету, Усольцев подал команду:

— Отходить!

Партизаны, на ходу вытирая пот, группами отходили в лес.

Перед Константином Сермяжко, словно из-под земли, выросли его братья.

— Что нам делать? Примите в отряд, все равно немцы расстреляют, — торопливо говорил Гриша.

— Не расстреляют, ребята, вы еще здесь пригодитесь, — глухо отозвался Сермяжко, хотя у него от этих слов кольнуло в груди.

В то время оккупанты, опасаясь, что жители не пойдут жечь костры на железную дорогу, после диверсий сторожей из местных жителей не расстреливали.

— Так что же делать? — с унынием спросил Коля.

— Идите домой и молчите. Вся железнодорожная охрана перебита. Сам черт теперь не догадается, в каком месте вы в эту ночь были. Идите, братишки! — Константин нежно обнял их и расцеловал.

Стрельба немного стихла, но опасность не миновала. Партизаны находились в одном километре от противника.

Нужно было торопиться. Усольцев и Сермяжко проверили партизан — собрались все.

— Пошли, — коротко бросил Сермяжко, и все быстро побежали к лесу. Сзади догорал эшелон. В дождливом небе широко раскинулось зарево пожара.