нашел самых рьяных и убежденных поборников, точно так

же как консерваторы нашли в антиутопизме сжатое и четкое, хотя, возможно, и несколько прямолинейно сформулированное выражение своего кредо. Дж. Нэш, исследовавший «консервативное интеллектуальное движение в

Америке» за период с 1945 по 1975 г., отмечал, что, несмотря на очевидное отсутствие «монолитности» консерватизма и на «пленительную гетерогенность консервативной

мысли» 40, всем консерваторам присущи «некоторые фундаментальные „предрассудки’’: „презумпция” (различная

по интенсивности) в пользу частной собственности и экономики свободного предпринимательства; оппозиция к

коммунизму, социализму и всевозможным утопическим

схемам; поддержка крепкой национальной обороны; вера

в христианство или иудаизм (или, по крайней мере, признание полезности такой веры); принятие традиционной морали и потребность в жестком моральном кодексе; враждебное отношение к позитивизму и релятивизму; „ярост-

ное“ утверждение добродетельности Америки и

Запада» 41.

Рассуждая об утопии, консерватор имеет в виду только

одну ее разновидность — утопию-максимум, ориентированную на «разрушение» существующего и построение нового, совершенного общества. А идеалы этой утопии находятся, как нетрудно понять, в прямом противеречии с теми принципами, которые лежат в фундаменте консервативного

39 Специальный анализ (включающий вопросы методологии) современного американского политического сознания предпринят

в коллективной монографии «Современное политическое сознание в США». М., 1980.

40 Nash G. Н. The Conservative Intellectual Movement in America Since 1945. N. Y., 1976, p. 341.

41 Nash G. //. Op. cit., p. 342.

227 I*

мировоззрения: частной собственностью, на смену которой

во многих утопиях приходит общественная собственность

или ее этатистский эрзац; индивидуализмом, вытесняемым

различными формами утопического коллективизма; «свободой», уступающей место произвольно сконструированной необходимости, поскольку в классической утопии-максимум царит строгая регламентация; «спонтанностью», на

смену которой приходит целенаправленное, централизованное регулирование общественной жизни; свободным рынком, многие функции которого передаются утопистом

государству.

Консерватор готов допустить, что тот или иной утопист

субъективно может быть предан делу свободы, но, как

говорит Томас Молнар, любой утопист стремится «столь

тщательно организовать свободу, что она превращается в

рабство» 42. Конечно, если бы он не выходил за пределы

реформаторства, он, возможно, и не представлял бы опасности для общества, но утопизм, рассуждает далее консерватор, вырастает из глубокого социального критицизма, который «значительно глубже, чем простая защита изменений; ведь что хотели бы фактически в корне перестроить

утопические мыслители, так это сами основы человеческой

ситуации. В этом смысле утопические мыслители вполне

заслуживают того, чтобы их называли «радикалами», ибо

предлагамая ими реконструкция общества и человека

требует тотального изменения представлений о Боге и

творении» 43.

В глазах консерватора утопист есть и радикал и еретик

в одном лице44, ибо он пытается изменить то, что изменению в своей «богоданной» сущности не подлежит — человека, природу, общество. А раз так, то, согласно консервативной логике, чем решительнее будет отвергнут утопизм

и последовательнее будет борьба против него, тем лучше

для Америки. Впрочем, консерватер не верит, что можно

до конца преодолеть утопические ориентации в американском обществе: «утопия — вечная ересь», она имманентна

человеческому сознанию и политическим исканиям, как

ересь — исканиям религиозным. Консерватор уточняет, что

такими еретиками в политической жизни Дмерики являются левые — не только коммунисты, которых ои ненавидит, но и левые радикалы (вроде «новых левых») и даже либе-

42 Molnar Th. Utopia, the perennial heresy. N. Y., 1967, p. 8.

43 Molnar Th. Op. cit., p. 9.

44 Ibid., p. 4.

228

ралы. Последние вызывают у него тем большие опасения

и беспокойство, что они находятся у власти. Именно в лице

либерала видит консерватор силу, во многом ответственную

за «моральный закат западной цивилизации» 45 и действующую заодно с теми, кто «ведет нас к кошмарам Орвелла

и Хаксли»46.

Консервативная критика утопизма разоблачительна

вдвойне. Она позволяет воспроизвести сразу два портрета: портрет утописта-экстремиста, в котором наряду со многими явно утрированными или привнесенными чертами

есть немало точных штрихов и хорошо взятых оттенков, и портрет самого консерватора — активного и сознательного защитника статус кво; пессимиста, взгляды которого

часто окрашены в религиозные тона; убежденного противника либералов и левых радикалов, в которых он не без

основания видит сторонников и защитников утопии,— не

случайно консерваторами часто становятся разочарованные и очаявшиеся либералы и левые радикалы.

Есть, однако, в этом автопортрете один существенный

изъян: консерватор не видит в себе утописта, каковым он —вопреки всем уверениям, а порою и сознательным стремлениям — является на самом деле. Его сознание, говоря словами Мангейма, «скрывает ряд аспектов действительности», «отворачивается от всего того, что может поколебать его

веру или парализовать желание» либо сохранить «существующий порядок вещей» 47, либо изменить этот порядок

посредством возрождения исчерпавших себя исторических

тенденций, реставрации ушедших в прошлое институтов, отношений и ценностей.

Консерватор (в первую очердь либертарист) — за «естественность», против искусственного «подталкивания»

истории. Но отжившая естественность, предлагаемая обществу в качестве социального идеала, не менее искусственна, чем любой другой, самый фантастический проект.

Когда естественные по своему генезису, но уже изжившие

себя социальные, политичские и экономические структуры

навязываются обществу в качестве средства его спасения, 45 Nash G. Op. cit., p. 48.

46 Ibid.

47 Manheim K. Ideologie und Utopie, S. 36, 37. Характеризуя «утопическое мышление», Мангейм пишет, что оно «отворачивается»

ит того, что может парализовать его желание изменить порядок вещей. Но «мышление» остается утопическим и тогда, когда оно желает — вопреки историческому движению — сохранить

наличный или возвратить прошлый порядок.

229

они тем самым выступают как проявление насилия и

произвола по отношению к действительным тенденциям

общественного развития, а значит, и как проявление социального утопизма. «С одной стороны, консерватизм объявляет социальной утопией и отвергает даже саму возможность вмешательства субъекта в ход социально-историчес-

кого процесса. С другой стропы, он произвольно вводит

прошлое во всем его историческом объеме в настоящее, создавая тем самым особую консервативную утопию» 48.

Более того, при внимательном рассмотрении обнаруживается мнимый характер «прошлого», переносимого консерватором в настоящее, ибо лежащие в основе проповедуемого им социального идеала институты, отношения и ценности ушедших времен в действительности не соответствуют реальному прошлому. Либертарист, идеализирующий

капитализм laissez faire, вовсе не такой последовательный

наследник классической либеральной традиции, каким он

склонен себя видеть или каким он хотел бы, чтобы его видели другие. Как агент новых общественных отношений, он

в сущности хотел бы не просто «вернуть» прошлое или законсервировать какие-то элементы настоящего. Он хотел

бы перенести «прошлое» в современное общество в трансформированном виде, взять из рыночного социального идеала отдельные («положительные») элементы, «плюсы», которые легли бы в основу новой, никогда и нигде реально не