собственности на основе «снятого» капитализма, т. е. на

базе созданных им производительных сил и высокого

уровня производительности труда, адекватных коммунистической общественной формации. До этого капитализму XIX в. было еще далеко. Не удивительно, что члены

большинства утопических общин очень мало походили на

гармонично развитых, свободных людей, о которых мечтали

Оуэн, Фурье, Кабе и многие другие утописты. В большинстве общин, достигших хозяйственного успеха, духовная и

культурная жизнь были развиты слабо (за исключением

религиозного аспекта). А там, где этому развитию уделяли

специальное внимание, как, например, в Новой Гармонии

или Брук Фарм, хозяйственные успехи оставляли желать

много лучшего, а сами общины существовали считанные

месяцы. В некоторых из таких общин само осуществление

принципа общественной собственности сталкивалось с

большими трудностями.

В условиях, когда капитализм еще продолжал «работать» на общественный прогресс, «подготавливая» почву

для собственного отрицания, институт общественной собственности, существовавший в ограниченных масштабах, был в какой-то мере даже препятствием, тормозом на пути

общественного развития, ибо блокировал действие механизмов частной собственности, обеспечивающих повышение

194

индивидуальной и общественной производительности и

культуры труда, а также рост общественного богатства.

Как отмечал Ч. Нордхоф, у него сложилось впечатление, что члены американских утопических, в том числе и религиозно-сектантских, общин не слишком утруждали себя

работой43. Тот равный для всех минимум,который,может

быть, и не всех удовлетворял, но к которому уже все при-

иыкли, мог быть обеспечен без большого физического напряжения, а дополнительные усилия индивида не давали

ому ощутимых преимуществ, ради которых стоило бы работать «по максимуму». Да и что было делать члену коммуны с этим прибавочным продуктом, если потребности

были не только унифицированы, но, как правило, ограничены, и если у него не было никакого стимула делать что-

то сверх того, что обеспечивало сложившийся прожиточный

минимум? 44.

Это совсем не значит, что в утопическо-коммунистических общинах не существовало тенденций к расширению

коммунитарных границ и распространению господствующих в них отношений на все капиталистическое общество, развитию производительных сил и повышению производительности труда, умножению общественного богатства, гармоническому развитию личности. Во многих общинах

такого рода тенденции были очень сильны. Но последовательная активная деятельность в этом направлении неизбежно вела в конкретных условиях того времени к подрыву самого института общественной собственности, который

идеологически стимулировал и нравственно узаконивал эту

деятельность. Стремление к гармоничному развитию лич43 «Члены (общины Амана.— Э. Б.) не утруждают себя работой.

Один из десятников говорил мне, что трое наемных работников

выполняют работу пятерых или шестерых членов (общины.—Э. Б.). Отчасти это, несомненно, связано с перерывами в труде, вызываемыми частыми религиозными собраниями, но общей истиной является то, что члены коммунистических обществ относятся к жизни легко» (Nordhoff Ch. The Communistic societies of the United States. N. Y., 1965, p. 40).

44 К. Маркс неоднократно подчеркивал, что до определенного исторического предела капитализм необходим, поскольку он не

только подготавливает производительные силы нового общества, но и выполняет определенные «цивилизаторские» функции, принуждая работника к прибавочному труду, что в итоге способствует развитию производительных сил и общественных отношений. См.: Маркс /{., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. 2, с. 386.

195 7*

ности членов общины неизбежно стимулировало расширение круга и повышение уровня их потребностей, росту их

ожиданий, которые, однако, не могли быть реализованы

на базе общинной экономики и уравнительного распределения. А это в конечном итоге подрывало принцип общественной собственности. С другой стороны, попытки повысить производительность труда, развить производительные

силы общины, умножить ее доходы оканчивались нередко

тем, что община превращалась в коллективного работодателя, присваивающего прибавочную стоимость, создававшуюся трудом наемных работников, или что отдельные ее

члены отступали от принципов коммунистического ведения хозяйства и превращались в мелких предпринимателей.

Именно противоречие между общественной собственностью на средства производства и социальным равенством, с одной стороны, и отсутствием объективных условий для

реализации их экономических и социальных преимуществ —с другой, и явилось тем основным, глубинным противоречием, которое в конечном счете вело к распаду или пере-

рождению утопическо-коммунистических общин.

Иными словами, опыт американских коммунитарных

экспериментов показал, что хотя отдельные утопические

принципы и могут быть реализованы в ограниченных пространственно-временных маштабах, они не ведут к созданию стабильного параллельного утопического мира, о чем

мечтали утописты-практики, и потому не могут рассматриваться как эффективная социальная альтернатива. И хотя коммунитарные эксперименты не прекращались на протяжении чуть ли не всех двухсот с лишним лет существования США, это был «пульсирующий», «мерцающий»

мир — мир-феникс, ибо век большинства утопических коммун оказывался недолгим. Одни в итоге распадались, как

Новая Гармония; другие перерождались в капиталистические предприятия, как Онейда или Амана; третьи приходили в упадок и в таком состоянии существовали порою на

протяжении десятилетий, пока их не постигала участь Новой Гармонии или Онейды.

Легко заметить, что хотя все общины рано или поздно

погибали, периоды их существования были далеко не одинаковыми. Ефрата просуществовала 172 года (1733—1905), общины гармонийцев —102 года (1803—1905), Амана —89 лет (1843—1932), Зоар —81 год, икарийские общины —48 лет (1847—1895), Аврора и Бетель —37 лет (1844—1881), 196

Крук Фарм — 5 лет (1841—1846) 45, Новая Гармония — 2 года (1825-1827) 46.

Религиозно-сектантские утопические общины обнаружили значительно большую жизнестойкость, чем общины

светские, прежде всего те, которые строились на принципах оуэнизма и фурьеризма. Значит ли это, что именно

религия должна рассматриваться, как утверждает ряд

исследователей, в качестве определяющего фактора интеграции и стабилизации и если да, то какой именно «элемент»

религии — доктрина, культ, организация — обеспечивал

устойчивость утопических общин? Или же религиозным

общинам был просто присущ ряд черт, не имевших собст-

ненно религиозного характера, которые способствовали их

длительному существованию?

Нет необходимости еще раз доказывать, что религия

обладает значительной интегрирующей способностью, которая обеспечивается как ее организационно-культовыми, так и доктринальными элементами, особенно в рамках секты, которая испытывает настороженное или даже откровенно враждебное отношение со стороны окружающего мира

и вынуждена вести постоянную борьбу за существование, всемерно блокируя пути отступления своих членов от

провозглашенного кредо. Религия дает членам общины

единую цель, наполняет их жизнь единым смыслом, вселяет в них непоколебимую веру в исповедуемые принципы. При этом религиозная психология играет по-видимому

даже более важную роль, чем религиозная идеология. Как

замечает в этой связи К. Гуго, «религия не как учение с

тщательно разработанной догматикой, но как afflatus47, действующий непосредственно на чувство, и сохранение

которого составляет главную заботу общины, является, таким образом, деятельным началом, объединяющим членов

общины и устанавливающим их отношения» 48. «Всем этим