В проекте, предлагаемом Чейзом, нет, в сущности, ничего оригинального, и на нем не стоило бы останавливаться подробно, если бы при всем своем лаконизме он не

выделял так рельефно идбал стабильности — эту типичную

(хотя и не всегда четко артикулируемую) черту современной технократической утопии.

Ясно, что поиски стабильности продиктованы реальными потребностями западного мира. Очевидно и то, что

в классической утопии совершенное общество зачастую

мыслилось именно как стабильное. Но стабильность классического утопического общества — это стабильность совершенства, гармонии, абсолюта. Оно не развивается потому, что достигло последних границ «совершенства».

Стабильность современной технократической утопии иного рода. Она выражает не только беспокойство об ограниченности планетарных ресурсов (что само по себе весьма

актуально), но и стремление законсервировать определенное состояние общества, весьма далекого, как это признают

и некоторые из американских утопистов, от совершенства.

Это стабильность системы, стоящей перед угрозой распада,— стабильность как средство самосохранения. Как заметил однажды Дж. Гэлбрейт, «стремлением любой организации (как и любого организма), которому, естественно, отдается предпочтение, является самосохранение» ь. Однако значение самосохранения для системы (и его осознание последней) неодинаково на разных этапах ее разви

тия. Утопическим идеалом для социальной системы

5 Ibid., р. 252.

8 Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969, с. 212.

247

«самосохранение» становится чаще всего в фазе ее распада, когда обеспечение выживания превращается в высшую цель. Это хорошо показал еще Платон. Сегодня это

подтверждают многие политики, социологи и естествоиспытатели.

Технократическая утопия не исключает определенных

изменений в обществе, более того, настаивает на них (и в

этом смысле ее никак нельзя упрекнуть в статичности), поскольку предполагается, что именно посредством постоянных частных изменений и систематических частных

улучшений, осуществляемых изнутри, только и можно в

итоге обеспечить общую стабильность системы, предотвратить катастрофу. При этом в отличие, скажем, от Платона, у которого стабильность основывалась на «справедливости», нынешний утопист-технократ связывает стабильность с организованностью, базирующейся на рациональности и эффективности. Что же касается «справедливости», то ее специфическим выражением является принцип меритократии, согласно которому каждый получает

«по заслугам»7.

Меритократия не исключает всеобщего и равного обеспечения некого минимума, который, как предполагает технократ, будет достаточно высок, чтобы его утопическое

общество могло быть названо «обществом благосостояния».

Правда, публикации докладов Римскому клубу, особенно

«Пределов роста», и вызванный ими резонанс, а главное —экономические трудности, с которыми столкнулись в 70-х

годах Соединенные Штаты, несколько умерили оптимизм

технократа. Тем не менее сам идеал «общества всеобщего

благосостояния» прочно входит в состав технократической

утопии, обещающей гарантированный минимум дохода, известную личную безопасность, существенное облегчение

труда и обеспечение досуга.

Однако за пределами всеобщего и равного минимума

гарантий в действие вступает принцип, в соответствии с

которым оценки индивидов и распределение общественного вознаграждения дифференцируются в зависимости от

достижений и интеллекта, определяемых при помощи тестов.

Подобно тому как в античной утопии идея справедливости служила нравственным обоснованием законности

7 О принципах меритократии см. в книге: Bell D. The Coming of PosHndustrial Society. N. Y., 1973.

248

власти философа-правителя, так и в современной технократической утопии принцип меритократии служит теоретическим обоснованием «законности» претензий на власть

ученого и инженера, которые, как предполагал Д. Белл, должны будут занять в «постиндустриальном обществе» то

место, которое в «индустриальном обществе» принадлежало бизнесмену, предпринимателю и промышленному администратору.

В том, что НТР в США привела к возрождению старой

утопической идеи «ученого-правителя», нет ничего удивительного. Со времен Ф. Бэкона эта идея неизменно поднималась на щит утопистами в периоды, сочетавшие научно-промышленный рост с политическими и социальными

кризисами. За выдвижением этого идеала скрывается

стремление — не всегда, быть может, даже осознаваемое —привести к власти интеллект, подчинить политику науке.

Нынешний утопист-технократ не ставит непосредственной целью ликвидацию существующих институтов власти — сильного централизованного государства и корпораций. Но он хотел бы передать их из рук профессиональных

политиков и предпринимателей в руки экспертов, которые

реорганизовали бы их в соответствии с требованиями науки

и технологии, возможно сделав их при этом более жесткими

и централизованными.

В «научно управляемой» утопии, где организация господствует над человеком, определяя все основные параметры его жизнедеятельности, границы свободы индивида

определяются исключительно с функциональной точки зрения: свобода выступает не как цель, не как условие формирования и существования гармонически развитой личности, а исключительно как средство поддержания рационального и эффективного функционирования организации

и стабильности общества. По сути дела, нынешние американские утописты-технократы занимают в отношении человека те же позиции, что и Говард Скотт со своими сподвижниками, разве только отличаются меньшим цинизмом

и обещают в «обмен» на отнятую свободу больше материальных жизненных благ.

В «постиндустриальном обществе» все люди, как увег

ряют Кан и Брюс-Бриггс, будут жить примерно так, как

жили в 70-х годах лица с высоким (хотя и не самым высоким) доходом, скажем «менеджеры и профессионалы».

«У них очень просторные дома, напичканные всевозможными приспособлениями, а часто даже два дома, один из

249

которых специально предназначен для отдыха. У них слуги, приходящие раз или два в неделю, но в нашем постиндустриальном обществе слуги будут нам не нужны-

почему бы там не осуществиться давним мечтам о домашних роботах или специально выдрессированных обезьянах? ...Они часто путешествуют — в деловых целях и ради

собственного удовольствия, проникая во все уголки земного шара. Они вкусно едят, если не сидят на диете, будь

то космополитическая кухня Востока или первоклассные

бифштексы западной кухни. У них одна или несколько

машин, кадиллак или мерседес, фургон или спортивная машина для детей. Многие из них имеют самолеты или яхты.

Их дети учатся в аспирантуре и не начинают работать, пока им, черт побери, не захочется этого, и родители, похоже, ничего не имеют против. Конечно,— добавляют Кан и

Брюс-Бриггс,— они могут быть подвержены умеренному

алкоголизму, потребляя слишком много мартини, их невротические жены могут лихорадочно глотать пилюли, их

младший отпрыск может быть необузданным и недисциплинированным, а маленькая Салли — соней...» 8.

Ирония и мягкий юмор, которым пронизано описание

быта «менеджеров и профессионалов», судя по всему, очень хорошо знакомого авторам этой милой картинки, не

могут скрыть их явной приверженности этому быту и

стремления перенести его в будущее. Но Кан и Брюс-Бриггс

бросают взгляд на жизнь в технократической утопии, так

сказать, извне, тогда как интересно было бы взглянуть на

эту жизнь «изнутри», в полной мере оценив все неисчислимые блага, ожидающие человечество. В какой-то мере

это любопытство может удовлетворить Бурхаз Скиннер —известный американский психолог и социолог, профессор

Гарвардского университета. Его утопический роман «Уол-

ден-два», опубликованный еще в 1948 г., давно признан