70-х годов Г Кан и Б. Брюс-Бриггс.— Многие прогнозы

видных американских мыслителей суть констатация того, что автор хотел бы видеть случившимся, и не обязательно

того, что, по его мнению, случится, часто эти прогнозы

представляют собой неприкрытую попытку сформулировать какую-то особую политику или программу. «Коль

скоро это делается открыто и честно,— продолжают Г. Кан

и Б. Брюс-Бриггс,— это представляет собой совершенно

законный метод политической защиты, имеющей достойные примеры (такие, как «Взгляд назад» Беллами), но

это говорит нам очень мало о том, каким будет грядущее» 29. В итоге возникает ситуация, когда футурология

не только выступает в качестве внешнего стимула развития социально-утопического сознания, но и становится

«полем», на котором оно непосредственно формируется, а футурологический сценарий оказывается чем-то вроде

общественно узаконенной формы социальной утопии.

Такое положение вещей связано не в последнюю очередь с той функцией, которую фактически выполняет футурология в современном американском обществе, и с тем

парадоксальным положением, которое она в нем занимает.

Дело в том, что, как это уже отмечалось рядом советских

исследователей, от американских футурологов «ждут ясных концепций относительно перспектив выхода из ...кризисов (имеются в виду современные экономические, социальные и политические процессы и порождаемые ими

29 Kahn H.t Bruce-Briggs В. Things to Come. N. Y., 1972, p. 246.

217

проблемы.—5. Б.) при условии сохранения буржуазного

строя. А таких концепций футурология дать не в состоянии...»30. Но вместе с тем футурология не может и отказаться от попыток сформулировать такие конценции. И поскольку таковые возникают, они не могут не содержать

изрядный «заряд» утопизма, ибо условия «задачи» — сохранение капитализма и искоренение кризисов — несовместимы друг с другом и всякая попытка их совмещения, тем более на пути нормативного прогноза, неизбежно

ведет к построению утопических конструкций.

Заметим в этой связи, что сегодня все более широкое

распространение на Западе получает представление, что

футурология и не должна стремиться «очиститься» от

нормативно-ценностного подхода. Как утверждает Ф. По-

лак, эффективное творчество на поприще футурологии

сегодня невозможно без взаимодействия «социального

воображения, утопической фантазии и нормативных идеальных концепций будущего с вполне реалистическими, хорошо обоснованными, количественно выверенными и

осуществимыми проектами» 31.

Эта ориентация выражает позиции так называемой

«открытой» («критической», «альтернативной», «плюралистической»} футурологии, ратующей за предоставление

каждому одену общества права на собственное «нерепрессивное» видение будущего, воплощающее надежды, желания, стремления индивида, равно как и его страхи и опасения, т. е. его утопию и дистопию. Таким образом, футурология все более сближается с утопией, заимствует ее

методы и выполняет некоторые ее функции, а футурологические сценарии все более смыкаются — по крайней мере, в отдельных аспектах — с утопическими проектами.

Как и в прошлом, формирование социально-утопического сознания происходит в таких сферах, как обыденная

жизнь и общественно-политическая практика. Американский обыватель32 не такая простая фигура, как это может

показаться на беглый взгляд. Его нельзя представлять

30 Бестужев-Лада И. В. Эволюция американской футурологии.—США: Экономика, политика, идеология. 1977, № 3, с. 49.

31 Polak F. L. Toward (Goal of Goals.— In: Mankind 2000. Ed. by R. Jungk, T. Galtung. Oslo; London, 1969, p. 324.

32 Обывателя мы рассматриваем не как личностный или социально-групповой тип, а как одну из множества социальных ролей, в которой выступает помимо своей воли практически каждый

член общества в сфере обыденной жизни.

218

себе как «одномерного», рационально действующего субъекта, неподвластного воздействию социальных мифов, чуждого романтических порывов и утопических устремлений. Американец всегда пребывал во власти мифа «американской мечты» и неизменно проявлял удивительную

при его практицизме склонность к завышенным ожиданиям и неумеренным притязаниям, способствующим формированию утопического взгляда на мир. Послевоенное развитие мало что изменило в этом отношении. Усложнение

социального мира, «закрытый» и потому неясный, загадочный характер некоторых типов общественных связей, сознательное стремление господствующего класса определенным образом «аранжировать» массовое сознание с помощью средств массовой коммуникации создают благоприятную почву для мифосознания и утопического мировосприятия. Добавим, что сравнительно быстрый рост

материального благосостояния значительной части «белой

Америки» в 50—60-х годах, относительное сближение

структур потребностей и уровней потребления и нивелировка ценностных ориентаций в рамках так называемых

«средних классов» рождали в сознании американского

обывателя ожидания и притязания в духе идеалов «нового фронтира» и «великого общества», сформулированных

буржуазным истеблишментом в 60-х годах. А главное —господствующий класс Америки именно к этому и стрэ-

мился — они рождали иллюзии33 относительно осуществимости освященных официальной утопией идеалов демократии, свободы, равенства, изобилия и т. п.

Надо, однако, заметить, что утопические иллюзии, рождающиеся (стихийно или под воздействием средств

массовой коммуникации) в сфере обыденного сознания, обладают скрытым взрывным потенциалом. Они становят-

33 Американский социолог И. Кристолл утверждает, что американцам свойственно стремление к идеальному обществу и что «широкая публика» настаивает на утопическом представлении о человеке, истории и обществе (Kristol I. On the Democratic Idea in America. N. Y., 1972, p. 148). Этот утопизм, чреватый, как пишет Кристолл, «истеричностью», американский социолог связывает, в частности, с щедрыми обещаниями, раздаваемыми «широко публике» политиками и идеологами — обещаниями, которые

и самой этой публикой осознаются как демагогические, но которые стали той частью социально-политического декорума, без

какой обыватель уже не мыслит себе «нормальной» политической жизни.

219

Ся стимулятором протеста (история Америки доказывала

это много раз), способствуют «прорыву» из сферы обыденности в сферу преобразующего действия34, в частности, массовых движений — религиозных, социальных или политических, которые переводят утопическое сознание из

одного «регистра» в другой.

Именно так случилось — в очередной раз — в 60-х —начале 70-х годов, когда страну охватили массовые демократические движения. Эти движения, в которых важную

роль играли «новые левые», вовлекли в свои ряды

сотни тысяч американцев, прежде всего молодежи. Они

дали мощный импульс развитию утопического воображения и породили немало утопических представлений относительно Америки и мира в целом.

«Новых левых», правда, нередко упрекали в отсутствии ясного представления о новом обществе, которым они

хотели бы заменить существующие, в отсутствии альтернативного, в том числе и утопического, социального проекта.

«Недостаток студенческой революции и особенно „новых

левых11— писал в этой связи Карл Ландауер,— заключается

в том, что они не имеют ни утопии, ни философии детерминизма... Утопия, на которой такие действия могут быть

основаны,— поясняет Ландауер свой вывод,— должна

быть более чем простым перечислением излюбленных авторами этических норм. Усилия должны быть приложены

к тому, чтобы показать, как элементы желаемого общества могут быть приведены в соответствие друг с другом, как они могли бы дополнить друг друга и дать людям возможность соответствовать требованиям жизни» 35.

34 Европейская культура выработала целую систему механизмов