революция» (Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism.

N. Y., 1976, p. 28).

38 «Парадокс утопизма с антиутопической точки зрения,— пишет

Ю. Гудхарт,— заключается в следующем. Утопическая идея

выражает импульс, направленный на освобождение, на личное

и общественное осуществление человека. Однако, когда она ока-

223

ляет деабсолютизацию идеала в современной амриканской

утопии,— это, на наш взгляд, объективное положение, в котором волей истории оказалась буржуазия США: у нее

сегодня просто нет собственного трансцендентного идеала-

«максимум», какой был у буржуазии в пору ее расцвета

и который обладал большим общегуманистическим потенциалом, делавшим этот идеал целью деятельности широкой массы. Место «максимума» теперь занимает — по

крайней мере, в подавляющем большинстве утопий — идеал, который можно назвать преферентным, поскольку он

ориентирует на лучшее из возможного и — что весьма существенно — в пределах буржуазной цивилизации. Такая

утопия задает параметры будущего общества в соответствии с представлениями ее создателей о тех проблемах и

задачах, которые предстоит решить современному капитализму, чтобы обеспечить не столько совершенствование, сколько его выживание. При этом вопреки тому, что пишет

о современной утопии Д. Белл, большинство нынешних

американских утопий вполне определенно отрицает социальную революцию как средство своего практического осуществления.

С деабсолютизацией идеала современной утопии связана и такая ее особенность, как «открытость» или «незавершенность». В утопиях прошлого господствовали, как правило, такие принципы жизнедеятельности общества, которые исключали альтернативные решения. Утопический

проект содержал описание буквально всех сторон жизни

общества, в котором обычно господствовали мелочная опека и регламентация: достаточно вспомнить Шарля Фурье, считавшего своим долгом педантично предусмотреть, описать, а по возможности еще и метафизически обосновать

все стороны совершенного общества. На этом историческом

фоне большинство нынешних утопий выглядит какими-то

набросками, фрагментами, чем-то вроде «полуутопий», как

называет их Ф. Полак. Никакой замкнутости или мелочной регламентации — только общие контуры, общие принципы жизнедеятельности утопического сообщества.

Конечно, не только опыт социальной истории определяет специфику современной утопии. Как уже отмечалось

зывается инкорпорированной в исторический процесс, она начинает осуществлять собственное принуждение или тиранию»

(Goodheart Е. Culture and the Radical Conscience. N. Y., 1974, p. 111).

224

ныше, многие ее черты связаны с развитием науки и техники. Если сопоставить основные этапы развития утопической мысли за последние несколько сот лет, можно установить, что на каждом из этих этапов утопия испытывала

воздействие со стороны наиболее развитых или «модных»

наук и теорий своего времени. Эту связь можно проследить и на примере некоторых современных американских

утопий, ведущих сложный диалог с фрейдизмом, в ходе

которого утопия отстаивает свое право на существование

и одновременно заимствует некоторые идеи, развивающиеся в русле психоаналиаза. Отсюда еще одна особенность, характерная для целого ряда современных утопий, которую можно назвать психологизмом: акцент на внутренний мир человека, на его психику, исходящий из постулата, что совершенно и желанно не то общество, в котором существуют объективные предпосылки для счастливой жизни, а то, в котором люди чувствуют себя счастливыми и

создание которого, следовательно, должно стать задачей

утописта.

Перенос акцента с объективного на субъективное может создать впечатление, что современная утопия приобретает более отчетливую гуманистическую окраску. Однако это утверждение было бы слишком категоричным. В условиях интенсивного развития и широкого применения

средств массовой коммуникации, а также прогресса в

области психологии становится возможным более непосредственное воздействие на сознание, психику индивидов и групп и формирование их в большем соответствии

с заданной программой, которая может резко расходиться

с принципами гуманизма.

Интерес современной утопии к внутреннему миру человека, его «самочувствию», субъективности связан еще и

с теми сложными, внутренне противоречивыми процессами, которые происходили в сфере культуры капитализма

на протяжении всего послевоенного периода— начиная от

чуть ли не массового увлечения вульгаризированным экзистенциализмом и кончая формированием «контркультуры».

Экзистенциализм расшатывал устои традиционной утопии, рассматривая борьбу, которую ведет человек в мире, как «никогда не кончающееся поражение». Вместе с тем

экзистенциалистские постулаты, требовавшие от сознания перенести акцент на внутренний мир человека, его

свободу, умение «чувствовать» жизнь, рождали представление о том, что какая-то «иная», полагаемая воображе8 Э. Я. Баталов 225

нием, не «тошнотворная» жизнь все-таки возможна, хотя

она совсем не такова, какой ее рисовала классическая утопия. Это представление отчетливо проявилось в утопических «программах» и «декларациях», выплеснутых на поверхность интеллигенцией (часть которой имела как раз

экзистенциалистскую «закваску») 60-х годов.

Кризис буржуазной культуры XX в. не привел и не

мог привести к разрушению утопии, он лишь «деформировал» ее, изменил привычные представления о благе, о счастье, о цели и смысле жизни. Вместе с тем он создал

почву для антиутопических ориентаций, обычно пулучаю-

щих распространение в обстановке социальной и политической стагнации или реставраторских тенденций.

§ 2. Социальная утопия

и политическое сознание

Среди американских политиков, философов и художников никогда не существовало единого отношения к утопии и утопизму, равно как и однозначной оценки одних и

тех же утопических проектов и идеалов. Каждый крупный

исторический период порождал обычно не только новый

спектр утопий, различающихся по своей направленности

и содержанию, но и более или менее широкий спектр позиций в отношении самого утопического феномена, за которым стояли крайние противоборствующие ориентации —проутопическая и антиутопическая.

Подобный плюрализм объясняется отчасти неодназнач-

ным пониманием и толкованием утопии. Но есть и более

глубокая причина: различное отношение теоретического

и практического сознания к утопии и утопизму отражает

противоборство различных социальных и политических

сил американского общества. Точно так же выдвижение на

передний план проутопической или антиутопической ориентации и превращение ее в господствующую тенденцию

хотя и определяется обычно целым комплексом причин, однако находится в первоочередной зависимости от реальной расстановки политических сил в американском обществе, от господствующих на данном этапе настроений и

превалирующих политических тенденций, от структуры

политического сознания общества.

Спектр политических ориентаций (кристаллизующихся

в соответствующих типах сознания), существующих в

США на протяжении последних десятилетий, распадается

226

на четыре крупных «блока», которые мы можем обозначить в соответствии с традицией американской политической культуры как праворадикальный, консервативный, либеральный и леворадикальный, причем каждый из этих

блоков, в свою очередь, распадается на ряд типов39.

У представителей каждого из этих блоков существует

свое отношение к утопизму и утопии — как в плане практического продуцирования утопических идеалов и проектов, так и в плане теоретической рефлексии.

Наиболее решительными противниками утопизма в послевоенной Америке выступили консерваторы — как традиционалисты, так и либертаристы. В их лице антиутопизм